Дмитрий Тростников - Знаменитость
Наконец скептическое хмыканье Айболита, проводившего осмотр, закончилось. Он взял меня под локоток и вывел из операционной в коридор.
— Вы кем больному приходитесь? — строго поинтересовался Захар Самуилович.
— Родственник, племянник, — соврал я.
— Вам надо внимательнее заботиться о своем дяде, молодой человек, — начал отчитывать меня профессор. — Ларингит при надлежащем лечении за неделю пройдет. Но я обнаружил другие, очень грозные симптомы. Давление высоченное для его возраста! Пульс плохой. Организм изношен, здоровье — ни к черту! А знаете, как нынче помолодел инсульт? Кровоизлияние в мозг становится обычным диагнозом для мужчин, умирающих в сорок с небольшим. На головные боли часто жалуется?.. Хорошо, что вы приехали к нам в Одессу. Больше фруктов, купание в море, но чтобы никаких диких загораний на пляже! Только в теньке, под грибочком…
Внимания завкафедрой уже смиренно дожидался Лев Евгеньевич. И я отлично понимал, что Рудику сейчас будет очень непросто не только спасти карьеру племянника, но и уговорить профессора сохранить молчание насчет этого странного, истощенного пациента. Но почему-то я был уверен, что Рудик всего добьется. Причем ему будет проще без нас. Поэтому я повел Алешу к машине.
Уже на выходе из приемного покоя на первом этаже больницы певец вдруг оглушительно чихнул. Так, что от громкого звука, мне показалось, закачалась люстра. Через пару шагов он снова чихнул. Теперь уже точно задребезжали оконные стекла, и дежурная сестра уставилась на нас осуждающе, подчеркивая, что в больнице отбой.
— Сопли! Сережка, сопли! Ура! — еле слышно прошептал Алеша Козырный, поднеся ладонь к носу.
— Конечно, сопли! — обрадовался я. — И температура к вечеру поднимется! Не сомневайся.
В ответ он только расплылся своей фирменной улыбкой от уха до уха.
— Ну и чудак же ты, Алеша! Ребенок настоящий! — в очередной раз поразился я. — Ты лучше молчи. Анестезия сейчас подействует — половину тебе в горло все-таки успели закачать — оно вот-вот совсем занемеет, и тебе надо помалкивать.
19
Роза Марковна разбудила нас рано утром. Старушка тихо, но настойчиво скреблась в дверь нашей комнаты.
— Молодые люди! Вас к телефону! — даже в этих коротких фразах в ее тоненьком голосе звучали неповторимые одесские интонации.
Общий на всю квартиру телефон висел на стене в коридоре. Передавая мне трубку, Роза Марковна немедленно повернулась к проходящей мимо соседке и сообщила голосом, каким обычно говорят только заговорщики под большим секретом:
— Как же вы не слышали, Бэлочка?! Вся Одесса только за это и говорит. Я в райсобесе даже вздрогнула от страха! Женщины в очереди сказали: приехали какие-то страшные бандиты — гастролеры. Порядочные люди уже боятся вечером выходить на улицу!
Соседка, сорокалетняя Бэлочка, в махровом халате с большим достоинством несшая свое роскошное тело после утреннего умывания в общественном санузле, внимала ужасам Розы Марковны, и бигуди, превращавшие голову дамы в копию барашка, тревожно потряхивались.
Звонил Лев Рудик. Бодрым голосом он сообщил, что для записи все организовано. Через час начинаем работать, а через полчаса он заедет на квартиру, и чтобы мы уже были полностью готовы.
— Это какой-то кошмар, даже после войны, в 46-м году, я такого не помню!.. — не унималась Роза Марковна у меня под ухом, так что даже пришлось переложить трубку в другую руку. — Вы представляете, говорят — четырнадцать «мокрушников» на паровозе!
— Вы хотите сказать на поезде? — с легкой надменностью поправила ее Бэлочка. Дама явно стеснялась бигуди, рассыпанных по всей ее голове, и порывалась скорее укрыться у себя в комнате.
Прошла уже неделя после инцидента с несостоявшейся операцией. Алеша успел вполне поправиться. Нормально говорить он начал на третий день. И его сразу пожалели, полюбили все соседи и принялись лечить домашними средствами. Часа не проходило, чтобы в нашу комнату не стучалась какая-нибудь сердобольная старушка с бутыльком целебного отвара или какой-нибудь малыш, которого мамочка послала с тарелкой домашней икры из «синеньких». Подозрительные снадобья, которыми его пичкали добросердечные обитатели коммунальной квартиры, Алеша принимал с благодарностью, а после незаметно спускал в унитаз. Тем не менее он шел на поправку с завидной скоростью. Может быть, потому, что медовая настойка Розы Марковны на спирту — единственное местное лекарство, которое Алеша признавал — оказала чудодейственное влияние на его организм.
И с тех пор, как к нему вернулся голос, общительный Алеша успел перезнакомиться уже практически со всеми жильцами квартиры. Особым успехом в его исполнении пользовались еврейские анекдоты и анекдоты про Брежнева. Вечерами он обязательно ходил в гости — забредал в очередную комнату посмотреть телевизор, и оттуда допоздна раздавались взрывы смеха. Мы как-то быстро забыли про конспирацию.
У меня хватало иных поводов для беспокойства. Я ведь рассчитывал, что все наши дела в Одессе займут не больше трех-четырех дней. И хотя несколько раз за неделю мне удалось выбраться на море — удовольствия это не приносило. Мне давно пора было находиться в Ленинграде — отрабатывать свои долги. Или хотя бы объяснять кредиторам, что я работаю над их отдачей, и уговаривать, чтобы еще немного подождали. Вдобавок, я изводился беспокойством — обнаружили ли родители пропажу денег с семейного счета? А позвонить домой, чтобы узнать наверняка, у меня не хватало духу. Ведь даже если родители еще ничего не обнаружили — они уже столько времени не знали — куда я исчез. И наверняка сходили с ума.
Поэтому я выбрал компромиссный вариант. И позвонил в Ленинград Витьке Зяблику. Чтобы попросить друга сходить к моим, успокоить, что я живой и здоровый. И уж когда вернусь — расскажу все сам. А вернусь уже скоро.
Но в жизни Зяблика, оказывается, начались такие бурные события, что Витька взахлеб тараторил, не давая мне вставить слово. Но когда мне удалось все-таки вернуть разговор к своей просьбе, Витька запросто сообщил, что, оказывается, мой папа был у них вчера. И сам попросил кое-что мне передать. Так что мне оставалось только слушать.
Оказалось, пока я мотался по Москве и Одессе, отец прошел по всем своим одноклассникам, родственникам и знакомым и отыскал для меня хорошую работу. Но для этого предстояло надолго уехать на Север. Там осваивалось крупное нефтяное месторождение. И требовались специалисты самых разных специальностей. В том числе и инженеры-электрики, а именно так было написано у меня в институтском дипломе. (Работа по специальности — то, о чем втайне мечтали мои родители, и чего добивались от меня после окончания института.)
Это был спасительный вариант. Потому что платить на Севере обещали чуть ли не тысячу в месяц. И если разумно распорядиться заработанными деньгами — за сезон-два вполне можно было рассчитаться с долгами, огромный размер которых при любых иных раскладах не уменьшался. А так перспектива рассчитаться становилась реальной. Конечно, я понимал, что папа стремился убить двух зайцев — еще одной его целью было убрать меня на какое-то время из Ленинграда, подальше от неприятностей, которые в подпольном шоу-бизнесе преследовали меня с фатальной неотвратимостью.
И уже повесив трубку, я понял и то, что осталось между строк. Что отец не сказал Витьке. Он все обнаружил. И, скорее всего, не стал ничего рассказывать матери. Взяв весь груз шокирующего открытия на себя. И зная меня, видимо, лучше, чем я сам, он сделал первый шаг, вычислив, что я скорее позвоню Витьку, не решаясь позвонить домой. И зовет меня домой, понимая, что стыд может не дать мне вернуться.
И такое благородство отца только сильнее придавило меня к земле. Ведь я сделал все, чтобы заслужить его презрение. Не оправдал его надежд. Наверное, теперь уже больше никогда не сможет меня любить, после такого?
Но, что бы отец обо мне теперь ни думал, вариант он нашел, способный решить мои хотя бы самые срочные проблемы. Было только одно «но» — соглашаться требовалось очень быстро, а Алеша лежал больной и нетрудоспособный. А может быть, мне самому еще требовалось время, чтобы собраться с духом, прежде чем вернуться в Ленинград?
Была и еще причина поскорее уехать — не доставляло удовольствия день за днем жить за счет Льва Рудика. Несмотря на все благодарности, высказанные мне Львом Евгеньевичем за спасение Алешиного голоса, где-то в глубине души он был зол на меня за посрамление его выдающегося племянника. И его любимое обращение «зайчики мои» становилось чуть менее теплым и натуральным, когда он обращался ко мне.
Поэтому я так ждал начала работы. И этот момент наконец-то настал.
Рудика не было в Одессе предыдущие дни. Он предупредил нас, что должен съездить в Тихорецк за каким-то удивительным виртуозом электрогитары. Потому что, якобы, в Одессе полно отличных скрипачей и клавишников, но вот на электрогитаре по-настоящему умеет играть только тот его знакомый. По телефону Рудик радостным голосом сообщил, что ему все удалось, и даже пообещал камбалу какого-то невероятного деликатесного копчения, которого сейчас не встретишь даже в Одессе! А уж если Рудик сказал такое — это что-то да значило.
