Олег Рой - Обняться, чтобы уцелеть
Ну вот и все. Конец. Он уже поднимался со стула, как вдруг в его кармане зазвонил сотовый телефон.
— Ой, извините, дядя, — пролепетал детский голосок. — Я, наверное, ошиблась, я маме звоню…
— Ничего, — отвечал он с улыбкой. Нажал на кнопку отбоя, машинально взглянул на аппарат… Ну, конечно же! Экран мобильного! И как он раньше не додумался!
— Надо же, кто-то прислал мне сообщение, а я и не услышал сигнала, — забормотал он, вращая телефон так, чтобы состыковать в небольшом окошке свое собственное отражение и отражение Ксении. Конечно, это не зеркало, очертания в нем еле-еле видны, но ведь отражения бывают разные… Так не получается… А если левее? Нет, наоборот, правее и ниже… Оп, есть!
— До свидания, Ксения Борисовна, спасибо, что уделили мне столько времени.
— Всего вам доброго, Кирилл. И загляните ко мне на той неделе, расскажете, как у вас дела, хорошо?
Глава 14
В которой у Леонида и Ксении появляется идея
В следующий раз они смогли встретиться только через пять дней. И в то утро Ксения показалась Голубеву какой-то иной — более задумчивой, что ли… Или, наоборот, взбудораженной. Во всяком случае, когда он вошел в кабинет, она несколько секунд молча и внимательно глядела на него и только потом, спохватившись, указала на стул.
— Извините меня… Отвлеклась на свои мысли. Присаживайтесь, пожалуйста.
Торопливо нашла на столе какие-то бумаги и заговорила, не поднимая от них глаз и вертя в руках карандаш:
— Итак, как мы с вами уже решили в прошлый раз, операция вам пока не требуется. Думаю, что основным элементом лечения так и будет та вакцина, о которой я вам сказала. Хотя, разумеется, это не отменяет остальных процедур… Вы их уже начали, как я понимаю?
— Да, я был здесь, в вашей клинике, вчера и позавчера. Ксения… Борисовна, можно задать вам один вопрос?
— Конечно, пожалуйста. — Она по-прежнему не смотрела на него и играла карандашом. Ему живо вспомнилось, что она всегда так делала, когда волновалась.
— Вы хорошо помните Леню Голубева? Царя Леонида?
Он добился своего — в него уперся совершенно ошеломленный взгляд.
— Но откуда вы?…
Однако он не дал ей договорить.
— Вы познакомились с ним в восемьдесят восьмом, на дне рождения Люды Латария. Когда Жора представил вас друг другу, вы сказали, что у вашего нового знакомого царское имя — так звали полководца, возглавлявшего войско спартанцев в битве с персами. Потом эти несчастные триста спартанцев стали у вас с ним чем-то вроде пароля. И в ваших письмах…
Крак! Карандаш с треском переломился в ее пальцах.
— Какого черта?!! Вы настолько близки с Леонидом? Зачем он вам это рассказал?
— А помните отпуск в Пицунде? Купание в море, походы в горы за грибами, посиделки у костра? Помните ту ночь, когда все уже разошлись спать, а вы остались с ним вдвоем? Вы спели «Ты мое дыхание», а затем признались ему в любви? Сам бы он никогда на это не решился… Помните, что было потом?
— Как он мог? — Ксения в сердцах отшвырнула обломки карандаша. — Рассказывать такие вещи постороннему человеку…
— Однажды вы вместе с ним ходили за ежевикой… — тихо продолжал он. — Ну, конечно, ежевика была только предлогом, вам просто хотелось побыть вдвоем. Но ягод все-таки удалось набрать, вы принесли их в лагерь, и Людмила протерла их с сахаром. А Дашка с Димкой завозились и опрокинули банку прямо на вас. У вас был такой сарафан, до колен, белый в косую синюю полоску, а на плечах завязывались тесемочки… И он весь оказался в варенье…
— Да, точно, был такой сарафан, я сама его сшила… Но…
— …вы постирали одежду и повесили сушить на сосне. А ночью поднялся ветер, сарафан унесло в море, и вы так расстроились, что заплакали…
— Послушайте! Как! Как вы можете знать такие подробности?
— На следующий год, летом, вы и Леонид тоже мечтали поехать в Пицунду, — продолжал он, не обращая внимания на ее слова. — Но он не смог взять отпуск, и тогда вы сами приехали к нему, в уездный город N-ск, как вы, смеясь, называли его родину. Днем он работал, а вы без него хозяйничали и перемыли всю квартиру так, что она чуть не блестела. А питались вы исключительно картошкой, макаронами и яичницей, потому что ничего другого вы готовить не умели.
— Неправда! Я уже тогда прекрасно умела тушить мясо и жарить курицу на бутылке! Просто в те годы в провинции вообще невозможно было купить никаких продуктов. В Москве еще хоть что-то было, а там — вообще ничего!
— …вечерами вы с ним ходили гулять по городу. А однажды зашли в церковь, потому что вам захотелось посмотреть ее изнутри. И служившая там старуха долго и недовольно глядела на вас, а потом сказала, что батюшка все равно венчать вас не будет, потому что с завтрашнего дня начинается Успенский пост…
— Да, и такое было! А после этого мы пошли на рынок и купили у другой бабульки целое ведерко клубники. Пришли домой и вместе слопали его в один присест.
— Нет, Ксаня, ты что-то путаешь! — вырвалось у него. — Ты никогда не ела клубнику, у тебя на нее аллергия.
Она вскочила со стула и схватила его за руку:
— Кто вы такой? Откуда все это знаете? Вам рассказал Леонид? Даже про мою аллергию? Но зачем?
— Ксю, я не знаю, как смогу тебе это объяснить…
— Как вы меня назвали?
— Так, как двадцать лет назад… Конечно, ты можешь мне не поверить, да что я говорю, разумеется, не поверишь! Но это я, Леонид, Леонид Голубев!
— Вы? — Она обшарила его взглядом. — Это что же — пластическая операция? Да нет, не может быть… Некоторое сходство есть, но все равно… Встаньте! Да вы выше его сантиметров на восемь как минимум! И руки у вас совсем другие…
— Ты так хорошо меня помнишь?
— Ну, конечно, я отлично тебя… Тьфу, черт! А еще эти сны…
— Какие сны, Ксю? — вкрадчиво спросил он. Она неохотно призналась:
— С тех пор как вы пришли сюда первый раз, вы мне снитесь каждую ночь… Вернее, не вы, а Леонид, только во сне получается, что он и вы — это один и тот же человек…
— Так получается не только во сне, Ксю, — тихо сказал Голубев. — Ну что мне еще сказать тебе, чтобы ты поверила? Помнишь ту песню о двух птицах, что ты мне спела второго мая девяностого, прежде чем прогнать меня из своей квартиры и из своей жизни? «Так мощен наших крыл разлет, что сблизиться нам не дает…» Я теперь знаю, чьи это слова. Это Александр Дольский.
Она отвернулась, прошлась по кабинету, встала у стены и долго смотрела на окно, точно пыталась разглядеть что-то сквозь наглухо закрытые жалюзи.
— Какой балет мы видели, когда Леонид приезжал в Москву в предпоследний раз? — глухо спросила она.
— Никакой, — с уверенностью отвечал Голубев. — Мы ни разу не были на балете. И в предпоследний раз, это было на 8 Марта, вообще ни в какой театр не ходили. В театре мы были только зимой, на Таганке, и смотрели «Федру» с Аллой Демидовой.
— А как звали мою кошку?
— Когда мы встречались, у тебя не было никакой кошки. И вообще, насколько я помню, у тебя никогда не было домашних животных. Хотя одно время ты, как все дети, очень просила у родителей собаку. Тебе нравились крупные породы — сенбернары или ньюфаундленды.
— Гм… А как мы отпраздновали встречу девяностого года?
— Девяностого? Да просто ужасно! Мы так мечтали с тобой, как встретим его вдвоем, такие планы в письмах строили… Тем более что на предыдущий Новый год я не смог приехать к тебе, у меня мама попала в больницу. А того Нового года мы с тобой ждали с таким нетерпением… Но, как ты сказала, «загад не бывает богат». Я то ли отравился в поезде, то ли инфекцию какую-то желудочную подхватил… Мне всю ночь плохо было, рвало и все такое… И ты меня выхаживала, как сестра милосердия, а потом вдруг сказала, что это был самый лучший Новый год в твоей жизни, потому что ты встретила его со мной.
— Я и до сих пор так считаю… — Она вновь повернулась к нему.
— Так ты мне веришь? Ксаня, Ксю… — Очень хотелось подойти к ней, обнять, но он не решался.
— Сама не знаю… Но, может, вы… ты… все-таки объяснишь, что произошло? Как можно так измениться, помолодеть на двадцать лет, приобрести совсем другую внешность? И, кстати, другое имя?
— Это длинная история. И совершенно фантастическая. В нее очень трудно поверить.
— Ничего, я благодаря своей работе научилась верить в чудеса. И не пожалею времени, чтобы послушать! Только сделаю пару звонков.
Неужели наконец-то нашелся кто-то, кому он может все это выплеснуть без риска быть принятым за помешанного! А тут еще слушателем оказался не «кто-нибудь», а Ксения, его Ксю… Леонид начал с самого начала и рассказал ей про то, как им вдруг овладела навязчивая идея помолодеть. Про мысли о самоубийстве и решении переехать в Москву, принятом перед зеркалом в ванной. Про то, как он надумал поселиться именно в этой квартире на Бульварном кольце, и про свое молодое отражение в зеркале. Про то, как вдруг его собственное отражение с ним заговорило, рассказало о зазеркальном мире и возможности обмена телами. Про то, как они «обработали» Кирилла и как произошел обмен. Про то, как он узнал, что болен, как Олеся от него отказалась, как он хотел покончить с собой и как отражение все объяснило. Последней части своего повествования, касающейся Глеба Серебряного и объясняющей все происходившее, он уделил особое внимание.
