Жоржи Амаду - Мертвое море
— Где Франсиско? Где этого чумного гоняет? Что он еще не помер, это я знаю, такого барахла и в раю не надобно…
— Его нет дома.
Ливия испуганно смотрела из-за спины Гумы. Фигура в плаще двинулась, будто намереваясь войти. И так оно и было. Голова просунулась в дверь, осматривая помещение. Кажется, только сейчас пришелец заметил Гуму.
— А ты кто такой?
— Гума.
— Черт дери, да что за Гума? Думаешь, я обязан знать?
Гума начинал раздражаться:
— А вы-то кто?
В ответ фигура сделала еще шаг и ступила на порог. Гума вытянул руку и загородил вход:
— Что вам надо?
Фигура оттолкнула руку Гумы и так и пришпилила его к стене — так что один из самых сильных людей на пристани не мог и пошевелиться. Фигура обладала, казалось, силой двадцати самых сильных людей на пристани.
Ливия вышла вперед.
— Чего вы хотите, сеньор?
Пришелец отпустил Гуму и вошел в комнату, слабо освещенную керосиновой лампой. Теперь Гума ясно видел что перед ним старик с длинными седыми усами, гигантского роста. Плащ его слегка распахнулся, и Ливия заметила, как сверкнул за поясом кинжал. Старик жадно осматривал дом в красноватом свете коптилки, удлиняющем тени:
— Значит, этот болван Франсиско живет здесь, так ведь? А ты кто такая? — Он тыкал пальцем в сторону Ливии.
Она намеревалась ответить, но Гума встал между нею и гостем.
— Сначала скажите нам, кто вы!
— Ты сын Франсиско? До меня не доходило, что у него есть сын.
— Я его племянник, сын Фредерико. — Гума уже раскаивался, что ответил.
Старик взглянул на него с испугом, почти с ужасом.
— Фредерико?
Взглянул на Ливию, потом снова на Гуму.
— Это твоя жена?
Гума кивком головы подтвердил. Старик остановил взгляд на животе Ливии, потом снова уставился на Гуму:
— Твой отец никогда не был женат…
У него были белые-белые волосы, и казалось, его пробирал холод, даже в плаще. Несмотря на все, что он наговорил, Гума не чувствовал себя оскорбленным.
— Твой отец умер давно, так ведь?
— Давно, да.
— Только Франсиско не умер, так?
Он взглянул на пламя коптилки, повернулся к Гуме.
— Ты не знаешь, кто я? Франсиско никогда не рассказывал?
— Нет.
Старик спросил Ливию:
— У тебя есть водка, а? Выпьем глоток за возвращение вашего родственника.
Ливия пошла за водкой, но в ту же секунду вернулась, услыхав за окном вскрик старого Франсиско, подошедшего незаметно и заглянувшего в окошко узнать, кто у них в гостях.
— Леонсио.
Франсиско быстро вошел в дом. Ливия принесла графин и стаканы и стояла, не понимая ничего. Франсиско все еще не верил:
— Я думал, ты умер. Столько времени прошло…
Гума сказал:
— Так кто ж это в конце концов?
Старый Франсиско ответил тихо, как по секрету, у него был такой вид, словно он только что пробежал несколько миль:
— Это твой дядя. Мой брат.
Он повернулся к гостю, указал на Гуму:
— Это сын Фредерико.
Ливия налила стаканы, старик выпил залпом и поставил свой на пол. Франсиско сел:
— Ты ведь ненадолго, правда?
— А ты торопишься увидеть мою спину? — Старик засмеялся каким-то нутряным смехом. Белые усы дрожали.
— Нечего тебе здесь делать. Все считают, что ты умер, тебя никто здесь больше не знает.
— Все считают, что я умер, вот как?
— Да, все считают, что ты умер. Чего еще ищешь ты здесь? Ничего здесь нет для тебя, ничего, ничего…
Гума и Ливия были испуганы, она крепко сжимала обеими руками графин. У старого Франсиско был вид усталый-усталый, вид человека, смертный час которого близок, он казался сейчас много старее, чем обычно, — перед лицом легенды, которой он, рассказывавший столько историй, никогда не рассказывал. Леонсио посмотрел через окно на пристань. Женщина прошла мимо дома, это была Жудит. Она шла вся в черном, с ребенком на руках. Дом ее был далеко, мать теперь жила у нее, приехала помочь ей, обе ходили по людям стирать, а мальчик был худенький, и поговаривали, что не выживет. Леонсио спросил:
— Вдова?
— Вдова, ну и что же? Я уже сказал, что тебе здесь делать нечего. Нечего, слышишь? Зачем ты пришел? Ты ведь умер, зачем ты пришел?
— Зачем пришел… — задумчиво повторил гость, и голос его походил на рыдание. Однако он засмеялся: — Ты не рад мне. Ты даже не обнял брата.
— Уходи. Тебе нечего здесь делать.
Снова глаза гиганта старика обратились на набережную, на затянутое туманом небо. Словно он пытался вспомнить это все, как старый моряк, вернувшийся в свой порт.
Словно он пытался узнать это все… Он долгим взглядом смотрел на небо, на берег, затерянный в тумане. Холодная ночь надвигалась с моря. Старик повернулся к Франсиско:
— Сегодня ночью будет буря… Ты заметил?
— Уходи отсюда. Твоя дорога не здесь.
И, словно делая огромное усилие, Франсиско добавил:
— Это не твой порт…
Гигант старик присмирел, опустил голову, и, когда заговорил вновь, голос его доносился будто откуда-то издалека и звучал мольбою:
— Позволь мне остаться хоть на две ночи. Я так давно уж…
Ливия опередила старого Франсиско, не дав возможности отказать:
— Оставайтесь, этот дом ваш.
Франсиско взглянул на нее. В глазах его было страдание.
— Я устал, я пришел из дальнего далека…
— Оставайтесь, сколько хотите, — отозвалась Ливия.
— Только две ночи… — Он обернулся к Франсиско: — Не бойся.
Потом взглянул на небо, на море, на берег. Угадывалась во всем его существе радость прибытия. Старый моряк вернулся к своему берегу. Франсиско сидел на стуле съежившись, зажмурив глаза, морщины его лица словно сомкнулись теснее. Леонсио обернулся к нему еще один только раз, чтоб спросить:
— У тебя нет портрета отца?
Так как ответа не последовало, некоторое время стояла тишина. Потом гость обернулся к Гуме:
— Ты рано ложишься?
— Почему вы спрашиваете?
— Пойду пройдусь по берегу, ты дверь не затворяй. Я, как вернусь, запру.
— Хорошо.
Он запахнул плащ, надвинул на лоб капюшон и направился к выходу. Но с порога вернулся, стал перед Ливией, засунул под плащ руку, сдернул со своей широченной груди какую-то медаль и протянул ей:
— Возьми, это для тебя.
Старый Франсиско после ухода гостя сказал еще:
— Зачем он пришел? Ты ведь не оставишь его здесь, правда, Ливия?
— Расскажите мне эту историю, дядя, — попросил Гума.
— Не стоит тревожить мертвецов. Все считали, что он умер.
Франсиско снова ушел, и они видели, как он направился к «Звездному маяку». Нынешний день ни один корабль не пристал к гавани, как же приехал Леонсио? И ни один корабль не отплыл нынешней ночью, а тем не менее он не вернулся нынче, и не вернулся уж больше никогда. Медаль, что он подарил Ливии, была золотая и вылита была, казалось, в какой-то дальней-дальней стране и в какое-то давнее-давнее время. Да и сам гигант старик пришел, казалось, из дальнего далека и принадлежал другому, давнему времени.
Они все-таки пошли в церковь тем вечером. Ливия дорогой спрашивала Гуму, не слыхал ли он что-нибудь обо всей этой истории. Нет, не слыхал, старый Франсиско никогда не упоминал об этом брате… Эсмералды в церкви не было. Наверно, устала ждать и ушла. Гума почувствовал облегчение. Не придется выносить ее взгляды и тайные знаки. Не из-за подобной ли истории Леонсио не может появляться здесь, потеряв свой порт? Моряк теряет свой порт и свою пристань, только если он совершил очень подлый поступок… Эсмералды не было в церкви, пахнущей ладаном. Снаружи была ярмарка, и доктор Филаделфио зарабатывал грошики за своим станком, производящим стихи и письма. Какой-то негр пел в кругу зевак:
В день, когда я встану рано,Не даю мозгам покою…
Они вернулись домой. Из-за стены голос Руфино спросил:
— Это ты, братишка?
— Это мы, да. Пришли.
— Праздник уж кончился?
— В церкви кончился. Но ярмарка еще шумит.
— Ливия, ты видела там Эсмералду?
— Нет, не видала, нет. Но мы там только чуточку и побыли.
Руфино пробормотал что-то, обиженно и грозно. Гума спросил:
— Уладилось с полковником?
— Ах, это? Да, мы решили разделить убыток на двоих…
Прошло несколько минут. Голос Руфино послышался снова:
— Ночь смурная. Похоже, будет буря. Дело серьезное.
Гума и Ливия прошли в комнату. Она взглянула на медаль, которую подарил ей Леонсио. Гума тоже повертел ее в руках — красивая. Из-за стены слышались шаги Руфино. Эсмералда, может быть, сейчас где-нибудь с другим. Она способна на это. Где-нибудь на пляже. Руфино подозревает ее. А вдруг она во всем сознается и расскажет, что Гума тоже был ее любовником? Тогда-то уж будет дело серьезное, как говорит Руфино. Похуже бури. Нет, он не подымет руку на Руфино, не станет с ним драться. Он даст убить себя, ведь Руфино его друг. А Ливия, а сын, что должен родиться, а старый Франсиско? Он станет тогда моряком, потерявшим свой порт… Не вернется уж больше… Даже после смерти… Такими мыслями мучился Гума, пока не услышал шаги возвращавшейся домой Эсмералды и ее слова, обращенные к Руфино:
