Михаил Нисенбаум - Почта святого Валентина
— Поделим? — неуверенно спросил Хронов.
— Платок есть? Заверни ложку. Да не так, господи! — Бестолковость друга выводила мальчика из себя. — Ложь свинец. Ну положь ты нормально!
Торжественно достав из кармана куртки простенькую пластмассовую зажигалку, Денис чиркнул искрой, поднес под донышко ложки, и они стали следить за тем, что происходит со свинцом. Гоша боязливо прислушивался к своим пальцам — не начнет ли черенок раскалившейся ложки жечь сквозь платок. Но вот поверхность свинцовой пломбы, похожей на маленькую башню дота, посветлела, по ней задышали хвойные узоры. Наконец она расплавилась, оплыла и превратилась в большую каплю.
— Держи только ровно, — спокойно распорядился мальчик, — а то не хватит. Подставляй форму.
— Форму? — Только сейчас Хронов обнаружил, что в куске белой глины сереет углубление. Медленно креня тяжеленькую ложку, он любовался посвежевшим жидким металлом, который вливался прямо в темную щель и заполнял ее по кругу. Через несколько секунд Денис прижал форму верхней половинкой и держал у щеки, прислушиваясь к происходящему внутри.
Через минуту, осторожно разняв половинки, Денис плюнул себе на мизинец и поднес капельку к затвердевшему и снова помутневшему металлу.
— Руку давай, — скомандовал он.
Георгий протянул руку, и горячей тяжестью в ладонь упало колечко с тончайшими лепестками окалины по краям. Лепестки были оборваны, и шестилетка Денис загладил неровности веткой.
— Это мне? — Хронов попытался надеть кольцо на указательный палец, но оно оказалось мало.
— Тебе, тебе. В другой раз мне меч отольем. Давай иди, тебя ждут там.
Сжимая в ладони свинцовое кольцо и ежась от расчищенной, расцарапанной даже новизны, жених бежал по дорожке, боясь опоздать в последнюю машину, которая уже готова была ехать прочь из этого двора и из этого времени, дальше — к Ануш. Колечко все еще оставалось горячим.
4
Мыльная пена в ушах после душа клетчато жевала воздух. Страшно, напряженно тянулось время накануне роковых событий. Что роковых, Стемнин был уверен. Он сортировал доводы, выбирая и разглядывая только минусы. В его отборе не сказывался обдуманный метод: так уж был устроен его ум. Стемнин всегда начинал с «но» и, как правило, собирал их до тех пор, пока выросшая гора не заслоняла цели. Сказывалась ли в этом природная осторожность или органическая неспособность к деятельной борьбе — чем важней было намерение, тем больше находилось и возражений. Впрочем, нельзя сказать, что опасения Стемнина были безосновательны.
— Нет, я не говорю даже про то, какой капкан ты ставишь сам себе с Веденцовым. Мало тебе, что он тобой позавтракает и будет, между прочим, прав? — Он громко говорил сам с собой, пытаясь перекричать горячую воду. — Этого тебе мало. Дальше. У Вари ребенок. Возможно, очень милый ребенок, но вообще-то ты не знаешь какой. Понравится ли он тебе и ты ему понравишься ли? Потом родители… Ты же не видел ее родителей… Ладно, пускай, родители есть у всех, выводим за скобки. Но есть еще отец ее ребенка, муж, она ведь пока не развелась, и этот человек даже не знает о твоем существовании. Ну что бы Варваре сначала не завершить эти отношения, а потом уж… Нет, они не могут шагу ступить, не имея гарантий! Как олимпийский огонь — из рук в руки.
Стемнин бросал эти аргументы и упреки, пытаясь придавить, затоптать разгоравшееся в нем пламя. Но с каждым очередным возражением он чувствовал, что только подбрасывает новые ветки. Так случается, когда в костер валят охапками еловый лапник — густой, тяжелый, сырой. Какое-то время кажется, что огонь погас. Потом сквозь затрещавшую хвою нитями и лоскутами протягивается млечно-голубой дым, его все больше, он обволакивает ветки, каждая хвоинка, пересыхая и задыхаясь, начинает скручиваться и трещать. Минута — и из дымовой кудели вырывается жаркое победное пламя. Все, чем его прижали к земле, становится жертвой огня и питает его растущие силы.
Именно так страхи и сомнения бывшего преподавателя, его рассудительные возражения сгорали, всю свою силу отдавая тому, чему призваны были помешать.
5
Нет, не так представляла Ануш день своей свадьбы. Когда пыталась угадать, что за сюрпризы готовит эта непонятная почтовая фирма, воображала что угодно, только не возвращение в школу. Ну полет на воздушном шаре, ну похищение, ну скачку на конях… Разумеется, чтобы цветы, чтобы сердце прыгало, чтобы дух замирал. Но школа… И что будет дальше? Горячий обед в столовой? Урок черчения? Хорошо хоть форму надеть не заставили.
Нюша замедлила шаг. Что-то неслышно приплясывало в воздухе. Мелькнула мысль: а если махнуть на все рукой и просто погулять?
Последние три дня она не видела Гошу, сотрудники «Почты» настоятельно просили не звонить ему и не отвечать на его звонки. Его, заверяли «почтальоны», просили о том же. Почему? «Поверьте, это абсолютно необходимо». Абсолютно! Не встречаясь с женихом, не слыша его сонный, кисловатый голос, Нюша уже на второй день засомневалась, вправду ли выходит замуж.
Правда, за две недели до сегодняшнего дня ее предупредили о приходе портных. Действительно, в назначенное время в дверь позвонили. Явились двое мужчин. Лысый печальный толстяк с мягкими женскими руками, старавшийся не встречаться с ней взглядом. И длинный, похожий на пастора: этот, напротив, глаз с нее не сводил. Оба мужчины по большей части молчали. Они снимали с нее мерки, делали зачем-то силиконовые слепки со ступни, попросили показать фотографии, переглядывались, многозначительно кивали. А потом — ни слуху ни духу. Ни примерок, ни переделок. А прическа? Нет, слово «странно» — слишком мягкое.
«Вот сбегу от вас, и играйте в свадьбу, в школу, во что хотите!» — подумала Нюша и повеселела. Она свернула в переулок и двинулась вдоль школьной ограды, но не успела сделать и десяти шагов, как вдруг сзади раздался голос:
— Ну что, опоздали?
Обернувшись, она увидела мужчину лет тридцати или тридцати пяти. Рыхлые щеки, рыхлый живот, спутанные светлые волосы. Не бродяга, просто человек, которого давно перестало интересовать мнение зеркала. Почему он смотрел на нее таким узнающим взглядом? Незнакомец улыбался так, словно умолял купить свою необаятельную улыбку.
Видя, что Ануш не может его вспомнить, мужчина усмехнулся.
— А я-то был в полной уверенности, что уж меня ты никогда не забудешь. Ты вот совсем не изменилась.
— Простите, я очень спешу.
— Нам по пути. Ты ведь в школу, так?
«Откуда он меня знает? Главное, откуда я его помню… если, конечно, я его помню?..»
Не находя ответа, сознание металось между своими зыбкими стеллажами в поисках нужной полки. С полок падало что-то звонко-прозрачное, и Нюше померещились тревожные отголоски какой-то давно забытой мелодии.
Школьную ограду недавно покрасили. Сквозь прутья в переулок пробивались ветки шиповника, на площадке под команды невидимого физрука шла разминка. «Какое счастье, что это закончилось», — подумала Нюша, глядя на разнокалиберных девчонок, большинству из которым ни форма, ни движения совершенно не шли. Мужчина старался не отставать, но быстрый шаг давался ему с трудом. Почему она его не боится?
— Ты когда в последний раз Мишку Ситникова видела? — спросил человек, стараясь дышать ровно.
— Откуда вы знаете Мишу Ситникова? — задавая этот вопрос, Ануш уже понимала, что он излишен. Она вспомнила все, и воспоминание мгновенно раскалило докрасна ее щеки, подбородок и шею. Ничего хуже этой встречи нельзя было придумать. «Или ты лукавишь?» — тут же подумала она и только теперь испугалась. Такие воспоминания нужно выскабливать железом, вытравливать кислотой, раз уж нельзя как-нибудь отменить и переиграть само прошлое. Одиннадцатый класс, полутемный кабинет химии, засада в раздевалке, дискотека по случаю Восьмого марта. О нет! Зачем она сделала так много, чтобы это ничтожество («Ну посмотри на него! Посмотри хорошенько!») обратило на нее внимание! Зачем всю весну и потом еще черт знает сколько думала о нем, зачем воображала его главным зрителем и судьей своей жизни, прически, фигуры? Оранжевые колготки! Господи, их бы хоть забыть! Разумеется, родители этого видеть не должны были, поэтому она складывала синюю юбку-резинку и чертовы апельсиновые колготки в рюкзачок (ради этого приходилось даже забывать два-три учебника), заходила по дороге в кафе и переодевалась в туалете. Как на нее глазели официантки! Невозмутимое выражение лица и болезненно обжигающий румянец — невозможное сочетание… Невозможная дура!
Сталкиваясь с ним в коридоре (она выучила наизусть расписание, чтобы рассчитать возможность таких столкновений), она мучилась главным вопросом: посмеялся он сейчас или улыбнулся? Его звали Женя Ганич. Высокий, светловолосый, с нахально-ласковыми глазами. Про выпускной даже думать не хотелось. Ну почему в день свадьбы ее наказывают таким унижением! Впрочем, сейчас униженным казался мужчина. Женя… Женя? «Постой-ка! Ему сейчас столько же, сколько и мне. А выглядит на десять-пятнадцать лет старше. Ужас! Может, это не он?»
