Александр Беатов - Время дня: ночь
— Дак ведь, в "Запретной зоне"-то опа-асно… — недоверчиво протянул Николай.
— Наоборот! Самое безопасное для этого дела место! — Алексей щёлкнул себя по горлу пальцем.
— Ну, смотри, тобе виднее! — согласился, как бы, с нехотью дядя Коля. — А то, вот, я сегодня чуть на кладбище не попал!
— Это когда билет-то я тебе передавал в окошко? — усмехнулся Вишневский.
— Да нет! Утром еш-шо… Дай, думаю, схожу посмотрю, где Хрущов похоронен, А то, вот, слухи ходють, будто его вырыли и могилы не стало вовсе. Так ведь нет! Не пущають! Не велено! Только блатным, на чёрных "Волгах" можно!
— Это точно! — согласился Вишневский. — А то, действительно, выроют!
— Да кому он нужон-то, энтот Хрущов?
— Как кому? — переспросил Вишневский и сам же ответил, — Тем, кто Сталина уважает. Ведь, говорят, будто именно Хрущов его того…
Незаметно как спутники перешли на шёпот.
— Очень может быть! — согласился Николай. — Он его того… А энтот того энтого… тоже того… — дядя Коля мотнул головою в сторону окошка.
После "Мамонтовской" открылся красивый вид. Оба товарища стали смотреть вдаль, за петли речки, на высотные дома приближавшегося подмосковного города Пушкино.
— Подъезжаем! — сказал Алексей и поднялся со своего места.
Мужчины прошли в тамбур. Пустой бутылки, что выставил Николай, уже не было. Поезд затормозил и остановился. Они вышли на платформу и вместо "Запретной зоны" направились в магазин купить вина. Затем они вернулись обратно через туннель, под железной дорогой, и двинулись к "Запретной зоне". Оттого, что они шли скорым шагом, то им приходилось обгонять местных жителей, шедших в том же направлении, что и они, а также встречать возвращавшихся обратно. В одном месте, обнаружив лаз в колючей проволоке, они вступили на лесную тропу, которая через пятнадцать минут вывела их к большому красивому озеру.
Расположившись у самой воды, они вытащили вино и разложили на газете закуску.
Дядя Коля открыл бутылку, протянул Вишневскому.
— Пей! — сказал он.
— Без стакана не могу! — отказался тот.
— Пей, тобе говорят! — приказал Круглов.
— Без стакана не могу! — повторил устало Вишневский.
— Эх, едрить твою! — воскликнул с негодованием дядя Коля. — Где ж я тобе его найду.
— А где хошь! — Вишневский криво улыбнулся. — Мне ведь ещё к жене надо ехать!
— Ну, смотри! — в ответ дядя Коля поднялся и куда-то ушёл. Сев на корточки, Вишневский прислонился спиной к тонкому стволу какого-то деревца, прикрыл глаза и слегка задремал…
Вернулся Николай. В руках у него была пустая пивная бутылка. Он наклонился над водой и стал её мыть. Затем дядя Коля тщательно вытер рукавом её поверхность, выдернул из ботинка шнурок и дважды обмотал им бутылку посередине.
— Держи! — скомандовал он Вишневскому, внимательно следившему за его действиями.
Протянув ему один конец шнурка, сам же ухватившись за другой, Николай начал по очереди с Алексеем тянуть за свой конец. Сначала Алексей Николаевич сбивался. Шнурок соскальзывал на горлышко, и приходилось снова налаживать его на прежнее место.
— Ничего не выйдет… — устало сказал Вишневский некоторое время спустя, — Этот секрет предков прочно утерян для нашего поколения.
— Пили, говорят! — с досадой воскликнул Круглов.
— Давай уж так, без стакана, как-нибудь…
— Взявшись за гуж, не говори чушь, — промычал Николай, потягивая за шнурок.
Затем у них дело наладилось, и когда стекло достаточно разогрелось от трения, Николай быстро окунул бутылку в озеро и в ту же секунду вытащил из воды две её половины.
— Ого! — воскликнул Вишневский. — Ловко!
Острый край дядя Коля сточил при помощи осколка кирпича, взятого тут же, на берегу.
— С тобой, дядя Коля, не пропадёшь! — Алексей принял от Николая подарок и подставил его под горлышко бутылки, захлюпавшей вином в руке Круглова. — Придётся — таки выпить…
— Сейчас освободим посуду и сделаем второй! — важно ответил Николай и добавил, — Для коллекции!
— Почему от тебя жена-то ушла? — спросил дядя Коля Вишневского в электричке на обратном пути.
— Пью я… — ответил Алексей.
— Так, ведь, все пьють… — утешил его Николай.
— Все-не-все, а ей не нравится…
— А кто она у тобе?
— А никто. Есть у неё диплом учителя русского языка и литературы. Но она нигде не работает.
— Вот оттого, что не работает, и вся бяда! — пояснил Круглов. — Работать надоть ей!
— Не хочет…
— И детей у вас нет?
— Нет…
— И детей надо б… Тадыть не до разводов будет…
— А у тебя есть дети-то?
— Сын… на фронте погиб, — ответил Николай, помолчал и добавил. — А больше не захотели потом детей. Чтобы память сохранить…
— А у меня, вот, в жизни и памяти-то никакой нет! — с горечью воскликнул Алексей, — И жена никакой памяти иметь не желает!
— Сам виноват, — тихо заметил Николай. — Надоть было уметь выбрать жену-то!
— Я на ней из-за пропискм женился… Сам-то я из Тамбова…
— Да… — протянул Николай. — Я тоже без любви женился. Но моя из богомольных была. И венчались мы с ней чин по чину. Я, вот, сегодня на кладбище-то не попал, а в церкву тамошнюю зашёл… Не просто всё в жизни, Ляксей… Ой, не просто!
— Была у меня любовь, — начал Вишневский, — В армии. Целый год роман крутил… Нинкой звали. На дембель пошёл — ребята посоветовали не вешать хомут на шею. А у неё от меня ребёнок должен был… Выхожу я из части с чемоданами. А она меня с папаней своим поджидает — чтобы прямой дорогой в ЗАГС, значит. А я — хлоп себя по карманам: документы, говорю, забыл, подождите… Чемоданы, с кирпичами, поставил на землю — и обратно в часть. А там у меня другой чемоданчик, со всем необходимым. Попрощался с ребятами, посмеялся вместе с ними — и, через забор, к станции, на поезд. Билет был уже взят заранее…
— Да… Ловко… — сквозь отражение внутренности вагона, освещённого тусклым верхним светом, дядя Коля посмотрел в окно, где в сгущавшихся сумерках мелькали тёмные пятна деревьев.
— Вспоминаться всё это стало… — добавил Алексей. — Мучает… И что мне теперь делать?..
Подъехали к Мытищам.
Вошло много народу, и сразу были заняты все свободные места. Вишневский и Круглов сидели друг напротив друга и тяжело молчали, устремив взгляды в пол, так что можно было подумать, будто они не знакомы. Рядом с Вишневским занял место бородатый молодой человек, с книгой. Поезд тронулся и стал медленно набирать скорость. Дядя Коля поднял голову, посмотрел на бородатого, затем — на понурого Вишневского и неожиданно вдруг хлопнул его по колену и воскликнул:
— Зато какия мы с тобой, Ляксей, антиресные люди!
Бородач оторвался от книги и посмотрел сначала на Круглова, затем на Вишневского.
Алексей в упор взглянул на Николая и с горечью в голосе прошептал:
— Бесполезные мы люди…
— Ну, энто ты брось! — сразу отозвался дядя Коля, — Я — антиресный человек! Во-первых, я родился в поезде! А во-вторых я всем антиресуюся. Вот, к примеру: я очень люблю слушать радио. Ты, вот, любишь слушать радио?
— Люблю… — ответил Вишневский, чувствуя, что у него слипаются глаза.
— А какия ты любишь слушать передачи?
— "Голос Америки", "Би-Би-Си"… — пробормотал невнятно Алексей Николаевич, с полузакрытыми глазами.
Бородач снова оторвался от своей книги, покосился на Вишневского.
— Только, сейчас ничего не услышишь, — добавил полушёпотом Вишневский, засыпая, — Всё глушат, сволочи…
— Ну, энто ты брось! — Николай снова ударил его слегка по коленке. — У нас на Заводе, в двенадцать ноль-ноль обед начинается! Так, чтобы не скучно было тем, кто, значить, остаётца в цехе, включа-ат трансляцию! Сначала играет такая музыка — заслушаешься! Будто бы во много трубок разных дудят одновременно и быстро! А потом объявляют, эдак торжественно, название программы: "Время! События! Люди!" И снова — музыка, и такая, как, будто ты взлетаешь на ракете… И кажетца, будто, назвали другое: "Человек! Земля! Вселенная!" Такая, кажись, тоже есь передача… Во, как торжественно! Слышал? И так тогда делатца антиресно… Аж забыва-ашь, что выпить хотелось…
Голос дяди Коли отдалялся, отдалялся, а голова Вишневского всё опускалась и опускалась, пока, наконец, не упёрлась лбом в кулаки рук, упёртых в колени локтями. Всё моментально потонуло в каком-то мраке. И Вишневский увидел себя маленьким мальчиком в своём родном городе Тамбове, дома, как он украдкой пробирается по длинному тёмному коридору коммунальной квартиры на общую кухню; как подставляет табурет и залезает к газовой колонке; как приникает к отверстию, в котором шипит пламя; и как ему представляется, будто он летит в космическом корабле на далёкую планету. Но в кухню входит мать, неожиданно кричит на него. Он испуганно вздрагивает, готовый умереть от страха, что опять его поймали при запрещённом деле, и — просыпается.
