Китлинский - Клан – моё государство 2.
– Хорошо знаете оружие?
– Если честно, то не очень. Сильно разбираться мне ни к чему. Я пользуюсь узким кругом и, как правило, отечественным.
– А за рубежом?
– И там тоже.
– Не боитесь?
– Нет. Я не агент из группы по ликвидации Моссад. Это они обойму садят в жертву. Я одним выстрелом обхожусь и гильз на месте не оставляю.
– Понятно. Скорострелки не любите.
– Ну почему? Они, может, и нужны, но мне ни с руки. Расход, опять же, большой.
– С вашими способностями – заложников освобождать, цены бы не имели.
– А я и так не последний. Нестабильность рождает насилие в таких грязных формах. Планка растёт постоянно. Ситуация обязывает. По крайней мере, снижения в ближайшие годы не предвидится, ему взяться неоткуда. Хорошие сотрудники, вы сами говорили, бегут и пополняют. Заводы пополняют, выбрасывая рабочих за ворота. И все оказываются на большой дороге.
– И не наживы ради.
– Ради куска хлеба насущного, не до жиру.
– Очередной поворот истории?
– Это не поворот и не вираж, это путь назад, в пещеры. Наш народ, как слепые котята в поисках сиськи, тычется и не находит. Вашим ещё повезло, они себе кусок хлеба добудут, профессия накормит, а как быть учителю, врачу, учёному? Они ведь банков охранять не умеют. Им как жить? Что им делать в таких условиях, сложившихся в стране?
– Разве, скажите, моя голова должна об этом болеть? У меня узкий участок, за который я отвечаю. Я не политик, не государственный деятель, меня в парламент и на съезды не выбирали.
– Так и я там не бываю, мне там делать тоже нечего, своих забот предостаточно. Мои дела только отчасти с проблемами государственного обустройства соприкасаются и с предполагаемым будущим развитием России не совпадают вовсе. Мы с вами опять завтра окажемся по разные стороны баррикад, в разных окопах будем мёрзнуть, после того, как вы наденете форму российских вооружённых сил.
– Конечно, не мы ведь решаем судьбы, мы исполняем приказы. В отношении вашего тайного общества уже, наверное, ничего не будет предприниматься, ведь многие из теперешних главарей отойдут от власти, скорее всего, навсегда.
– Боюсь, что этого не случится. Они, как клопы, могут просидеть в засаде много времени, а только уснёшь или потеряешь бдительность – подлазят и кусают. Рано вы их списываете со счетов. Они ещё возвратятся во властный строй.
– Но вы, правда, не намерены влезать в это?
– Эту страну я знаю слишком хорошо, чтобы соваться в происходящие глобальные события. Мы в них и так попали не по своей охоте, нас втянуло в водоворот. Может, надо было отсидеться, не высовываясь, до срока, как знать. Будущее своё делаем сами, собственными руками.
– А общее?
– Общее с обоюдного молчаливого согласия строится. Если реформы, предлагаемые для проведения в стране, провалятся, все станут валить друг на друга, искать "стрелочников" перестройки. Крик поднимут, может, даже парочку вздёрнут на виселице, только прока от этого уже не будет никакого. Время ведь золотое упущено на болтовню и составление лозунгов да призывов. Поздно что-то теперь менять.
– Я понимаю. Нас за уши тянули в ГКЧП, теперь многие рады, что не поддались. Встретил одного, он в МВД служит, спрашиваю: "Как дела?", а он – мы давно знакомы и откровенно между собой всё обсуждаем – отвечает: "Устал я, старик, выжидаю момент, чтобы вовремя перебежать, не прогадать бы вот только. Надоела эта возня, стабильности хочется".
– Как раньше?
– А мы знаем, как можно по-другому?
– Как только республики отойдут, станет ещё хуже.
– Я в это и верю и не верю. Ну не хочу верить, так точнее. У меня на Украине друзья, в Грузии, в Прибалтике. Неужто всё коту под хвост?
– Не всем и не везде удастся остаться друзьями. Вот в Нагорном Карабахе война идёт, и воюют, порой, друг против друга бывшие сослуживцы, вместе прошедшие Афганистан. В Грузии есть конфликт, в Осетии, Абхазия, опять же, может вспыхнуть. Таджикистан – горячая точка, рядом ещё не забывшие про налёты авиации моджахеды, которые готовы идти помогать братьям по вере хоть на край земли, лишь бы против нас. В Балтии проблем не меньше.
– Кого имеете в виду?
– Русских. А вообще всех, кто говорит на этом языке, там народов таковых много. Она, проблема эта, касается всех бывших республик. Вон Рух на Украине жовто-блакитный прапор поднял и требует срочно прекратить все связи с Московией. Стремление к независимости можно приветствовать. Но к какой: изолированной или в нормальной степени интегрированной? Рубить с плеча легче, но собирать потом сложно.
– Что вы посоветуете? Кадры надо ведь сохранить.
– А вы не стесняйтесь, грязь – не всегда грязь. Если вас оскорбили, вы по роже бьёте?
– Бью. Хоть потом иногда сожалею, что не сдержался.
– Вот и теперь бейте, история рассудит.
– Таки предлагаете подъедаться на поприще криминального бизнеса?
– Весь мир этим живёт. Только бейте хорошо, наотмашь, чтобы вылетали мозги. При слабом ударе, как правило, всегда возвращают. Даже если вы будете противиться, всё равно вас жизнь заставит наступить на эту гидру. Не дожидайтесь, чтобы вас застали врасплох, бейте, выбирайте жертву и вперёд. Вам по плечу большие цели.
– А люди, как им преподнести? Мы ведь превратимся в уголовников, рэкетиров, бандитов?
– Бог ты мой, Валерий Игоревич, мы и так все в этой стране уголовники, в кого ни ткни. Разница есть, конечно: один сам ворует и грабит, убивает, а за другого это делают подручные. Вот и всё. Ну что с того, что вам придётся это делать самим. Мне разница кажется несущественной.
– Не лукавите?
– Мне ни к чему. Я вас прекрасно понимаю, у вас трое детей, плюс жена и мать. Достатка нет нормального.
– Не хотел говорить, но раз уж вы напомнили, то плюс жена друга и его трое детей, им ещё помогаю. Он на железке погиб.
– Он кем был?
– Он группой захвата командовал, подполковник Лугов. Мы учились вместе, и я его к себе переманил на его и своё горе.
– Что он так долго рос в чинах?
– В корпусе морской пехоты засиделся в разведке, в академию не пускали. Одно к одному всё сложилось.
– Постойте, вы ведь выпускник закрытого военного иностранных языков?
– Его и заканчивали вместе.
– Как же он в морскую пехоту попал?
– Он с детства мечтал, сам и напросился.
– Вы в одном языке специализировались?
– Нет, он – арабское отделение, а я – европейское: португальский и испанский.
– Там у вас все офицеры были?
– Из двадцати шести погибших девять – офицеры. Семь прапорщиков. Десять – сержанты, но все сверхсрочники, по системе отбора попавшие к нам в войска.
– Офицеры все семьи имели?
– Трое – у кого были дети. Одна, правда, год спустя вышла за нашего же парня, там двое детей было. У Андрея Лугова вот трое, и ещё майор Серафимович – у него пятеро.
– Ого! Вы, я вижу, мастаки клепать.
– Ему Господь помог. Дочь одна была, а он сына хотел, ну и сподобил создатель сразу четверых девок. Он самый старый был в группе и самый опытный. Сорок восемь лет. Девки взрослые, всех раздал замуж.
– Давайте фамилии и адреса, буду помогать, но только финансово. Сколько на вдову с тремя детьми положено?
– Государственной?
– Да. Я знаю, что маленькая, но вот у той, которой вы помогали, сколько?
– Двести сорок было, теперь добавили, после Павловской денежной реформы, триста тридцать шесть.
– Дети маленькие?
– Старшей девочке – тринадцать, средней -восемь и парню – шесть.
– А сверхсрочники не женаты?
– Нет, у нас условие непременное при приёме.
– Подписка "не плевать" называется?
– Точно. Между собой так называем. Откуда вы тонкости такие ведаете?
– Летел как-то с одним болтуном в самолёте, его выражение.
– В памяти откладываете?
– Я не филолог, но оседает. Главное, вовремя в башке найти. Пенсии приличные я обеспечу, может, лучше в долларах?- спросил Сашка и замолчал. Где-то на противоположном берегу захлопали шаги по воде. Он положил свою руку на колено Потапова и тихо сказал:- Тихо!
Потапов ответил, положив свою руку на Сашкину:
– Может, ваш кто-то?
– Наши по воде не ходят,- Сашка включил на трубке радиотелефона кнопку, отвечающую за объявление тревоги.- Когда поравняется с нами, должен остановиться. С той стороны реки уже виден костёр.
– Может, охотник случайный?
– Нет. Он давно уже идёт и один. Я потому в этом направлении и пошёл гулять.
– Наших быть не может никаких,- заверил Потапов.
– Мне всё равно кто, хоть дьявол,- прошептал Сашка.- Прячемся за ствол, а то он уже близко.
– Так не видно не зги.
– Он потому по воде прётся, что она теплее земли. При использовании прибора ночного видения на инфракрасном излучении от воды фон подсвечивающий.
– Такой прибор громоздкий очень.
– Ходить по воде ночью ощупью – гарантия искупаться, ведь камни скользкие, а он бодренько шагает.
