Дорис Лессинг - Марта Квест
— Дети — это такая обуза, верно?
Ей казалось, что она пошутила мило и весело, а на самом деле всем стаю не по себе.
Вскоре на веранде, окружавшей большое школьное здание, показались три женщины, сопровождавшие — вместе с двумя нянями туземками — целый выводок детей; вся эта компания спустилась на лужайку в сотне ярдов от той, где находилась Марта, затененную огромным деревом с блестящей кроной. Как только появились женщины, голоса мужчин, беседовавших с Maртой, зазвучали громче, выразительнее: она смущенно, но решительно отвернулась в шезлонге, с напускным равнодушием делая вид, что это ей совершенно безразлично. И все-таки она продолжала наблюдать за суетившимися, распекавшими детвору женщинами — глаза Марты были словно прикованы к этой группе, на которую она смотрела со все возрастающим ужасом. И она сказала себе: «Ни за что, ни за что на свете, уж лучше умереть». И она откинулась в шезлонге с напускным равнодушием.
Миссис Пайкрофт, миссис Перр и миссис Форестер наконец присоединились к мужчинам и со смехом — все вместе и каждая в отдельности — принялись извиняться за то, что так долго пропадали: столько хлопот с этими детьми! И пошли подробности (сообщавшиеся таким тоном, точно во всем были виноваты мужчины): о том, как Джейн не захотела кушать, а Томми капризничал и всех измучил. Мужчины вежливо слушали, удобно расположившись в шезлонгах, но им недолго дано было наслаждаться покоем — зачем-то понадобилось переставлять стулья, и потом все долго рассаживались. Марта слушала и все больше настраивалась на враждебный и критический лад: женщины казались ей неприятными и глупыми — ну зачем так суетиться и вечно быть всем недовольными! Марта держалась настороже, точно одно их присутствие уже чем-то угрожало ей.
Она оглядела их платья, как учил ее Донаван, и сразу поняла, что здесь подходить с требованиями Донавана нельзя. Все они были чем-то похожи друг на друга, но чем — Марта и не пыталась определить: просто они были смешны, вот и все. Они не принадлежали к типу ярко выраженных домашних хозяек, каких полным-полно в «провинции»; не принадлежали и к числу модниц, ибо моду они явно презирали. Платья на них были яркие, аляповато отделанные и слишком длинные по сравнению с тем, что носили в этом году; у одной волосы были стянуты в пучок, у другой — уложены косами вокруг головы, у третьей — коротко подстрижены, и все это с претензией на привлекательность; на них были яркие бусы, а платья отделаны вышивкой — и Марта вдруг заметила, что пальцы ее теребят вышитый пояс и шарфик, которые стали почему-то стеснять ее.
Слуга-туземец выкатил на лужайку чайный столик, уставленный чашками; началось разливание чая, и хозяйка стала предлагать гостям чай, тарелочки с пирожными. Марта шутила; она закурила сигарету, пояснив, что хочет похудеть. Женщины, окинув ее критическим взглядом, сказали, что в ее возрасте это смешно; потом посмотрели на мужчин, ища у них поддержки, но не получили ее. А потому их едва ли можно было винить за то, что, когда они снова заговорили, голоса их звучали резковато, — в глазах Марты читалась уж очень придирчивая критика, даже осуждение. Да к тому же она, как видно, была на стороне мужчин, точно была уверена в их поддержке.
С появлением женщин интеллект сразу вступил в свои права: Марте сообщили, по каким дням происходят собрания, как зародился «Левый литературный клуб», какой смелый, решительный и дальновидный человек некий мистер Голланц, а также, что «мы» по мере сил и возможностей стараемся помогать Испании. Но не успел начаться разговор, как с лужайки, где играли дети, донесся рев, и все три женщины разом кинулись их разнимать, хотя при детях находились две няни-туземки, которые, казалось бы, вполне могли справиться с ними. Все три женщины вернулись, на ходу извиняясь, каждая твердо взяла в руки оборвавшуюся было нить разговора, завязалась общая беседа, но из нее так ничего и не вышло: то кто-нибудь из детей прибегал с криком: «Мама, мамочка!», то одна из женщин, а то и все три вдруг считали необходимым мчаться к детям.
А в душе Марты гневный и страстный голос все громче и громче твердил: «Нет, я не буду такой». Ведь если сравнить этих ученых дам, в голосе которых и в каждом движении чувствовался, однако, какой-то протест (но вот против чего?), с нетребовательными женщинами провинции, которые, предоставив мужчинам болтать о своем, жили в собственном мирке, ограниченном пределами стряпни и дома, если сравнить их — сразу станет ясно, кто приятнее. И если девушка, как, например Марта, решила не принадлежать ни к той, ни к другой категории, чего же удивляться, что она несчастна, ожесточена и преисполнена решимости добиться своего?
Марта не могла припомнить более неприятного дня. И только когда женщины ушли, весело, но не без раздражения заявив: «Ну, теперь нам, пожалуй, пора вернуться к своим обязанностям», — и Марта осталась с мужчинами, она почувствовала было себя в своей тарелке; но мужчины казались ей какими-то жалкими, вид у них был заискивающий, и ей захотелось поскорее уйти. Она поднялась со словами:
— К сожалению, мне пора. Я приглашена на вечеринку.
Последовала короткая пауза, затем мистер Пайкрофт спросил тем слегка насмешливым тоном, каким здесь разговаривали мужчины (но, конечно, не женщины):
— Так вы все-таки согласны с нами?
— Безусловно, — ответила Марта слегка обиженным тоном, точно ее оскорбило, что ей могли задать такой вопрос.
— И вы будете посещать наши собрания?
— Конечно, — не задумываясь, ответила Марта, но этого оказалось недостаточно.
— А какие газеты вы читаете? — внезапно спросил мистер Перр.
Марта уже догадалась, что он председатель «Левого литературного клуба», вожак группы. Он был такой же, как и остальные, только немного длиннее и худощавее, лицо у него было более вытянутое, и он чаще острил. Он был гораздо выше шести футов, на щеках под выступающими скулами темнели такие провалы, точно это не лицо, а маска, вылепленная скульптором, который любит крайности; говорил он размеренно, делая осторожные паузы между словами и презрительно усмехаясь своим крупным ртом.
— Газеты — это главное, — шутливо заметил он, — но надо, чтоб они были абсолютно беспристрастны — только такими источниками и следует пользоваться.
Произнес он все это, как бы посмеиваясь над самим собой, а также над тем, что какую-нибудь газету или вообще что бы то ни было можно принимать всерьез.
— Я… я читаю «Обсервер», — призналась Марта, понимая, что он подразумевает не местные газеты.
Мужчины невольно переглянулись, и мистер Пайкрофт с упреком сказал:
— Но, мисс Квест, вы, конечно…
— Да ведь мне никто никогда не говорил, какие именно газеты надо читать, — вспыхнув, поспешила сказать Марта.
Услышав, что к ним обращаются за помощью, мужчины заулыбались и покровительственно заявили, что этой беде легко помочь. Мистер Пайкрофт взял журнал, лежавший подле него на траве, и, извинившись за то, что бумага отсырела, протянул его Марте.
— Я думаю, вам не захочется читать ничего другого, — заметил он.
Марта поблагодарила и стала прощаться: не надо провожать ее, она пойдет домой пешком. Но мистер Пайкрофт и слышать об этом не хотел. Марта еще раз со всеми попрощалась и вместе с ним направилась к машине.
В машине Марта развернула журнал и увидела название: «Нью стейтсмен энд нейшн». Название было знакомое: местная газета часто упоминала его, когда хотела припугнуть своих читателей ссылкой на полное отсутствие каких-либо устоев. И слова, из которых оно состояло, звучали такой же крамолой, как «фабианец» или «коммунист». Марта с теплым чувством смотрела на журнал — так смотрят на человека, о котором много слышали от друзей. Она стала с любопытством листать его.
— А вот и наша Джесмайн, — услышала она голос мистера Пайкрофта, и машина остановилась под деревом.
Навстречу им неторопливо шла маленькая темноволосая девушка в оранжевых брюках и малиновом джемпере. На первый взгляд ее можно было принять за ребенка: миниатюрная фигурка, вся головка в черных локонах, стянутых лентой. Но шла она уверенным твердым шагом взрослого человека, а в осанке ее чувствовалось сознание собственного достоинства.
— Наша Джесмайн никогда не торопится, — со смехом заметил мистер Пайкрофт.
В его смехе сквозила ирония, и Марта в свою очередь не без иронии подумала, что каждый из членов этой группы, видимо, считает всех остальных смешными и с трудом выносит их. Наконец Джесмайн подошла к дверце автомобиля и изрекла: «Хо!» Это странное приветствие прозвучало тем более необычно, что произнесено оно было самым серьезным тоном, как будто она вежливо сказала: «Здравствуйте!» Затем, повернувшись к Марте, она небрежно и высокомерно обронила:
— А, привет, вот и вы наконец!
И сообщила насчет ближайшего собрания. По-видимому, она была секретарем группы и считала нужным держаться в рамках чисто деловых отношений, ибо, сказав мистеру Пайкрофту о том, что у нее неприятности с прессой (тот сразу понял, в чем дело, и небрежно кивнул) и что эти реакционеры доконают ее, она со словами «ну, я страшно спешу» кивнула на прощанье и медленными твердыми шажками удалилась.
