Мануэла Гретковская - Женщина и мужчины
Она цитировала машинально, видимо, далеко не первый раз. Гений записал их в посредственности, и его определение стало для них семейным девизом.
– Я вынимаю иглы, – поднялась Клара.
– Для каждого есть свой крючок, на котором он рано или поздно повиснет, не так ли, панна… пани?… – иронично произнесла фрау Клинке.
– Моя фамилия Вебер.
– Итак, пани Вебер, – она заметила обручальное кольцо. – Красивая старогерманская фамилия. Я предпочитаю знать, к кому я обращаюсь, я ведь не на собрании анонимов. А это, – она беззастенчиво открыла руки наркоманки, – я принимаю, когда хочу. Оно у меня под контролем. Доктор Лин говорил, что акупунктура излечивает зависимость. Быть может, но не у меня. Я слишком богата и слишком привыкла к себе. Я покупаю все, что мне хочется. Клинке уже не сможет отречься от Клинке. Да и не в этом дело. Мне уже не хочется… ну, вы понимаете.
Исхудавшая женщина жила в красивом старинном доме. В доме со шприцами. В ней не было безволия, обычно присущего наркоманам. У нее было врожденное чувство власти. Она сама управляла своим пороком, сама решала, когда ей умереть.
Клара выбросила использованные иглы и захлопнула сумку.
«Для нее лучше умереть, чем отказаться от наркотика, – размышляла она, уходя из дома Клинке. – Это все, на что ты способна, старушка? Это все, ради чего ты живешь на свете? Выходит, у тебя тоже два возлюбленных: один – Смерть, другой – Порок… Как ты с этим живешь?… Я ведь тоже ни на миг не забываю. Даже когда кричу от наслаждения в объятиях Юлека, не забываю, что я изменница, что это омерзительно…
Я не знаю, что такое любовь. Быть может, любовь рассчитана только на одного любимого? Быть может, ее нельзя делить между двумя? Юлек… сколько же дисков нужно прослушать с ним вместе, чтобы… С Яцеком мы многое пережили, а с ним? Я боюсь. Рядом с ним я старею от страха. А когда с Яцеком – я прячу любовника в себе.
Мы с Яцеком больше десяти лет притворялись взрослыми. Другие разводятся, преследуют друг друга – по глупости. А мы – нет, мы умнее, мы копим деньги, копим чувства… А с Юлеком?…
Фрау Клинке, ты счастлива, потому что знаешь, чего хочешь. Ты не хочешь себя. А я… кого я хочу? И зачем я ношу это обручальное кольцо? – Клара сорвала кольцо с пальца. – Чтобы дать понять Юлеку: все, как прежде, я замужняя женщина, я остаюсь собой?! Неужели для этого?
Покинутая женщина сродни брошенной на дороге собаке. Она связана детьми и готова, скуля, бежать за своим хозяином. А женщина, которая уходит сама? "Зачем она с ним была?", "сама виновата", "если он хороший, значит, с ней что – то не так… " Ты права, Клинке: мы с тобой похожи, мы висим на одном крючке. Я не знаю, какие у тебя видения, какие ощущения, если ты, конечно, прожив столько лет, еще способна ощущать что – то кроме голода… Я боюсь с утра смотреть в зеркало, и не потому, что не хотела бы видеть свое отражение, – как раз себе-то я всегда рада. Но другим, чтобы узнать себя в зеркале, достаточно утром просто умыться, а я – грязна. Я грязна генетически, я женщина, я гибрид своей матери с обезьяной, с богомолом… У меня есть чешуя, перья, часть клюва – все это вырастает ночью, в темноте. Мне приходится это ломать, выдирать с корнем, чтобы привести себя в порядок.
Твоя дважды умершая прапрабабка, Клинке, тащит тебя за собой, толкая к безумию. А моя мать – та, что подо мной, в могиле, – велит быть порядочной женщиной, ее умненькой Кларой. Мамочка, чтобы ты меня похвалила, Я буду такой хорошей, что съем свой тампон, и пусть из засохшей крови вырастет струп девственности. Тогда каждый преломит его и возьмет от меня столько, сколько захочет… Девственность… Когда-то это было так важно. Мы с Иоанной гадали, которая из нас станет первой… А теперь – теперь что важно? Который из них… А как же я?…»
Перепрыгивая через каменные ступени и запыхавшись, взволнованная Клара поднялась в номер. Юлек задернул на окнах бархатные шторы и смотрел телевизор, попивая пиво.
– Ну, хватит с меня, – упала она на кровать.
Комната, показавшаяся ей ночью уютной, днем напоминала тяжеловесные театральные декорации: обои с золотистыми узорами, гипсовые пилястры, бархатные кулисы…
– Что-то не получилось? – Юлек сел рядом.
Он был еще пропитан вчерашним днем с его сигаретным дымом и духотой в баре. Она же была из бодрого утра, словно вышла из прохладной воды бассейна, в котором преодолела две дистанции – от гостиницы до города и назад.
Она рассказала Юлеку про фрау Клинке.
– Выпей чего-нибудь, – притянул он Клару к себе.
Она сидела на краю высокой кровати и махала ногами.
– Ты всегда так делаешь, – заметил Юлек. – Маленькая девочка в раздумьях. Тебе никогда не хотелось кого-нибудь заколоть?
– О чем ты?!
– Например, эту наркоманку, по ее собственному желанию, «золотым уколом», – наблюдал он за ее реакцией. – Возможно, ее дом унаследовала бы ты – ведь у нее никого нет…
– Что за шутки?…
С утра она взяла с собой на конференцию Юлека. Кто – то из публики – некий охотник за сенсациями – задал вопрос о легендарном «золотом уколе».
– Юлек, давай займемся любовью, – тихо произнесла Клара.
– Странно, – с недоверием отозвался он.
– Что – странно?
– Ты никогда не говорила об этом. Мы просто занимались любовью, и все.
– Я что-то не так сказала?
– Не в том дело. Ты можешь не подсказывать мне, что нужно делать. Я тебя чувствую.
– И о чем я думаю – тоже знаешь? – закрыла она глаза.
Он прикоснулся губами к ее вспотевшему от бега лбу.
– О том, что нам хорошо вместе, – угадывал он. – Нет? – Он водил ладонью под ее блузкой, от груди – через юбку – до живота.
Постучала горничная с пылесосом.
– Мы уезжаем! – крикнула Клара.
– Куда? – удивился Юлек.
– Мне ужасно не нравится этот город, эти пряничные домики…
Она зацепила на столике бутылку с минеральной водой. Вода полилась на кровать. Клара поспешно стала хватать с кровати одежду, разбросанную с утра, и укладывать ее в чемодан.
– Мы уже пакуемся? – удивился Юлек. – Ты ничего ей не сделала?
– Клинке?
– Один укольчик, никто ничего не узнает, – поддразнил он Клару.
Ее решение возвращаться обидело его. Она ведет себя точь-в-точь как Анка, которая всегда хочет командовать. Кроме того, Клара не говорит ему всего, что знает, о «золотом уколе», давая понять, что он не достоин доверия.
– Думаю, мне не стоит таким путем отягощать свою совесть. Она сама себя скоро угробит… Ты все забрал из панной? – Она застегнула чемодан.
– Ага, значит, все-таки это возможно. – Ему удалось се расколоть.
– Юлек, не будь ребенком. Безукоризненных преступлений не бывает, но бывают нераскрытые. Никому бы и в голову не пришло искать следы от иголки.
– Но рано или поздно это бы раскрылось?
– При помощи электронного микроскопа. Обычный укол просто разрывает ткани, а укол в меридиан, в энергетическую точку оставляет след на более длительное время. Дело в потоках энергии, – сухо поясняла она, будто студентам на лекции.
– И куда надо колоть? – поднял он рубашку, обнажив напряженный живот. – Выше?
– Намного ниже, – рассмеялась она и сунула руку ему в брюки. – Ты, кажется, говорил, что я не должна тебе подсказывать?…
За дверью шумел пылесос, втягивая пыль, пахнущую прошлым. Клара была чуткой к пыли, особенно в старинных интерьерах – будь то гостиница или дом Клинке. Пыль вызывала у нее аллергию; она пробиралась под веки, проникала в мозг частичками чужого, уже музейного бытия. К чему ей чужое прошлое? У нее и со своим-то достаточно проблем.
У них с Юлеком не было истории. Все, что они делали, было им в новинку. Поцелуи в пупок, облизывание ягодиц. Они играли друг с другом, соревнуясь, кто громче крикнет в момент оргазма. Сейчас их крики заглушал работающий за стеной пылесос.
Юлек перевернулся на живот. Вся его спина была покрыта радужными огоньками бликов от хрустальных подвесок люстры.
– Куда мы едем? – сонным голосом спросил он.
– Куда угодно.
– А ты могла бы уколоть меня так, чтобы я умер? – Он прикрыл себя и Клару кружевным покрывалом.
– Опять ты об этом? В конце концов, убить можно и ножом.
– Ну, ножом – немного заметно…
– А ты мог бы совершить убийство, если бы знал, что тебя не поймают?
– В целях самозащиты. Я занимался дзюдо.
– Акупунктура – не боевое искусство. После «золотого укола» человек умирает через два-три дня.
– Просто так? Без причины?
– Без причины, непонятно зачем – мы рождаемся, мой мальчик. – Она поцеловала его в ухо. – А умирают всегда от чего-то. Больше не спрашивай, я ничего не знаю. О'кей?
Он всем телом навалился на Клару, всколыхнув витавший над ними запах секса.
– Взять вот игру на виолончели. Смычок в движении – как пила смерти. У Маре,[63] у Баха есть такие вещи, что мурашки по коже. – Понижая голос, Юлек будто навевал на Клару скорбь музыки, о которой говорил с таким пиететом.
