Олег Рой - Муж, жена, любовница
Весь день, пока она была слаба и сидела в плетеном кресле на маленькой уютной застекленной веранде, Владимир трогательно заботился о ней. А после обеда устроился рядом с ней и завел разговор на разные отвлеченные темы. Он знал массу историй и рассказывал ей о море, о случаях из своей капитанской жизни, о разных странах, о детстве в дальних гарнизонах. Юлия удивлялась, насколько ей оказались вдруг дорогими и милыми всякие мелочи и забавные случаи из его жизни. Отец Владимира был военным, и сын много повидал в детстве, переезжая из города в город, из республики в республику.
И она слушала и слушала его, не перебивая и не задавая вопросов, удивляясь своему неподдельному интересу…
Но в конце концов он признался Юлии, что решил добиться ее расположения сразу же, едва увидел ее впервые в Клубе.
Рано встав на следующее утро, она тщательно оделась и, превозмогая слабость, спустилась в холл. Они оба волновались, ожидая экскурсовода, и Юлия обнаружила, что от ощущения опасности и азарта погони к ней начинает возвращаться природная сила, мужество и былое спокойствие. Да, она чувствовала себя теперь вполне уверенно. Владимир одобрительно посмотрел на нее. Они понимали друг друга с полуслова.
Наконец приехала заказанная машина, и из нее вышел молодой человек. Он представился им по-русски: Никита, местный гид, родом из Санкт-Петербурга. Он уже год работал здесь по контракту. Они отправились на экскурсию, и, как бы между прочим, Юлия начала расспрашивать его про Питера. Никита заметно оживился, поскольку почти никто из русских туристов не приезжает на Сен-Бартельми во второй раз, а если случаются редкие исключения и туристы повторяют столь дальний путь, то, как правило, не запоминают имен гидов. Он уже с явным расположением к ним сообщил, что Питер тоже из Санкт-Петербурга, бывший крупный ученый-биолог, из Института мозга.
— У него были большие достижения, высокий рейтинг, как теперь говорят. А сейчас он отошел от дел, живет здесь, сотрудничает с туристическими агентствами. Работа ему нравится.
— А как его русское имя? — поспешила задать вопрос Юлия.
— А его почти так и звали — Петр Петрушевский. Он Питер — в честь своего родного города, а Питерсон — так, для порядка. Таков его местный псевдоним. Он в каждом новом месте берет себе новый псевдоним, но всегда остается Питером.
Это была уже зацепка. Стараясь не вызвать ненужных подозрений, Юлия продолжала осторожно расспрашивать парня о нем самом, о его семье в Санкт-Петербурге, о вузе, в котором он учился. Гид, казалось, был рад поболтать с соотечественниками. Он им рассказал, что именно Петрушевский и предложил ему работу на этом острове. А знакомы они были давно, еще с тех времен, когда Санкт-Петербург был Ленинградом.
После дефолта 98-го года Никита безуспешно искал работу. В Петербурге практически никаких заработков не было, а ведь он все последние годы успешно работал гидом, водил иностранцев по родному городу, который любил и знал как свои пять пальцев. Туристических групп становилось все меньше, и хотя Никита не рвался никуда уезжать надолго, однако наступил момент, когда пришлось рассылать резюме по электронной почте. И ему неожиданно ответил Петрушевский, вызвал на Антилы, помог устроиться, обучил всему необходимому. Вообще, прочувствованно добавил молодой человек, Питер ему здорово помог. Он его наставник в этом деле.
— Интересно, знаете, получилось. Я же начинал тоже как биолог, мечтал ученым стать, подобно Петрушевскому. Так вот, по биологии у нас совместной работы не вышло, а по туризму встретились. Бывает же!
Юлия с Владимиром, вежливо покивав, разделили его удивление и осторожно продолжали расспрашивать дальше. Никита, к счастью, оказался открытым и словоохотливым парнем. Еще школьником он увлекался биологией, мечтал сконструировать первый биоробот, вот так и попал в кружок при Институте мозга. Петрушевский был тогда молодым доктором наук, энергичным, инициативным и не пренебрегал работой с молодежью. Никита был наслышан и о родителях своего кумира. Отец Петрушевского был каким-то крупным военным, в общем, из тех высокопоставленных, кому потом несладко пришлось в перестройку. Уже в ту пору Петр был подающим надежды ученым, его даже в академики прочили. И вот, когда основательно урезали финансирование науки, он поехал на заработки, временно, по контракту, да так и не вернулся. Приблизительно по той же схеме — из науки в туризм, к лучшим заработкам — покатилась и жизнь самого Никиты.
Молодой человек объяснил, где живет Питер, дал им приблизительный адрес, извинившись при этом, что точного у него нет. Он его просто не запоминал, потому что на острове заблудиться нельзя, а телефоном они практически тут не пользуются. Добавил, что найти его приятеля нетрудно: белая вилла в колониальном стиле с большим садом — на острове в единственном числе. И еще упомянул, что живет Питер с женой; она тяжело больна, и сам Никита — так уж случилось — ее никогда не видел.
Когда они вечером вернулись в гостиницу, Владимир тут же позвонил в Санкт-Петербург знакомым по своему флотскому прошлому. Через них вышел на кого-то из старых коллег Петрушевского по Институту мозга. Мало было надежды разыскать его друзей десятилетней давности, однако же они нашлись, и даже на удивление быстро.
И вот из полученных сведений нарисовалась следующая картина. Да, был такой ученый, работал хорошо и много, куда делся — никто не знает. Были у него контракты сначала в России, потом где-то "за бугром", а после он и вовсе канул в неизвестность. Отлично образован, знает языки, были влиятельные родители, которые смогли дать сыну приличное воспитание. Парень был избалованным, но способным и сверх всякой меры честолюбивым. В молодости любил походы, гитару, песни у костра. Красив, обаятелен, уверен в себе, нравится женщинам.
— Видно птичку по полету, — сказала Юлия. — Портрет точный. Это он и есть. Надо действовать!
— Не спеши, — задумчиво произнес Владимир. — Надо изучить его подробнее, его прошлое, привычки, речь, его образ жизни. Надо влезть в его шкуру. Только тогда мы поймем, с кем имеем дело, и сможем найти к нему подход.
На следующее утро они уже звонили в дверь дома Петрушевских. Они приехали совсем рано, зная, что хозяин отсутствует. Никита сообщил, что Питер занят с большой русской группой на другом острове. И дверь им открыла молодая мулатка, а следом в инвалидном кресле-каталке появилась и хозяйка дома. Юлия с Владимиром представились знакомыми бывших санкт-петербургских коллег ее мужа.
Валерия Петрушевская несказанно обрадовалась гостям из России, да еще знакомым их знакомых. Она пригласила пройти, предложила чаю с истинно русским радушием и гостеприимством. Гостиная в доме была просторной, в модном минималистском стиле: белый пушистый ковер на каменном полу, светлая мебель. Дом стоял в тени деревьев, но, несмотря на это, в комнате оказалось очень много воздуха и света. Целую стену занимали увеличенные фотографии, окантованные хорошим багетом.
Юлия сразу подошла к стене. Здесь были черно-белые любительские снимки, каждый из которых мог бы получить премию "снимок года". На Юлию смотрели молодые лица Питера, Валерии, их родителей, друзей и коллег. Люди на фотографиях работали, читали лекции, позировали группой для памятных снимков участников конференции, сидели за столом, танцевали твист, пели под гитару у костра и натягивали паруса яхты… Эта давно ушедшая черно-белая жизнь была радостной, прекрасной и настолько наполненной подлинным, невыдуманным счастьем, что на мгновение Юлию охватили сомнения: тот ли это человек? Не напрасно ли они пришли сюда? Не ошибаются ли вообще в сути случившегося?…
В доме было прохладно, работал мощный кондиционер. Усадив неожиданных гостей, Валерия стала расспрашивать о последних событиях в России. Она интересовалась всем происходящим в стране, и ей хотелось знать их мнение и о политике, и о театре, и о литературе.
Во время разговора Юлия внимательно присматривалась к ней. Женщина выглядела болезненной, но оживленной. Немолода; точный возраст определить трудно, но, скорее всего, что-то около пятидесяти. Бледная кожа свидетельствовала о том, что она почти не выходит на солнце. Худая, изможденная, Валерия тем не менее держалась бодро. И по всему было видно, что в молодости она была хороша, кокетлива и остра на язык. В жене Питера чувствовалась настоящая порода.
— Как жаль, что мужа нет дома, он так обрадовался бы вашему визиту! — говорила она с чуть заметной хрипотцой в голосе, выдававшей в ней заядлую курильщицу со стажем. — Он скучает здесь, хотя и старается мне этого не показывать. У нас очень редко бывают гости из России. Питеру еще хорошо, он видит русских на работе, а вот я… я теперь почти не выхожу из дома. А раньше я тоже много ездила, со своим оркестром, часто бывала на гастролях.
