Глен Хиршберг - Дети Снеговика
– Барб, поздоровайся с Мэтти.
– Привет, Мэтти! – раздался голос Барбары.
К дверям она не вышла. Доктор кивнул, помахал рукой – то ли нам, то ли моему отцу, который стоял возле машины, наблюдая за происходящим, – и запер дверь.
Второй раз мы пришли ночью и решили не уходить, пока нас не впустят в дом. Спенсер ночевал у нас, и мы с ним сидели в моей комнате, по очереди гоняя машинку по единственной работающей дорожке моего автотрека «Тайко». В отсутствие Терезы мы со Спенсером все больше и больше времени проводили вместе, но говорили все меньше и меньше. На перемене мы просто стояли рядом среди заплат грязного снега у края асфальтовой площадки, медленно изгибаясь в одну сторону, словно две березы, тянущиеся к одному и тому же источнику мертвого света.
Та ночь была первой из тех четырех, что Спенсер должен был провести у нас дома. Миссис Франклин, когда его привезла, сообщила моей матери, что продолжает операцию по «спасению брака». В ответ мать промурлыкала несколько избитых, но искренних слов сочувствия, которые она давно заучила, но ей явно было неловко. Я покосился на Спенсера, и он пожал плечами.
– Они едут на озеро Святой Клары, а потом на танцы. Иногда им весело.
После двухчасовых манипуляций с пультом автотрека я пошел в туалет и остановился в холле. Из гостиной до меня донеслись приглушенные голоса родителей. Дверь в гостиную они закрывали только в тех случаях, когда их разговор не предназначался для моих ушей, поэтому я подкрался к двери и стал слушать. Спенсер выглянул из моей комнаты и на цыпочках подошел ко мне.
– Синтия правда все это видела? – спросил отец.
Мать вздохнула.
– Нет. Колин никого не пускает в дом. Барбаре пришлось встречаться с ней в «Эврис-Дели».
– По крайней мере, они хоть наконец поговорили.
– Какое там… – Мать снова вздохнула, вздох был тяжелый и долгий, и я понял, что она плачет. – Ох, Джо! Синтия говорит, Барбара даже не прикоснулась к еде – только сидела и плакала. И еще курила. Ты когда-нибудь видел, чтобы Королева свежего воздуха Барбара Фокс курила?
Мышцы у меня на ребрах зашевелились как живые и начали сжиматься. Спенсер уселся рядом со мной на ковер и прислонился к стене. В последнее время высматривание и подслушивание стало нашим главным общим делом.
– Когда это случилось? – спросил отец.
– Дня два-три назад, по-моему. Тереза, едва проснувшись, встала с постели и искромсала бритвой все шторы в доме. А потом развесила повсюду обрывки ткани, словно это были шкуры животных или что-то в этом Родс. По словам Барбары, Тереза с тех пор все время лежит под пледом в своей комнате, прижав лицо к окну. А по ночам у нее бывают приступы плача.
– О господи, – прошептал отец.
– Колин заставляет ее раз в день вставать с постели и принимать ванну. Барбара говорит, она все время поет.
– Что поет?
– А черт ее знает, Джо. Поет и все. Уставится на стену и поет. Барбаре приходится ее мыть – сама она не в состоянии.
– Может, нам к ним сходить? Вдруг мы сможем что-нибудь сделать.
– Если и сможем, он все равно нас не впустит, – вздохнула мать.
У меня бешено затряслась голова. Я посмотрел на Спенсера. Красные кроссовки так плотно сидели на его сдвинутых ногах, как будто к ним приросли. Я знал, о чем он думает. Мы давно привыкли к монументальной молчаливости Терезы. Но мысль о том, что она исполосовала шторы и плачет по ночам, вызвала какое-то совсем новое беспокойство. Родители умолкли; немного погодя я сделал знак Спенсеру и мы тихонько прошмыгнули в мою комнату. Какое-то время мы в полной амуниции лежали на своих койках, с головой укрывшись одеялом.
– Надо срочно что-то делать, – донесся с нижнего яруса голос Спенсера.
Я понимал, что он прав. У меня тоже возникли кое-какие идеи, но все они казались детскими, и я сомневался, что они помогут Терезе поправиться.
– Отец не в силах ей помочь, – сказал я.
– Если мы сейчас ничего не сделаем, то другого шанса, может, и не будет, – перебил Спенсер. – Она просто умрет.
Я проигнорировал его слова, продолжая прерванную мысль.
– Он не знает как.
– Она ненавидит Барбару, – сказал Спенсер.
– Уже нет, – поправил я. – Но Барбара только что задавила собственного отца, так что от нее сейчас никакого толку.
– Точно, – согласился Спенсер.
– Так что же мы будем делать, когда туда попадем?
Если бы не шуршание простыней, я бы, пожалуй, решил, что Спенсер заснул, – так долго он не отвечал. Наконец он спросил:
– Твои родители вообще когда-нибудь ложатся спать?
Отец просто места себе не находил, шастал по всему дому: то пойдет в гостиную, то в коридор. Пару раз он останавливался у моей двери, но не входил. Потом зашел в спальню, где была мама, но сразу же вышел. Светящиеся зеленые стрелки-ракеты на моих настольных часах в виде Солнечной системы, показывали два часа утра, когда я услышал знакомый скрип родительской кровати и понял, что папочка наконец угомонился. Не сговариваясь, мы со Спенсером натянули куртки, прошмыгнули в парадную дверь и двинулись к дому Терезы.
Улица после недели дождей превратилась в грязное месиво. На уроках нам рассказывали об океанах по щиколотку глубиной, заливавших землю в меловой период, и о гигантских чудовищах, шлепавших по перегретому миру, вымирая на ходу. Так что на время нашей прогулки мы со Спенсером превратились в бронтозавров, разгребающих прошлогодние листья, с хлюпаньем протаптывая себе путь к вымиранию под кремнисто-серой луной.
У подножия холма, поднимающегося к дому Дорети, Спенсер поскользнулся и плюхнулся животом в грязь.
– Ненавижу пригороды, – пробурчал он, поднявшись на ноги, и принялся горстями собирать грязь со свитера и джинсов. Эта процедура была в самом разгаре, когда мы дошли до границы патио[70] Дорети.
Я указал на видневшееся между кленами иллюминаторное окно Терезы.
– Ладно, горожанин, давай ее разбудим, – проговорил я, и у меня задрожали пальцы, но не от холода.
Спенсер пристально посмотрел мне в глаза; с ладони у него капала грязь, лицо приняло то же самое выражение решимости, которое я увидел в то утро, когда мы с ним познакомились и совершили наш первый забег в «прицепинге». Но тогда оно было озорным, а не печальным. Спенсер поднял руку в положение вбрасывания, и ручеек грязи потек по внутренней стороне запястья, словно йод, намечающий вену.
– Готов? – спросил он.
Я кивнул. Он бросил.
Комок грязи шлепнулся в стекло иллюминатора, и мы оба припали к земле. По-моему, я даже прикрыл голову руками, как нас учили делать в случае торнадо. И затаил дыхание. Но когда я посмотрел на дом, там не было ни света, ни движения.
Набрав грязи для своей бомбочки, я вскочил на ноги. На ощупь она была тяжелая и скользкая, как свиная печень в формальдегиде. Я с размаху запустил ее в окно. Она шмякнулась в кедровый наличник, и тут что-то зашуршало в кустах позади нас. Мы разом оглянулись, но ничего не увидели. Терезы не было. Или же она просто не хотела показываться. Меня вдруг охватила ярость. Я вспомнил истекающее кровью лицо мистера Фокса, и мне захотелось вломиться в иллюминаторное окно и завизжать, перефразируя одного из трех поросят: «Именем щетинки, впустите братца свинку!»
– Можно поджечь дом, – сказал Спенсер.
– А у тебя есть спички?
Он шутил – как бы. Я тоже. Как бы. Но я хотел войти в дом. Я должен был во что бы то ни стало увидеть Терезу, и это желание нарастало, распирая меня, как гелий, нагнетаемый в воздушный шар.
– Может, они в подвале, – предположил я. – Спорим, он их там прячет?
Спенсер посмотрел на меня с таким интересом, как будто я задымился от сдвига по фазе.
– Знаешь, Мэтти, я, конечно, могу допустить, что доктор такой же большой идиот, как и ты, но он не Снеговик. И не будет держать Барбару с Терезой под замком в подвале. Там холодно. Хватит, пошли.
– Да заткнись ты! – отрезал я, и он снова уставился на меня в изумлении.
Мало-помалу между нами воцарилось молчание. Меня это еще больше взбесило. Мы удрали из дому, мы штурмовали ворота крепости Дорети, а доктор даже не удосужился пустить в ход свои оборонительные средства. Как будто мы мертвые, подумал я. Снеговик убил нас незаметно для нас самих, и теперь мы дрейфовали по его невидимому миру, бессильные на что-либо повлиять. Я скучал по Терезе. Я уже забыл, что такое переброситься с ней парой слов или хотя бы перехватить ее взгляд из другого конца класса. Мне нравилось перехватывать ее взгляды. И наверное, я все-таки любил ее, не имея ни малейшего представления, что это значит, кроме того, что это совсем не то, что я испытывал по отношению к матери, к Барбаре или к кому-либо еще, и что из-за этого я чувствовал себя несчастным.
– Ладно, давай возвращаться, – сказал я. – Надо будет придумать что-нибудь еще.
Спенсер кивнул, и мы двинулись вниз по холму.
На следующий день в школе царил хаос. Мисс Эйр в третий раз за две недели не явилась на занятия, никого не предупредив заранее. Она поставила дирекцию перед фактом только за несколько секунд до звонка, так что миссис Джапп пришлось срочно искать замену и сидеть с нами до прибытия оной.
