Ирвин Шоу - Любовь на темной улице (сборник рассказов)
— Вполне подходит, — сказал Сен Клер, сразу во весь рост развалившись на одной из кроватей.
— Обед готов, спасибо. — Евнух неслышно проскользнул в комнату и так же неслышно из нее выскользнул.
Сен Клер тут же вскочил.
— Боже мой, — воскликнул он, — обед!
Лавджой повел их в столовую. Каким-то образом на столе появилась третья бутылка виски. Когда они расселись за столом, в комнату незаметно, тихо вошел Ласло и устроился на дальнем конце стола.
— Превосходная американская кухня, — со счастливым видом говорил Ролан, разливая по чашкам виски. — Нет ей равной в мире.
Евнух принес бифштексы, за которые Лавджою пришлось выложить свое трехдневное жалованье.
— Завтра, старичок, — сказал Ролан, — давай закажем красного вина с мясом.
— Ах, эта Франция, — объяснил, вздыхая, Сен Клер, — она умеет развивать вкусы.
— Да, конечно, — согласился с ним Лавджой.
Ласло, сидя перед своей тарелкой с бифштексом, с занесенными над ней ножом и вилкой, предвкушал невиданное удовольствие. Впервые в его глазах промелькнул возбуженный блеск настоящей жизни. Губы его живо двигались, а рот ждал, когда в нем появятся кусочки восхитительного, редкого в его меню, мяса с кровью.
— Ласло, — сказал Сен Клер, втягивая наморщенным носом воздух и недовольно кривясь от резкого неприятного запаха.
— Слушаю вас, джентльмены. — Вилка его осторожно зависла над первым лакомым кусочком.
— Боже, Ласло, как от тебя воняет!
Ласло спокойно положил вилку на стол.
— Вполне естественно, джентльмены, — сказал он в свое оправдание. — Миссис Буханан постоянно писает на…
— Иди и прими ванну, — распорядился Сен Клер.
— Слушаюсь, джентльмены. Но только после того, как немного поем…
— Немедленно! — рявкнул Сен Клер.
Ласло, сделав глотательное движение в пересохшем рту, покорно и тихо, по-балкански вздохнув, встал и вышел из-за стола.
— Слушаюсь, джентльмены. — Он скрылся за дверью.
— Венгры, ну что с них взять, — сказал Ролан. — Они до сих пор живут в семнадцатом веке. — Он откусил от бифштекса громадный кусок.
Теперь, когда выпитый виски начал оказывать на него свое воздействие, Лавджой, не привыкший к крепким напиткам, ничего не помнил об обеде, кроме того, братья Калониусы говорили вместе вразнобой, не слушая друг друга, о различных городах мира, которые им удалось посетить и в которых постоянно возникали различного рода недопонимания, правда, не столь серьезных масштабов.
Лавджой также заметил, что Ласло так и не вернулся в столовую.
Когда они завершали свою трапезу, в дверь кто-то тихо постучал. Сен Клер в два прыжка доскакал до двери и распахнул ее настежь.
— Ай! — воскликнул он от неожиданности. Перед ним стояла Айрина, вся закутанная в темную шаль.
Лавджой тряс головой, пытаясь разогнать скопившийся в ней туман. Он встал. В этой суматохе он совсем забыл о встрече с ней.
— Ничего себе, как хороша! — громко сказал Сен Клер, оглядывая с головы до ног Айрину. — Высший сорт!
— Стэнфорд… — Айрина робко подняла свою маленькую ручку к нему, выражая ему свое легкое неодобрение.
— Прости меня, Айрина, — сказал Лавджой, подходя к ней, стараясь не качаться. — Все произошло так неожиданно…
— Высший сорт! Высший сорт! — повторял Сен Клер.
— Наверное, мне лучше уйти, — сказала Айрина, повернувшись к двери.
— Я провожу тебя до ворот, — торопливо предложил ей Лавджой, беря ее за руку.
— Нет, это не девушка, — бубнил из-за стола Ролан. Встав, он поклонился в сторону Айрины. — Это видение. Прекрасное русское видение.
— Может, мне лучше проводить тебя до… — сказал Лавджой.
— Как вы догадались, что я — русская? — повернулась к нему Айрина, голос у нее был такой протяжный, такой мелодичный, может, слишком застенчивый, как и подобает молодой робкой девушке.
— Только в холодных снегах, — гудел Ролан, надвигаясь на нее. — Только в необозримых сосновых лесах…
— Не хотите ли подойти к нам и выпить вместе с нами? — вежливо предложил Сен Клер.
— Только там обретешь чистую, холодную, белокурую красоту… — Ролан улыбался с высоты своего могучего роста, глядя на эту маленькую хрупкую девичью фигурку в темной шали.
— Сегодня мы пьем шотландское виски, — сообщил ей Сен Клер.
— Айрина не пьет, — с тревогой в голосе сказал Лавджой, опасаясь, как бы Айрина не рассердилась на него из-за его безалаберных американских друзей.
— Может, только чуть-чуть, на донышке стаканчика, — сказала Айрина, делая робкий, неуверенный шаг от двери в комнату, — типичная представительница белой России.
Лавджой закрыл за ней дверь.
После третьей чашки Сен Клер начал делать по такому случаю замечания по поводу русских.
— Ни один другой народ в мире, — говорил он, словно оратор, — не мог бы себе такого представить, осмелиться на такое… Революция. Боже мой, да это же величайший шаг вперед после…
— Они убили четырнадцать членов моей семьи, — сказала Айрина, — и сожгли три дома в деревне. — Она расплакалась.
— Никто, конечно, не станет отрицать, — сказал Сен Клер, заботливо протягивая ей носовой платок, — что старый режим все же был лучше. Церкви повсюду. Иконы. Горящие свечи. Царица. Балет. Светлая надежда всего человечества… — Он красноречиво размахивал руками, а Айрина плакала, готовая благодарить его за ласковые слова.
— Уже поздно, — неуверенно сказал Лавджой, чувствуя, как у него звенит в ушах от выпитого виски «Джонни Уокер» и от крикливой беседы на повышенных тонах. — Может, мне все же лучше проводить тебя…
— Только до ворот, Стэнфорд, ты, дикий парень.
Айрина встала, закутавшись поплотнее в темную шаль, протянула обе руки братьям Калониусам, и они поцеловали их, бормоча себе под нос что-то такое, чего Лавджой не мог расслышать. Айрина, по-видимому, колебалась, не зная, как ей поступить, но потом, отняв от их губ свои руки, выскользнула с присущей ей грациозностью из столовой.
— Только не возвращайся домой слишком поздно, ты, дикий парень, — напутствовал его Ролан.
Лавджой вышел вслед за Айриной в темноту. Он шел рядом в такой тихой, ясной, безлюдной ночи.
— Айрина, дорогая, — с беспокойством сказал он, обращаясь к этой безмолвной тени, передвигающейся рядом с ним. — Понимаешь, этого никак не избежать. Некоторые американцы любят пошуметь, покричать. У них такая привычка. Но они никого не хотят обидеть. Завтра они уедут. Ты прощаешь меня, дорогая?
Она молчала. Подойдя к воротам своего дома, она повернулась к нему, и при лунном свете никак нельзя было разобрать выражения у нее на лице.
— Я прощаю тебя, Стэнфорд, — сказала она мягко, позволяя ему поцеловать ее и пожелать «спокойной ночи», несмотря на то, что до дома директора школы всего каких-то сто ярдов, и, само собой разумеется, существовала вполне реальная возможность, что их заметят.
Лавджой следил за ней, покуда она, эта легкая, почти невесомая фигурка, не исчезла в темноте, и, повернувшись, зашагал домой.
Из спальни доносился могучий храп. Братья Калониусы крепко спали, отдыхая от напряжения и стрессов своего обычного рабочего дня.
Лавджой огляделся по сторонам. Пустые бутылки, велосипеды, и миссис Буханан чешется в углу.
Он тяжело вздохнул, разделся и выключил свет.
Какой утомительный, возбуждающий день! Эти братья Калониусы, казалось, принесли с собой в его жизнь свободное дыхание всего мира, его блеск, великолепие, его авантюризм, его сердечный, искренний смех. В своей молодости, когда он еще был мальчиком и жил на скалистых холмах штата Вермонт, он мечтал, что когда-нибудь станет точно таким мужчиной, как они, эти братья, — свободным, легким на подъем, чувствующим себя в своей тарелке в любой из четырех сторон света, — таким, которого уже никогда никому не забыть, стоит только один раз с ним повстречаться. Теперь он по-новому глядел на свою жизнь, — каждый день учить этих смуглых ребятишек английскому в одном и том же классе. Как это все спокойно, как монотонно. «Джонни Уокер» что-то звонко пел в его черепной коробке. В комнате от какой-то подушки до него долетал едва различимый запах духов Айрины. Мартышка сонно чесалась, и эти странные звуки напоминали ему о далеких джунглях.
В соседней комнате жутко храпели братья Ролан и Сен Клер Калониусы.
Лавджой, улыбаясь про себя в темной комнате, добрел до кровати и сразу же заснул.
Но ему плохо спалось. Через непроницаемую стену спячки, поздней, темной ночью, когда он никак не мог понять, то ли он спит, то ли бодрствует, он слышал где-то рядом с собой мягкий, хихикающий женский смех, смех чувственный, распутный, и он беспокойно ерзал на своей кровати, силясь открыть глаза, но это ему никак не удавалось, и он вновь проваливался в забытье.
Взошла луна и теперь ярко светила через окно прямо ему в глаза, и он вдруг резко проснулся, безошибочно чувствуя, что в его комнате кто-то есть, что в его комнате что-то происходит…
