Невил Шют - Крысолов
— Теперь я должен расплатиться с вами, мсье, — сказал Хоуард.
И они подсели к столу.
Немного погодя пошли спать; за этот день Хоуард отдохнул и теперь спал хорошо. Наутро он вышел к кофе, чувствуя себя лучше, чем все последние дни.
— Выедем после завтрака, — сказал Аристид. — Будет самое время. И вот что, мсье, я достал для вас одежду. Она вам не очень-то понравится, но иначе нельзя.
Да, этот костюм старику совсем не понравился. Грубая, очень грязная, вся в пятнах фланелевая рубаха, рваные синие холщовые штаны, грязная брезентовая куртка, которая некогда была ржаво-кирпичного цвета, и черная бретонская шляпа с обвисшими полями. Вполне под стать этому наряду были деревянные сабо, но тут старик решительно запротестовал, и Арвер дал ему пару отвратительных дырявых башмаков.
Хоуард уже несколько дней не брился. Когда он вошел в кухню, Николь весело улыбнулась.
— Очень хорошо, — сказала она. — Теперь, мсье Хоуард, вам бы еще повесить голову и немножко открыть рот… вот так. И ходить надо медленно, словно вы очень, очень старый. И очень глухой, и очень бестолковый. Я буду объясняться вместо вас.
Арвер обошел вокруг Хоуарда, придирчиво его осмотрел.
— Думаю, немцам тут не к чему придраться, — сказал он.
Все утро они старательно обдумывали, не надо ли еще как-то изменить свой облик. Николь осталась в том же черном платье, но Арвер заставил ее немного запачкать материю и надеть башмаки его жены, старые-престарые, на низком каблуке. Да еще голову и плечи девушка окутала шалью госпожи Арвер. В таком виде Николь тоже заслужила его одобрение.
Дети почти не нуждались в маскировке. Все утро они играли у пруда, где плавали утки, изрядно перепачкались, и на смотру стало ясно, что они и так хороши. Ронни и Биллем поминутно чесались, это довершало маскарад.
Сразу после завтрака двинулись в путь. Хоуард и Николь поблагодарили хозяйку за ее доброту; она принимала изъявления благодарности с кроткой глуповатой улыбкой. Потом все забрались в старый фургончик «дион», который Арвер держал на ферме, и выехали на дорогу.
— Мы поедем в таком поезде, где можно спать, мистер Хоуард? — спросил Ронни.
— Пока еще нет, — ответил старик. — Скоро мы вылезем из этой машины, попрощаемся с мсье Арвером, а потом покатаемся в тележке на лошади. И запомните, всем вам надо теперь говорить только по-французски.
— А почему только по-французски? — спросила Шейла. — Я хочу говорить по-английски, как раньше.
— Мы будем среди немцев, — терпеливо объяснила Николь. — Они не любят тех, кто говорит по-английски. И ты запомни, говорить надо только по-французски.
— Маржан говорит, немцы отрубили его маме руки, — сказала вдруг Роза.
— Не будем больше говорить о немцах, — мягко посоветовал Хоуард. — Скоро мы выйдем из машины, и дальше нас повезет лошадь. А как разговаривает лошадь? — спросил он Пьера.
— Не знаю, — застенчиво сказал малыш.
Роза наклонилась к нему:
— Да нет же, Пьер, конечно, ты знаешь:
Как у тетушки моейМного в домике зверей.Мышка тоненько пищит (пи-и!),Очень страшно лев рычит (рр-р!)…
Этой игры хватило на всю поездку через Ландерно, который они видели только мельком из задних окошек старого фургона, и еще на половину пути до Ланнили.
Скоро машина замедлила ход, свернула с дороги и, тряхнув седоков, остановилась. Арвер, сидя за рулем, круто обернулся.
— Приехали, — сказал он. — Выходите скорей, тут мешкать опасно.
Они отворили дверку фургона и вышли. И очутились на крохотном крестьянском дворике; домишко, сложенный из серого камня, был немногим больше батрацкой лачуги. После душного фургона отрадно дохнул в лицо свежий ветерок, напоенный солоноватым запахом моря. При виде серых каменных стен и освещенных ярким солнцем крыш Хоуарду показалось, будто он в Корнуоле.
Во дворе ждала повозка, до половины груженная навозом; заложенная в нее старая серая лошадь привязана к воротам. Кругом ни души.
— Поскорей, мсье, пока на дороге нет немцев, — сказал Арвер. — Вот повозка. Вам все ясно? Вы везете навоз Лудеаку, он живет на холме над Абервраком, в полумиле от порта. Там вы свалите груз; мадемуазель Ружерон должна завтра вернуть сюда повозку. Фоке в девять вечера будет ждать вас в кабачке. Он спросит «ангельский перно». Все ясно?
— Еще одно, — сказал старик. — Эта дорога ведет прямо в Ланнили?
— Конечно. — Арвер беспокойно оглянулся.
— Как нам проехать через Ланнили? Как найти дорогу оттуда на Аберврак?
Солнце жгло немилосердно, в небе ни облачка; к запаху навоза примешивался аромат цветущего шиповника. Арвер сказал:
— Эта дорога ведет прямиком к большой церкви посреди города. От церкви дорога сворачивает на запад, поезжайте по ней. На окраине она раздваивается, там еще реклама «Byrrh», от нее возьмете вправо. Оттуда до Аберврака семь километров.
— Я там когда-то проезжала, — сказала Николь. — Кажется, я знаю эту дорогу.
— Мне нельзя задерживаться, мадемуазель, — сказал Арвер. — И вам надо сейчас же отсюда уехать. — Потом обернулся к Хоуарду. — Вот все, что я мог для вас сделать, мсье. Желаю удачи. Может быть, еще встретимся в лучшие времена.
— Я буду очень рад случаю вновь поблагодарить вас за вашу доброту, — сказал Хоуард.
Арвер взялся за руль, старая машина задом выехала на дорогу и исчезла в белом облаке пыли. Хоуард огляделся по сторонам; в доме не заметно было никакого движения, он казался покинутым.
— Идите садитесь, — позвала Николь детей.
Биллем и Маржан взобрались на повозку; маленькие англичане, Пьер и Роза попятились. Ронни сказал нерешительно:
— Вы говорили, мы покатаемся, а разве в такой тележке катаются?
— Это навозная телега, — сказала Роза. — Не годится ездить в телеге с навозом, мадемуазель. Моя тетя очень рассердилась бы на меня.
— Ну а я поеду, — весело сказала Николь. — А ты, если хочешь, иди с мсье и помогай вести лошадь.
Она усадила остальных детей и села сама; повозка была нагружена только наполовину, впереди и по бокам можно было стоять или сидеть, места хватило для всех.
— Можно, я пойду с Розой и поведу лошадь? — попросил Пьер.
— Нет, Пьер, — сказала Николь, — ты маленький, а лошадь идет слишком быстро. Когда приедем, ты ее погладишь.
Хоуард отвязал поводья и вывел лошадь за ворота. И понурив голову, медленно, чуть ли не волоча ноги, побрел рядом с нею по дороге.
Через полтора часа добрались до окраины Ланнили. В повозке Николь неутомимо развлекала детей; порой сквозь размеренное постукиванье лошадиных копыт до старика доносились взрывы смеха. Роза легко ступала босыми ногами рядом с Хоуардом.
Им встречалось немало немецких машин. Порой повозку обгоняли военные грузовики, и Хоуард сворачивал вправо, давая им дорогу. Серолицые равнодушные солдаты тупо, без любопытства смотрели на них. Однажды навстречу промаршировали десятка три солдат под командой обер-лейтенанта; тот обвел их всех взглядом, но не окликнул. Никто не обращал на них особого внимания до самого Ланнили.
На окраине города их остановили. Тут было что-то вроде баррикады — дорогу перегородили два старых автомобиля, между ними оставался только узкий проход. Сонный часовой вышел на солнцепек и поднял руку. Хоуард придержал лошадь, бессмысленно поглядел на немца и, свесив голову, приоткрыв рот, пробормотал что-то невнятное. Из будки вышел Unteroffizier и оглядел путников.
— Куда вы это везете? — спросил он, коверкая французские слова.
Старик приподнял голову, приставил ладонь к уху.
— А?
Немец переспросил громче.
— Лудеак, — сказал старик. — Лудеак, за Абервраком.
Унтер-офицер посмотрел на Николь:
— И мадам тоже туда едет?
Николь улыбнулась ему и обняла Пьера за плечи.
— У малыша день рождения, — сказала она. — Не легко нынче устроить праздник. Но дядюшка поехал, и повозка не очень нагруженная, лошади не тяжело, так уж мы решили немножко прокатиться, порадовать ребятишек.
Старик покивал.
— В такие времена детей потешить не просто.
Унтер-офицер усмехнулся.
— Проезжайте, — сказал он лениво. — Поздравляю с днем рожденья.
Хоуард дернул вожжами, старая кляча тронулась, и они покатили по улице. Движения почти не было, отчасти потому, что французы старались не показываться, отчасти, должно быть, из-за жары. Некоторые дома были, по-видимому, заняты немцами; немецкие солдаты торчали у окон в комнатах с голыми стенами, чистили свое снаряжение — обычное занятие солдат во всем мире. Никто не обращал внимания на навозную телегу.
Среди города, подле высокой церкви, в тени платанов, расположились три танка и полдюжины грузовиков. На каком-то большом здании, выставленный из окна первого этажа, вяло мотался в знойном воздухе флаг со свастикой.
