Нагиб Махфуз - Дети нашей улицы
— Какой цвет предпочитаете, Хигази?
— Выбери немаркий, чтобы долго оставался чистым, — ответил ему Хигази и продолжил: — Когда Даабас выколол глаз Каабальхе, Габаль выколол глаз и ему, и таким образом восстановил справедливость.
Рифаа громко вздохнул.
— Насилие недопустимо, — сказал он. — И днем и ночью мы видим, как людей бьют, калечат, убивают. Даже женщины царапают друг друга в кровь. Где же справедливость? Это ужаснее, чем было раньше!
Все затихли. Впервые заговорил Ханура:
— Этот юный проповедник презирает наш квартал. Он такой изнеженный. С чего бы это, мастер Шафеи?
— Да?!
— Да, он избалован.
Хигази обернулся к Рифаа и усмехнулся:
— Лучше найди себе невесту!
Раздался хохот. Шафеи нахмурился, а Рифаа залился краской.
— Сила… Сила… Без нее не восстановить справедливость! — все твердил Хигази.
Не обращая внимания на предостерегающие взгляды отца, Рифаа настаивал:
— На самом деле нашему кварталу не хватает милосердия.
— Хочешь пустить меня по миру? — прыснул могильщик Бархум.
Все загоготали. Кого-то даже прихватил приступ кашля. Со слезящимися от смеха глазами Хигази произнес:
— Габаль ходил к аль-Эфенди, прося справедливости и милости, а тот послал Заклата с его людьми. Если б вместо дубинок было милосердие, то Габаля бы со всем нашим родом истребили.
— Эй, вы! И у стен есть уши, — закричал Шафеи. — Если вас услышат, несдобровать.
— Он прав, — ответил Ханура. — Чего взять с гашишников? Пройди здесь Ханфас, и они начнут ему кланяться.
Потом он обратился к Рифаа:
— Не обижайся на нас, сынок! У любителей гашиша нет ни стыда, ни совести. Ты сам-то пробовал?
Шафеи рассмеялся:
— Ему не нравится. После двух затяжек он либо задыхается, либо засыпает.
— Этот парень — молодец! Кто-то говорит, что он занимается изгнанием бесов, как Умм Бахатырха. Другие считают его поэтом. Ведь он увлекается преданиями.
Хигази рассмеялся:
— Он так же против гашиша, как и против брака!
Бархум подозвал из кофейни мальчика, чтобы тот забрал кальян. Они поднялись и, попрощавшись, разошлись. Шафеи отбросил пилу и укоризненно посмотрел на сына.
— Не встревай в чужие разговоры!
Перед мастерской остановились мальчишки, чтобы поиграть. Рифаа обошел стол, взял отца за руку и отвел его в дальний угол подальше от чужих ушей. Казалось, он был взволнован: губы решительно сжаты, глаза излучают странный свет. Отец вопросительно уставился на него.
— Больше не могу молчать, — сказал Рифаа.
Отец разозлился: каких еще неприятностей от него ждать? Все время он проводит в доме Умм Бахатырхи. Часами уединяется за скалой Хинд. Стоит ему пробыть в мастерской какое-то время, как он вступает в споры.
— Как ты себя чувствуешь?
Неожиданно спокойно Рифаа ответил:
— Я не могу скрывать от тебя то, о чем постоянно думаю.
— И о чем ты думаешь?
Рифаа подошел еще ближе.
— Вчера в полночь, как только я вышел из дома поэта, мне захотелось прогуляться, и я направился в сторону пустыни. Я брел в темноте, пока не устал, выбрал место у стены Большого Дома и присел.
Шафеи внимательно слушал, глаза его говорили о том, что он жаждет продолжения.
— Я услышал незнакомый голос. Человек будто обращался сам к себе в темноте. Меня осенило: это голос нашего деда аль-Габаляуи.
Отец посмотрел сыну в лицо и изумленно проговорил:
— Голос аль-Габаляуи? С чего ты решил, что это он?
— Я не придумываю, — горячо продолжил Рифаа. — Факты говорят за себя. Я вскочил, повернулся в сторону дома и попятился, но не смог разглядеть его. Я ничего не видел в темноте.
— Слава Богу!
— Терпение, отец! Голос произнес: «Габаль выполнил свою миссию. Несмотря на это, дела пошли намного хуже!»
Шафеи почувствовал, как грудь его горит огнем, а лоб покрывается испариной. Дрожащим голосом он сказал:
— Многие сидели у стены, но никому ничего не слышалось.
— А я услышал, отец!
— Может, кто-то прилег неподалеку?
Рифаа отрицательно покачал головой.
— Голос доносился с той стороны стены!
— Как ты определил?
— Я крикнул: «Дед! Габаль умер. Его место заняли другие. Протяни нам руку помощи!»
Шафеи встревожился:
— Господи! Никто тебя не слышал?
Глаза Рифаа светились. Он продолжал:
— Дед слышал меня. Он ответил: «Стыдно молодому человеку что-то требовать от немощного старика. Хороший сын — тот, кто действует сам…» Я спросил его: «Что я против этих надсмотрщиков? Я слаб». И он ответил мне: «Слаб тот, кто глуп, кто не знает своих сил. А я не люблю глупцов».
— Ты уверен, что этот разговор действительно был? — спросил Шафеи в ужасе.
— Да. Клянусь Всевышним!
Шафеи застонал.
— Эти фантазии до добра не доведут, — с горечью проговорил он.
— Поверь мне, отец! Все, что я рассказал, — правда.
— Позволь мне все же усомниться, — сокрушался Шафеи.
Лицо Рифаа восторженно светилось:
— Сейчас я понимаю, что от меня требуется!
Отец ударил себя от отчаяния по лбу и воскликнул:
— А от тебя что-то еще требуется?!
— Да. Я слаб, но я не глуп. Хороший сын тот, кто действует.
Шафеи показалось, что его разрывает на куски.
— Ничего не выйдет! — закричал он. — Сам погибнешь и нас за собой потащишь!
Рифаа улыбнулся:
— Они убивают только тех, кто претендует на имение!
— А на что претендуешь ты?
— Адхам воспевал чистую, наполненную музыкой жизнь в саду. Габаль также потребовал права на имение, чтобы люди были счастливы. Мы вбили себе в голову, что жизнь станет легкой, если каждый получит свои права, что, получив их, он перестанет трудиться и заживет счастливо. Но к чему все это, если жить такой жизнью можно и без имения? Если захотеть, можно хоть с этого дня начать наслаждаться музыкой.
Шафеи облегченно вздохнул.
— Это тебе дед сказал?
— Он сказал, что не любит глупость. Он сказал, что глуп тот, кто не осознает, в чем заключается его сила. Я последний, кто будет призывать к кровопролитию за имение. Имение — ничто, отец. Счастье в пении. И на пути к счастью стоят только бесы, затаившиеся в нас. Не случайно я увлекся этой наукой. Это было волей Всевышнего. Провидение подтолкнуло меня к этому.
Шафеи еще раз облегченно выдохнул. Но пережитая им мука лишила его сил, и он повалился на кучу опилок, вытянул ноги и прислонился спиной к оконной раме, которая ждала своей очереди на починку. Он с усмешкой спросил сына:
— Как же мы сами не додумались до такой жизни? Ведь у нас есть Умм Бахатырха, которая практиковала здесь еще до твоего рождения.
— Она ждет, когда больной сам придет к ней. Она не ходит по домам.
Шафеи посмотрел в угол и с сомнением сказал:
— Посмотри, как кормит сейчас нас наше дело. Что же станется с нами завтра из-за твоих выдумок?
— Все будет хорошо, отец. Исцеление больных придется не по вкусу только бесам, — с воодушевлением ответил Рифаа.
И мастерская осветилась лучами заходящего солнца, которые отразились в зеркале шкафа.
51
Тревога поселилась в доме Шафеи. Хотя он рассказал жене лишь о том, что Рифаа слышал голос деда и разговаривал с ним, после чего решил ходить по домам несчастных, чтобы избавлять их от бесов, Абду охватил страх, и она постоянно перебирала в голове возможные последствия. Рифаа дома не было. Издалека, со стороны соседнего квартала, доносились удары барабанов и радостные свадебные крики. Отважившись посмотреть правде в лицо, Абда грустно заключила:
— Рифаа не врет.
— Это его иллюзии, — недовольно отозвался Шафеи, — как у всех у нас.
— И как понимать то, что он слышал?
— Откуда мне знать?
— Одно несомненно — дед наш жив.
— Горе нам, если об этом узнают!
— Мы сохраним это в тайне. Молю Бога, чтобы он занялся лишь врачеванием душ и не интересовался имением. Если он никому не будет мешать, нас не тронут.
— В нашем квартале полно тех, кто страдает ни за что, — холодно ответил Шафеи.
Свадебные песни заглушил переполох в коридоре. Шафеи и Абда выглянули в окно и увидели толпящихся там людей. В свете фонаря, который держал один из мужчин, они различили лица Хигази, Бархума, Фарахата, Хануры и других. Толпа громко кричала, но в шуме невозможно было ничего разобрать. Вдруг кто-то четко произнес: «На карту поставлена честь рода Габаль. Никому не дадим ее опорочить». Задрожав, Абда прошептала мужу на ухо:
— Наша тайна раскрыта!
Шафеи, охнув, отступил от окна:
— У меня было предчувствие!
Несмотря на опасность, он бросился из дома, жена выбежала следом. Шафеи растолкал людей, крича срывающимся голосом:
— Рифаа!.. Где ты, Рифаа?
