Дмитрий Тростников - Знаменитость
— Ну, зайчики мои? Заскучали тут? — не смущаясь одышки, огромный Лев Евгеньевич ввалился в нашу комнату даже не через полчаса, а через двадцать минут. Чувствовалось, что и ему не терпится начать работу.
Но еще сильнее ему хотелось немедленно похвастаться тем шедевром холодного копчения, который попался по пути из Тихорецка. И Рудик шлепнул на стол увесистый газетный сверток, источавший сногсшибательный аромат копченой рыбы. Нетерпеливый Алеша скорее развернул газету. И нашим глазам предстала действительно гигантская камбала с нежнейшей золотой кожицей.
— А? Слюнки потекли? Нет-нет-нет! — Рассмеялся Рудик, останавливая Алешу, уже пожиравшего рыбу глазами. — Кушать этот шедевр мы начнем только вечером, когда работа будет закончена и наш будущий музыкальный шедевр в виде катушки магнитофонной ленты можно будет тоже пощупать руками. Так все задумано! — предупредил наш продюсер.
— Молодые люди! — появилась в комнате озабоченная Роза Марковна. — Я имею желание вас предупредить… Вы должны соблюдать осторожность… Какие-то ужасные гастролеры! Настоящие бандиты!
— Мы будем умные, благоразумные, Роза Марковна! — пообещал я, устремляясь вон из квартиры вслед за Рудиком и Алешей. — И вечером одни гулять не пойдем!..
— Какая беспечность! — покачала головой нам вслед старушка, разочарованная, что её так никто и не дослушал.
Свежим сентябрьским утром мы шли напрямик дворами, по направлению к Дерибасовской. Алеша и Лев Евгеньевич заспорили — нужна ли нам группа духовых инструментов: труба, тромбон и проч или можно обойтись только скрипкой? Рудик был уверен, что кроме набора электроинструментов, типичного для любого ресторанного оркестра, нам требуется еще скрипка, максимум — саксофон. А воодушевленный Алеша готов был позвать на запись хоть целый симфонический оркестр. Настроение у него было прекрасное, и все ему было мало.
Я старался не вмешиваться в их спор. Ведь, хотя не я был продюсером сегодняшнего концерта, внутри меня тоже зудело неистовое желание скорее работать! Тем более утро было прекрасное: свежесть, голубое небо и только несколько легких облачков в стороне моря.
— Лев Евгеньевич, а ты не думал, что сегодня можно даже на открытой эстраде где-нибудь в парке записаться? — все-таки не удержался я.
— Думал уже, — отозвался Рудик. — Но, во-первых, прогноз неблагоприятный, к вечеру погода изменится — сильный дождь обещают. А во-вторых, если на эстраде, при публике — тогда надо организовывать сборный концерт. Несколько исполнителей. Чтобы они меняли друг друга. Женский голос, хотя бы один…
— Надо тебе, Лева, как-нибудь пригласить Евку Томашевскую, — предложил Алеша. — Стерва она ужасная, но голос классный. Среди питерских кабацких певиц сегодня она — первая… И в постели не в тоске! — лукаво ткнул продюсера локтем в бок Алеша.
А мне сразу вспомнилась первая часть телефонного разговора с Зябликом, которая так меня поразила. Едва услышав мой голос, Зяблик сразу выпалил горячую новость. Оказывается, у скромного дрочилы и технического гения Витьки уже неделю бурный роман с Евой Томашевской!
Сначала я не поверил. Но Витька изливал мне в трубку такой восторг, что, похоже, все было правдой. Я ума не мог приложить, как Витек сумел подобраться к этой великолепной оторве? (А то, что он запал на Еву еще в самый первый вечер нашего знакомства, было яснее ясного.) Витек выпалил какую-то чушь, что он две недели каждый вечер сидел в ресторане за первым столиком. Сочинял в ее честь стихи и решился подойти. Зяблик орал в трубку, что с того вечера стихи «настигают его» ежедневно. Более того — вдохновение прет по всем фронтам, он придумал схему нового магнитофона, который должен получиться круче японских студийных.
— Система динамического подмагничивания! — орал счастливый Витек мне в трубку. — Понимаешь, о чем я?.. Можно задрать верхние частоты до 25 тысяч герц. Шире диапазона голоса лучшего оперного певца!
Зяблик был совершенно вне себя от того, что с ним впервые в жизни происходило. И, наверное, мог бы битый час толковать мне про свое вдохновение и его источник, если бы время разговора не подошло к концу и его страстный монолог не оборвался на полуслове.
Не то чтобы я приревновал его к Еве. Да, конечно, в первый момент эта новость меня резанула. Я все еще досадовал, что Ева так быстро и равнодушно отделалась от меня. И в глубине души надеялся доказать, какую глупость она сделала (или по крайней мере трахнуть ее разок — уж очень классно она это делала). Но в моей жизни уже появилась Старкова. А Маша была не хуже во всех отношениях. И если я испытал досаду из-за Витьки, то ревновать друга точно не собирался.
Просто остался тревожный осадочек. Какой каприз заставил обратить внимание на бессребреника и скромника Витьку такую хищную дамочку, как Томашевская? Он ведь даже жил последние недели не столько в Ленинграде, сколько в Гатчине, в квартире, доставшейся по наследству от деда-блокадника. А это была слишком жалкая жилплощадь, чтобы Ева захотела на нее покуситься. Так что какие-то смутные подозрения крутились у меня в голове. Но четко сформулировать их мне не удавалось, да и не до этого было сейчас!
Наконец мы вывернули из очередной подворотни и оказались сразу на Дерибасовской. Главный проспект, гордость Одессы, в этот час еще не был запружен людьми, как вечером. И мы благополучно свернули на Преображенскую, туда, где спряталась подпольная музыкальная биржа.
Я уже столько слышал об этой знаменитой бирже, что надеялся увидеть здесь прогуливающимся целый оркестр. Огромные контрабасы, прислоненные к стенам зданий, томящихся музыкантов. Кучки слоняющихся без дела еврейских скрипачей, обязательно в черных жилетках и с пейсами, интеллигентно протирающих футляры своих инструментов бархатными тряпочками. Или, в крайнем случае, каких-нибудь уличных саксофонистов или баянистов, играющих здесь же за милостыню. Но ничего подобного тут не обнаружилось. Солнечная сторона улицы Преображенской была практически пуста. А из колоритных персонажей слонялся только небольшой типчик, похожий на молдаванина. На голове его была нахлобучена клетчатая кепка, а щеки скрывала черная щетина.
Однако именно этому одинокому типу приветливо помахал рукой Лев Евгеньевич.
— Здравствуй, Яша! Что мы сегодня имеем в наличии?
— Опачки! — шепнул мне на ухо пораженный Алеша Козырный.
И тогда я понял, где уже прежде видел молдаванина. Это был тот самый скрипач, который заманил нас в картежный притон из «Гамбринуса». Только сейчас он надел кепку и сильно зарос щетиной, а потому был не сразу узнаваем. Зато бросалось в глаза, как этот тип сам делает вид, будто видит нас впервые. Он демонстративно смотрел в сторону. Словно побаивался нас. И бояться было за что — он тогда просто подставил нас с Алешей. Вот только нам самим было ни к чему, чтобы Рудик узнал о похождениях недельной давности. И предъявлять молдаванину справедливые претензии я не собирался. Мы как бы заключили молчаливый пакт взаимного неузнавания.
А этот Яша тем временем излучал радушие по отношению к нашему подпольному продюсеру.
— Лева! Для тебя все как в лучших домах! — обещал молдаванин. — Сегодня мы имеем тромбон, кларнет, виолончель, две скрипки, медные тарелки, но они свободны только до полудня. Уже ангажированы на похороны. В четыре состоится вынос тела. Грек Ираклий Попандопуло скончался. Ты его не знал?..
— Яшенька, ну к чему мне медные тарелки? — снисходительно прервал его Рудик. — Медные тарелки мне вовсе без надобности. И не пудри мне мозги. А скажи за скрипку.
— Скрипка нужна всем! А сколько платишь, Лева?
Они коротко пошептались.
— Ну-у, за такие деньги, Лева, на скрипке сыграю только я! — притворно возмутился молдаванин.
— Надеюсь, Лева не возьмет этого придурка? Он же играет на скрипке хуже пацана, разучивающего гаммы. Помнишь? — сквозь зубы пробормотал мне Алеша Козырный.
— Ага. И еще помню, как ты ему червонец зачем-то заплатил, когда надо было пинка наладить, — также вполголоса пробормотал я.
Тем временем Лев Рудик гнул свою линию.
— Яша, не лепи мне горбатого. Ты же сразу понял, что нам нужен уважаемый Моисей Лабух. Только он впитал в себя колорит старой Одессы, только он сумеет правильно сыграть то, что мы собираемся и не сфальшивить…
— Ну-у, Мойша Лабух! Все хотят Мойшу, вынь да положь, но ему-то уже за семьдесят! Опять же ревматизм. Он нынче играет, только если гонорар под стать его незаурядному таланту…
В этот момент я понял, что с первого же слова их диалог был торгом. Причем торгом отчаянным, в котором схлестнулись два достойных и, по-видимому, давно знающих друг друга противника. Обмениваясь шуточками, они под локоток прогуливались туда-сюда, вполголоса обсуждая детали крупной сделки. Мы с Алешей слышали обрывки их торга, только когда парочка деловых проходила мимо нас.
