Лев Правдин - Море ясности
— Боитесь… — злобно прошипела тетка и замерла, прислушиваясь.
Муза от страха перестала даже дышать.
Никто не вошел, ничьи шаги не простучали по коридору, и это в самом деле было так страшно, что Володя сейчас бы не решился один выйти в прихожую — неизвестно еще, кто там притаился в темноте и для чего притаился.
Тайка моментально все заметила:
— Ага. А говоришь — нет бога. А сам боишься.
— Дура. Я жуликов боюсь. А вовсе не бога, — презрительно ответил Володя, но в это время снова громко хлопнула входная дверь.
На этот раз послышались торопливые тяжелые шаги, и в комнату, тяжело и часто сопя, вбежал дядя. Он так резво вбежал, что сразу не смог остановиться и с разгона дал еще два круга по комнате. То есть так могло показаться, что он с разгона не может остановиться, в самом деле он бегал по комнате, для чего-то осматривая вещи. Как будто он их сто лет не видел, так он их осматривал. Володе показалось, что он даже обнюхивает их, как голодная собака. Он бегал и осматривал, и после этого «беглого» осмотра он повалился на стул и снял шапку.
— Что нашли? — хриплым шепотом спросил он.
— Да чего у нас-то искать? — ответила тетка. — Ничего и не нашли.
— А собака где?
Тая сказала:
— Я ее к Володе унесла. Сейчас принесу.
— После принесешь. Пусть там постоит. Ты не возражаешь? — спросил он у Володи.
— А мне что, пусть стоит, — согласился Володя.
Расстегивая пальто и разматывая шарф, дядя посоветовал Музе:
— Шла бы домой. Капитон ждет.
— Пришел? — засуетилась Муза.
— Ступай, говорю, ступай, дожидается.
Заохав, Муза запахнула свою плюшевую жакетку и убежала домой.
— Намаялся я на текущий день, — прогудел дядя.
Володя пошел к двери. Дядя спросил:
— Ваську не видал?
— В милиции Васька.
— Убьет его Капитон.
— Ах, тошно мне, — прошептала Тая, прикладывая ладони к щекам.
Володя спросил:
— Как это убьет?
Не отвечая, дядя сказал:
— Дураки. Воровать берутся, а сами не умеют. Ну, ступай.
Дома ярко светила лампочка над столом. На сундуке стояла белая собака и удивленно посматривала на Володю. Он вздохнул.
— Эх ты, собака!
Плохо, когда человеку в одиночку приходится переживать такие невероятные неприятности, плохо, и как-то еще труднее становится жизнь, и без того сложная и зачастую непонятная.
Володя погладил холодную, гладкую собачью голову и сказал:
— Вот, собака, какие у нас дела. Если бы ты живая была, так хотя бы полаяла, и то веселее.
И вдруг раздался тяжкий всхлипывающий вздох. Володе показалось, что это собака, отвечая на его невеселые думы, вздохнула и сейчас издает короткий сочувственный скулеж.
Он посмотрел на собаку. Она по-прежнему смотрела на него пустыми черными глазами, недоуменно подняв одну бровь. Но Володе показалось, что концы желтого банта на собачьей шее легонько шевельнулись.
— Ты что? — спросил Володя.
Собака снова всхлипнула и вдруг человеческим голосом проговорила:
— Вовка, это я.
Володя вздрогнул и обернулся. На пороге спальни стоял Васька в своей мохнатой облезлой куртке, растрепанный, опухший от слез и, видать, очень обозленный.
— Это я, Вовка, — повторил он, судорожно вздыхая. — Я у тебя скрываюсь. Ты меня не выдавай.
— Клянусь, Васька!
— Ворюга Капитон меня убить хочет.
— Это я знаю…
— Кто сказал?
— Дядя.
— Запри дверь, — шепотом сказал Васька.
— Давай выключим свет, — прошептал Володя.
В полной темноте они прошли в спальню. Васька снял свою куртку, бросил ее на пол, и они оба устроились тут же на мягкой куртке. Неизвестно почему, но им казалось, что на полу около широкой кровати они будут в большей безопасности, чем, скажем, на стульях или на сундуке.
Над ними слабо светился прямоугольник фонаря. Васька посмотрел на него и вздохнул тяжело, как вволю настрадавшийся человек.
— Окно, чтоб на небо лазить, — сказал он.
— Звезды видно, — ответил Володя. — Вот лежу и будто надо мной небо. Всякие звезды отсвечивают…
— Здорово!
— Это дедушка придумал.
— Вот оттого ты и растешь такой положительный.
— От звезд?
— Звезды. И обедаешь ты каждый день.
— А ты?
— От Мурзилки дождешься. Она на ходу спит. Картохи не сварит. А у тебя все готовенькое.
— Слушай, Васька, — предложил Володя, — ты, знаешь что, переходи пока жить ко мне… Все равно я один.
— Так я бы с радостью.
— Давай. Места хватит.
— А что кусать будем? Тебя тетка накормит, а меня?
— Чего-нибудь сообразим. Ты, главное, не тушуйся.
— Я не тушуюсь. Мне домой все равно нельзя.
— Убьет?
— Убить не убьет, а жить не даст…
— А за что?
Тогда Васька, уже больше не таясь, рассказал все.
— Сюда он не сунется, — сказал Володя.
— А мне все равно. Я бы его сам убил, да силы мало.
— Васька, а если ты да я? А?
Васька горестно махнул рукой, вздохнул и спросил:
— Слушай, Вовка, у тебя еда какая-нибудь найдется?
— Да я и сам, как из школы пришел, ничего еще не ел.
— Ты иди попроси, будто для себя. Смотри, не проболтайся только.
— Кому ты говоришь…
Володя осторожно пошел к выходу. Вдруг кто-то очень громко и нетерпеливо постучал в дверь, и послышался раздраженный Тайкин голос:
— Ты там уснул, что ли? Да Вовка же? Открой!
— Зачем?
— Володька, скорей! Мне горячо!
— Тебе как?
— Горячо мне!
— Говори, чего надо!
— Я стучу ногами. Открывай скорей!
ВАСЬКА СОБИРАЕТСЯ В ПУТЬ
Наконец Володя открыл дверь. В прихожей стояла Тая с тарелками в обеих руках. Над тарелками поднимался пар.
— Дурак какой, — закричала она, вбегая в комнату.
Поставив тарелки на стол, она затрясла обожженными пальцами и закричала:
— Подумаешь, какой! Еще и не открывает…
— А тебе-то что?
— А мне все равно. Еще и замыкается, подумаешь.
— Ну, чего ты расшипелась?
— Включай свет. Это нам с тобой обед и ужин, все сразу.
— Это и все?
— Сейчас хлеб принесу и каша еще будет. Не плачь.
— Хлеба тащи побольше.
— Проголодался?
— Сама знаешь, целый день не ели. Кашу накладывать будешь, смотри, не растеряйся. Я, знаешь, как натерпелся за день.
— Ох, Володечка, бедненький, — вдруг жалостливо проговорила Тая, взявшись ладонями за свои щеки. — Уж накормлю тебя сейчас, накормлю!
Вот и пойми их — девчонок: то шипела, как кошка, а то вдруг, смотри, какая ласковая сделалась. Как кошка.
Он давно уже заметил, что как бы мама ни сердилась, но стоит только ему прикинуться голодным или даже просто заскучать, как она сразу начинает гладить по голове и говорить ласковые слова. Но ведь то мама. Наверное, все они такие. И маленькие и взрослые.
Тая убежала за хлебом и за кашей, а Володя, не теряя даром времени, достал из буфета чистую тарелку и перелил в нее свой суп.
— Васька, — шепотом проговорил он, заглядывая в темную спальню, — держи борщ.
Принимая тарелку, Васька отчаянным шепотом предупредил:
— Вовка, держись.
— Сам знаю.
— Она вредная. Я слыхал, как она к тебе ластится. Гляди!
Но в это время в коридоре послышались шаги, Володя бросился к столу. Когда вошла Тая, он уже сидел на своем месте и делал вид, что глотает борщ и при этом захлебывается от жадности.
— Не мог уж дождаться, — заворчала Тая, очень довольная тем, что она разыгрывает старшую и ей подчиняется Володя, который обычно не очень-то баловал ее своим вниманием.
Он положил ложку. Отдуваясь и поглаживая себя по животу, сказал:
— Повторить бы с голодухи не вредно.
— Подожди, сейчас добавку принесу.
Пока она ходила за добавкой, Володя передал Ваське хлеб.
Пришла Тая, принесла полную тарелку манной каши и, усаживаясь за стол, сообщила:
— А борща нет — Капитон все съел.
Сразу забыв, что он хочет есть, Володя спросил:
— Капитон?
— Да, он давно у нас сидит. Как ты ушел, так он почти сразу и явился.
— Он чего?
— Известно чего… Водку пьют, ругаются. Нам потому ужинать здесь велели, чтоб мы не слушали. Ты ешь, ешь, а то остынет.
— Что ж ты сразу не сказала?
— А чего говорить? Ваську они ругают.
Как и всегда в минуту возбуждения, у Володи зачесались руки, и ему захотелось выкинуть что-нибудь отчаянное. Он стукнул по столу ложкой.
— Васька находится в надежном месте, — сказал он, вспомнив пьесу из жизни разбойников.
Замирая от предчувствия, Тая спросила:
— Он где? Володечка!
— Этого ты никогда не узнаешь. Он под защитой друга!
— Значит, здесь! — решила Тая.
— Не болтай.
— Володечка, я никому не скажу, чесслово! Он здесь. Да?
