Персиваль Эверетт - Американская пустыня
Со сна девочка соображала плохо.
– Эмили!
– Что?
– Где твой брат?
– Не знаю.
Ханна уже влезла в рубашку и джинсы и, прыгая на одной ноге, натягивала вторую туфлю.
– Сбегаю посмотрю в вестибюле.
– Ну же, родная, – торопила Глория дочку. – Одевайся, пойдем искать братика.
– Да он небось отправился смотреть на оранжевых рыбок рядом с лодками, – предположила Эмили. – Он у воды, вот и все.
Пока Глория искала, во что бы одеться самой, в голове у нее звенела мысль о том, что Перри «у воды» – «у воды, у воды», – и она уже паниковала, представляя, как сын срывается с помоста, вздумав забраться в лодку, поскальзывается на скользких камнях, пытаясь подобраться ближе к воде и к треклятым оранжевым рыбинам.
– Да быстрее же! – крикнула она Эмили.
Эмили зашнуровывала кроссовки.
– Я готова.
В вестибюле Глория с Эмили столкнулись с Ханной: та покачала головой.
– Здесь его нет. И в джакузи я тоже посмотрела.
– Эмили думает, он, чего доброго, пошел на причал посмотреть на рыб-гарибальди. – Из задней комнаты к стойке вышла администратор. – Вы ведь моего малыша помните?
– Да, – кивнула та.
– Вы его сегодня утром не видели?
– Нет, не видела.
Глории захотелось завизжать, захотелось оказаться на причале сейчас же, сию секунду.
– Если он вдруг вернется, пожалуйста, задержите его.
– Хорошо, – кивнула администратор.
Глория увлекла Ханну с Эмили за двери и вниз по холму к гавани. На бегу она чутко прислушивалась, не взвоют ли сирены, не заголосят ли рации, обшаривала взглядом улицу впереди – не вспыхнут ли сигнальные фонари. А может статься, она завернет за угол – и столкнется нос к носу с толстым полисменом, а тот как раз ведет «на буксире» ее мальчика. Или, например, обнаружится, что чертенок попытался пробраться обратно в отель. Желудок Глории просто-таки узлом завязался, застыл ледяной глыбой, а весь ее вес словно сосредоточился под ложечкой, тащя ее вниз по холму, пытаясь бросить на колени.
– Перри! Перри! – звала она.
– Перри! – вторила ей Эмили.
Глава 5
Пожалуй, Глория за всю свою жизнь не переживала такого горя, как в тот миг, когда Перри на пристани не обнаружилось. В такую рань народу там было раз-два и обчелся: пара-тройка рыбаков поджидали, чтобы открылся прокат лодок, двое мужчин открывали закусочную – расставляли на тротуаре стулья и включали торговые автоматы, да престарелая японка, как всегда, удила с пирса, точно приклеенная. Эмили и Ханна отошли в сторону, к закусочной, пока Глория допросила одного из мужчин, а затем взялась за старуху.
– Вы маленького мальчика не видели? – взывала Глория.
Не отводя взгляда от удочки, женщина покачала головой.
– Ему семь лет. Роста примерно вот такусенького. – Глория сама поразилась, какой на самом деле кроха ее сын. – Его зовут Перри; он потерялся. Вы маленького мальчика не видели?
Женщина вновь покачала головой. Затем, словно с запозданием осознав, чего Глория хочет, переспросила:
– Мальчика?
– Да.
– Лодка, – обронила женщина. Она перегнулась через перила и тронула пальцем леску, точно струну контрабаса. – Вода потеплела. Для рыбалки в самый раз.
– Он сел в лодку? – допытывалась Глория.
Но старуха не проронила больше ни слова. Глория оглянулась на Эмили и сестру, и в лице ее читалась такая мука, что те бегом бросились к ней – и успели-таки поддержать ее, чтобы она не упала. Как только Глория почувствовала, что вновь худо-бедно стоит на ногах, она направилась прямиком к прокату лодок и осведомилась, неужто они тут все настолько безответственны, чтобы выдать лодку маленькому мальчику – одному, без взрослых.
Человек за стойкой не стал занимать оборонительную позицию, но, в сдержанной манере страдальца, который все это не в первый раз слышит, заверил:
– Нет, мэм, конечно же, такое просто исключено. Даже если бы мальчик предъявил весомую кредитку и водительское удостоверение.
– Однако вон та женщина – вон она стоит – сказала, будто видела, как мой сын сел в лодку.
Мужчина перегнулся через стойку, одарил японку долгим взглядом, а затем опять переключился на Глорию.
– О'кей, мэм, если вы так настаиваете, я проверю. – И, высунувшись в заднее окошко, окликнул служителя, стоявшего внизу на помосте: – Эй, Пабло, сбегай посмотри, все ли лодки на месте. – Пока Пабло пересчитывал лодки, он вновь обернулся к Глории: – А сколько вашему сынишке лет?
– Семь. – Глория царапала руку ногтями: от запястий до локтевого сгиба медленно вспухали красные полосы.
Эмили потянулась к матери и завладела ее кистью, прекращая экзекуцию. Глория нагнулась, притянула девочку к себе, Эмили уткнулась ей в плечо. Ханна в сотый раз читала и перечитывала вложенные под стекло условия проката лодок.
– Даже если бы малец и впрямь спустился к лодкам – а начнем с того, что это просто невозможно, – он все равно не сумел бы завести мотор.
Пабло пробежал по настилу и столкнулся с начальником у боковой двери офиса.
– Двадцать второй недостает.
– Ох, Господи, – охнула Глория.
– Вместо нее привязана байдарка, – сообщил Пабло.
Глория и Эмили заплакали навзрыд. Ханна успокаивающе гладила их по спинам.
Работник проката снял телефонную трубку, позвонил шерифу и вызвал водный патруль.
На военной базе охранять можно много чего, но только не крематорий. Тед, Эйвери и Иисус-19 беспрепятственно вышли из полутемной, устланной пеплом камеры в яркий солнечный свет Нью-Мексико. Иисус-19 к свету не привык – он пытался заслониться сумками и, съежившись, раскачивался вперед-назад. Не привык он также и к открытым пространствам: бедняга пошатывался и спотыкался на каждом шагу. Тед отобрал у него одну из сумок. Все трое, тяжело дыша и покрываясь потом, кое-как преодолели пятьдесят ярдов по гравию и забились в дверную нишу одного из куонсетских бараков. Тед глядел из своего укрытия на проезжающие мимо «хаммеры» и на поджарых молодых солдат, что расхаживали туда-сюда, переговаривались, стреляли друг у друга сигаретки и косячки – и понимал со всей очевидностью, что выбраться из подземного комплекса – это, как говорится, игрушки в сравнении с тем, что делать дальше. За рядами построек, одной из которых был гараж-мастерская, высился забор, сверху затянутый блестящей колючей проволокой, а десятью ярдами дальше – еще один, точная копия первого.
Иисус-19 обильно потел, особенно в области отсутствующего рта. Теперь он сидел на сумке, опустив глаза, чтобы не смотреть на солнце.
– Что делать будем? – осведомился Тед.
– Не знаю, – сознался Эйвери. – С тех пор как я последний раз выходил на поверхность, все изменилось. Так много строений, так много людей.
Тед глянул сквозь проволочную сетку на море трейлеров, автофургонов и палаток. Эх, если бы им только удалось слинять за пределы огороженной территории, они бы с легкостью затерялись в толпе, сбросили бы с себя комбинезоны и со временем вовсе улизнули бы куда подальше.
– А разрослась база, – рассуждал между тем Эйвери. – Когда-то здесь было всего-то четыре барака. А теперь вон с виду настоящий военный объект, все как полагается.
– С настоящими солдатами и настоящими ружьями, – встрял было Тед и тут же осознал, что в этом отношении ему бояться нечего. Но, разумеется, он тревожился за безопасность Эйвери. И дело не только в том, что Эйвери вытащил его из этой дыры; Тед внезапно преисполнился решимости защищать жизнь в целом. Не то чтобы он чувствовал себя настолько в долгу перед Эйвери, чтобы радеть о его благополучии; просто Эйвери воплощал в себе жизнь, утраченную им семью – пусть и поломанную, – он нуждался в перемещении и, так сказать, в сопричастности, даже если, как подозревал про себя Тед, оно было не к добру.
– У меня планов больше нет, – объявил Эйвери. – Каждый день я думал о том, как воспользуюсь трупосборником. Многие годы я представлял себе, как забираюсь внутрь и выныриваю здесь, наверху – но это, в сущности, все. Стратег из меня никакой.
– Подергай-ка дверцу у тебя за спиной, – предложил Тед.
Эйвери послушался; дверь оказалась незапертой.
– Быстро внутрь. – Тед затолкал спутников в проем и закрыл дверь.
Барак оказался глухой, глубокий, сродни пещере, свет просачивался внутрь лишь сквозь пропыленные полупрозрачные панели, равномерно распределенные вдоль хребта строения. Это было хранилище – складское помещение, заполненное рядами составленных друг на друга ящиков, разделенных проходами. Воздух был спертым, затхлым, плесневелым.
– Подождем здесь, – объявил Тед. – Подождем здесь до темноты.
– А потом что?
– Пока не знаю.
Тед и в самом деле не знал. Зато знал со всей доступной ему определенностью, что чего-нибудь да придумает. Теперь у него было то, о чем он мечтал всегда – не уверенность, не компетенция, но решимость, – и сидя там, прислонившись спиной к ящику с консервированными грушами, он постепенно свыкался с этой мыслью.
