Дмитрий Пригов - Только моя Япония (непридуманное)
Другой же знакомый в той же Японии рассказывал мне чудесную, прямо-таки кинематографическую историю, приключившуюся в его прямом присутствии, но уже в московском метро. Среди прочих пассажиров в вагоне наличествовала молодая мамаша с совершенно невозможным ребенком. Он орал, строил отвратительные рожи, бросался на пол и колотил ногами, требуя чего-то. Затем вскакивал и бросался с ногами на сиденье, попутно плюясь и пачкая грязными ботинками рядом сидящих и с трудом выносящих все это достопочтенных немолодых людей. На вполне резонные замечания и просьбу утихомирить ребенка мамаша отвечала:
А у меня японское воспитание ребенка. Вы знаете, в Японии детям до семи лет позволяется вытворять все, что угодно. И никто слова не скажет! — гордо закончила она тираду. Все молча проглотили это непостижимое российскому уму изложение непостижимых правил воспитания молодого наглеющего и в некоторых местах уж и полностью обнаглевшего нарастающего поколения. В углу вагона же, не встревая в разговоры и не обращая внимания на всеобщую нервозность, лениво жуя жвачку, стоял высокий тощий молодой человек. Когда на ближайшей остановке растворились двери, он неожиданно вытащил жвачку изо рта, сделал шаг по направлению к молодой и изощренной в воспитании мамаше, резким движением большого пальца правой руки крутанул пару раз и приклеил ей прямо на лоб.
У меня тоже японское воспитание! — отчетливо произнес он под общую, уж и полностью оторопелость и молчание от всего происходящего. Не знаю, действительно ли у парня было японское воспитание, причудилось ли ему, или он просто это выдумал все на ходу, однако, не обернувшись на соучастников и коллег по японскому воспитанию, под общее оцепенение парень выскочил в уже закрывающиеся двери вагона. Вот такая вот история.
Конечно, российские детишки, в отличие от некой засушенной манерности и этикетности японских семейных и общественных отношений, растут в атмосфере, как бы это выразиться, дабы не обидеть российский этнос, в атмосфере повышенной эмоциональности — с криками, ссорами, битьем морд и пьяным облевыванием ближайших предметов и окрестностей. Многое, производимое в быту и в социуме яростными российскими детишкам, просто и в голову не придет их японским сверстникам. У нас во дворе, к примеру, Серегин отец, выползая из квартиры в одних кальсонах по прохладной еще ранневесенней оттепели, ползал по снегу и бормотал осипшим пропитым, впрочем, достаточно различимым и на приличном расстоянии голосом: Серега, сучья блядь, где ты? Иди сюда, убью! — Серега же достаточно настороженно стоял поодаль не то чтобы в панике, но наготове, изредка повторяя: Сам сука! —
Серега, извини.
Так что от всего такого многое чего придет в голову российскому пацану, чего не придет в голову маленькому японцу. Вот мне рассказывали, поучительная история произошла в Москве или в каком-то из городов бывшей Советской Прибалтики. Или еще где-то там, но тоже советском. Старик, дед, генерал КГБ в отставке, полусидит в откинутом кресле, сильно-сильно полупарализованный после инсульта. Пятилетний младенец, внук, услада последних смутных дней его, взмахивает самодельным бичом и жестким голосом дрессировщика вскрикивает:
Голос! Голос! —
И дед, искривив парализованный рот, действительно издает некое хрипение, могущее быть, при большом желании, сравнимым с львиным рыком и истолкованным как таковой.
Да, порой, порой и согласишься с не такими уж темными людьми далекого темного средневековья, считавшими, что самым жалким, отвратительным, мизерабельным состоянием человека, кроме, естественно, смертного, является детство.
И что уж там проносилось в полупомутненном сознании инсультного старика кагэбэшника — камеры ли, искаженные лица ли допрашиваемых, крики и стоны — не знаю. Или просто ничего не проносилось — блаженная не отвечающая на внешние запросы пустота и некий род уже потустороннего отдохновения. Не знаю. Да и не выведать уже. Да и не важно. Да это и не предмет нашего нынешнего исследования. Об этом в другой раз. А сейчас о том, что подобный поступок японского ребенка, да и любого японца по отношению к старшему, и в страшном сне не может здесь никому привидеться. Такое просто не может быть, потому что не может быть. Такого просто нет в наборе вариантов виденного ими человеческого поведения. Так что, думается, при специфическом людском окружении с его специфическим поведенческим проявлением нашим малышам истинно японское воспитание вряд ли пойдет впрок. Даже, могу со всей ответственностью заявить, пойдет во вред. Хотя, например, и здесь один японский уже юноша с возмущением рассказывал, как он в Москве ехал усталый, измотанный в автобусе с вещами, а какая-то наглая бабка согнала его с места — и что бы вы думали?! — да, сама уселась. Вот и пойми.
А и то, например, в метро в Саппоро, заслышав постоянное мелодичное позвякивание, я стал высматривать причину этого и высмотрел наконец малюсенькие подвешенные к потолку колокольчики с какими-то прикрепленными к ним цветными рекламными бумажками. Так ведь будь это в московском метро, та же самая мамаша в преизбытке здоровья еще не отошедшей молодости сама бы и посрывала себе парочку таких прелестных колокольчиков для дома. Сунула бы в приподнято-радостном настроении в сумочку, подхватила бы под микитки злодейского своего младенца, да и направилась бы чуть-чуть подпрыгивающей от избытка сил походкой до дому. Колокольчики, по всей вероятности, за заботами и хлопотами затерялись бы в сумочке, которую на следующий день она сменила бы на другую или третью, более подходящую к сегодняшнему ее прикиду. Все бы и забылось.
Приметим также, что стены домов, сиденья и окна метро, вагоны поездов и всяческие сооружения здесь, в отличие от наших, европейских и американских, не исписаны, хотя японцы и исключительные мастера в деле каллиграфии. Может, именно поэтому и не исписаны.
Или еще, примерно, подобное же. По сообщению прессы, до японских берегов от российских приплыло нечто эдакое такое. Некая штуковина, по-японски именующаяся монно, с ударением на последнее о, что дает возможность ему рифмоваться с русским словом, обозначающим такое же свободно-водоплавающее нечто, неопределенной консистенции и назначения. Это нечто, доплывшее от нас до японских берегов, было немалого размера — сто метров в длину, пятнадцать в ширину, высовываясь всего на два-три метра над водой, скрывая в глубине всю оставшуюся часть в двадцать шесть метров. Вдоль всего корпуса этого нечто, сотворенного из чистейшей проржавевшей стали, исполинскими буквами было начертано: НЕ КУРИТЬ! ОГНЕОПАСНО! Все время патрулировавший его катер и водолазы смогли определить только, что это не есть — явно не подводная лодка, не танкер И не что-то там еще подобное же. Труднее, даже и просто невозможно было определить и выяснить, что это есть. На запрос от российских властей был получен взвешенный и спокойный ответ, что у нас ничего не пропадало, а русские буквы ничего не значат — их мог начертать кто угодно. Любой хулиган или тот же образованный японец, которых много и среди которых полно знающих русский и, соответственно, могущих подобное сотворить ради забавы или языковой практики. Потом, естественно, обнаружились более доказательные приметы русскости данного сооружения. Точно определили, что оно действительно исконно российское, но никто уж и не упомнит, что это есть или было и чему предназначалось. Российские власти без смущения отвечали:
Ну, наше. Ну и что? Ну сначала не признали, а теперь вот признали. Что вам еще-то нужно? Было наше, а теперь вот стало ваше, вот и делайте с ним, что хотите. Вам повезло. —
Но конечно, к счастью, все-таки не все у нас так медлительны и неизворотливы. Бывают ох какие мастаки! И не без изящества и веселой выдумки в стиле известной гордости русского народа — Левши. Когда, например, недавно российские власти задумали ввести, несправедливо, естественно, с точки зрения обычного российского гражданина и потребителя, дополнительные пошлины на ввозимые машины, вы думаете, что — плакать и унизительно горевать стали? Отнюдь. Нисколько. Гений дышит, где хочет и, главное, где он нужен и необходим. Буквально в течение нескольких дней какому-то умельцу или коллективу подобных пришла в голову, или в головы, в общем, в единую коллективно-коммунальную общечеловеческую непобедимую голову спасительная идея. Прямо в порту отправки была организована идеальная по точности замысла и исполнения автогенная разрезка автомобиля поперек на две части — что скажете? Чисто, остроумно и не нарушая Уголовный кодекс. Разрезанные машины ввозятся как не оплачиваемые никакими дополнительными пошлинами запчасти. В порту прибытия такие же умельцы идеально чисто сваривают их в цельный, жизнеспособный и мощный машинный организм, зачищают, полируют — комар носа не подточит. И поехала, покатила, еще даже и лучше и ладнее, с ветром да с посвистом по необъятным просторам Родины неопознаваемая русская душа! Родимая, дай ответ! А ответ вот он — налицо.
