Елена Колина - Через не хочу
…Нужно же, в конце концов, написать это сочинение! Нина начала писать: «Наташа Ростова — центральный женский персонаж романа „Война и мир“. В образе Наташи Ростовой Толстой воплотил свое понимание места женщины в обществе и в семье…»
— Ненавижу Наташу! Притворяется наивной, а на самом деле просто хищная самка, выбирает самого лучшего самца… Что, разве нет? Не князь Андрей, так Анатоль Курагин. Не получилось ни с тем, ни с другим, тогда с Пьером… — пробурчала за ее спиной Алена.
Нина не ответила. «Толстой знакомит нас с Наташей в том возрасте, когда в ней происходит становление личности. От этого периода в жизни каждого человека зависит его будущая жизнь…» …С некоторых пор Алена слишком часто и горячо говорит «ненавижу!».
Нельзя сказать, что сама Нина любила всех, кто встречался на ее пути, — так уж и всех! Нина, например, ненавидела Толстого. Как несправедливо он в «Войне и мире» обошелся с Соней! Легкомысленной Наташе — все, и любовь родителей, и князь Андрей, а хорошей Соне — ничего, ей даже нельзя выйти замуж за Николая Ростова. Всем дается, а у нее все отнимается! Потому что она безродный подкидыш, ее никто не любит. Как сама Нина… Не может она больше терпеть сжатые губы Ольги Алексеевны, ее взгляд мимо нее… Не может!.. И что сделала плохого, не знает. Может быть, просто подойти к Ольге Алексеевне и спросить: «Что я сделала?» …Нет, нельзя. Если бы Ольга Алексеевна хотела, она бы сама сказала, а она молчит и ненавидит. Может быть, просто подойти и сказать: «Простите меня…»
— Нина, где моя розовая кофта? — спросила Алена.
— Розовая кофта уже три дня лежит в неглаженном белье, — строго сказала Нина. — …Кстати, на этой неделе твоя очередь гладить.
…Для того чтобы жить в чужой семье, Нине нужно было быть хорошей и незаметной, жить в тени девочек, не выдвигаясь на первый план. Быть хорошей получалось у Нины совершенно естественно, но незаметной?! Трудно представить более непримиримое противоречие, чем Нинина природная сущность и обстоятельства жизни, — как может быть незаметной девочка, имеющая прозвище Родина-мать? Природу не спрячешь, Нина была Родина-мать, и Родина-мать перла из нее на каждом шагу.
Добытое Аленой ценой ожога знание о том, что Нина им двоюродная сестра, привело к всеобщей ажитации «мы три сестры!», но для того чтобы мирно жить, рядом спать, вместе есть, делать уроки, в общем, плавать в одних водах, ежесекундно касаясь друг друга бортами, захотеть быть сестрами недостаточно. Необходимо было разделить роли. Где Нинино место в этом симбиозе? Между Аленой и Аришей? Невозможно. Алена с Аришей — близнецы, при всей своей противоположности как будто один человек, между ними Нине места нет. Рядом с ними? Но Нина не старшая сестра, по определению главная, и не младшая, опекаемая. Ариша, нежно-голубое облачко, безусловно, самая любимая; Алена, от которой искры летят, бесспорно, главная. Второй главнокомандующий этой армии без надобности, кем же может быть Нина Родина-мать?
Ответ нашелся сам собой, Нине удалось соотнести ее природную сущность с предлагаемыми обстоятельствами. Нина стала главнокомандующим по быту.
А ведь что такое быть главной по быту? Для Нины это означало не лезть на первый план, но просто там быть, организовывать все наилучшим образом, брать на себя ответственность — руководить вроде бы по мелочам, но каждую минуту. Нина покрикивала, ворчала, требовала — не забудь, положи на место, убери, сними, надень, быстро!.. Нине тем более была свойственна какая-то неординарная любовь к порядку — она помнила расположение посуды в кухонном шкафу, книг на полке, свитеров в шкафу, как будто сфотографировала глазами, и все всегда должно было лежать, стоять, висеть на своем месте по цветам, размеру и в строгой симметрии. Она раскладывала Аленины и Аришины тетради в аккуратные стопочки, учебники строго параллельно тетрадям, чуть ли не проверяла их портфели. Особенно ревностно она относилась к порядку в шкафу — ею был заведен порядок отчасти даже патологический: у каждой трусики к трусикам, колготки к колготкам, лифчик к лифчику… Ариша, в портфеле которой только что змеи не ползали, и Алена, норовившая выхватить колготки из Аришиной стопки, ее побаивались. Таким образом, девочки стали как бы ее балованными детьми: Алена — горячей балованной дочкой, Ариша — нежненькой балованной дочкой. Ариша с удовольствием забралась к Нине на ручки, стала еще более беспомощной, Алена — еще более небрежной, и получилась чудная равновесная конструкция: «Алена — великолепная, Ариша — любимая, Нина — разумная», и в этой конструкции никто не главный, у каждой своя роль, и без каждой не обойтись.
И Ольга Алексеевна привыкла полагаться на Нину во всем, что касалось быта, не замечая, что Нина и девочки в одной семье живут немного по-разному, даже в мелочах — особенно в мелочах.
Нина старалась жить не широко. Нет, никто ее не ущемлял, не попрекал куском хлеба, не заставлял донашивать старые вещи — ничего такого, что случается с сиротой в сказках, не было и в помине. Нина сама старалась жить не широко.
Девочки, нужно отдать им справедливость, этого не замечали. Если сразу после Нининого приезда они усиленно кормили тощенькую застенчивую замарашку, обучая ее: «Это черная икра, она лучше, чем красная… Ешь давай, пока не съешь, не отстану», то теперь им и в голову не могло прийти, что Нина по-прежнему стесняется в еде.
Питание в семье Смирновых было устроено просто и даже простодушно. В холодильнике всегда стояла «наваренная кастрюля» — так называли в семье обед, одно блюдо, одновременно и первое, и второе. Ольга Алексеевна строго соблюдала очередность блюд: густой борщ или тушеное мясо — с картошкой, с капустой, с рисом, с гречневой кашей, стараясь, чтобы семья питалась полноценно, разнообразно: капуста, рис и гречневая каша по заданному графику. Наваренную кастрюлю никто не ел.
«Днем я в Техноложке, вечером в Университете марксизма-ленинизма», — удовлетворенно разглядывая «наваренную кастрюлю», приговаривала Ольга Алексеевна, имея в виду, что готовит небрежно и без любви, но — вот же она, наваренная кастрюля, символ семьи. «Олюшонок, символ нашей семьи — тушеное мясо без соли», — иногда говорил Андрей Петрович. Сам он «символ» старался не есть, отговариваясь тем, что обедает в Смольном, но действительно, что-то интимное было для него в самом виде наваренной кастрюли — наверное, тот факт, что Олюшонок для него готовит.
Нина сердилась, что девочки к наваренной кастрюле не притрагивались — нужно экономить, ведь потрачены продукты, время, деньги! Но девочки не хотели экономить, прибегали, хватали по куску ветчины, красной рыбы или бутерброд с икрой — водитель еженедельно привозил продуктовые заказы, и Нина экономила одна — давилась невозможно невкусным, без соли и специй, тушеным мясом, но до деликатесов не дотрагивалась.
Нина старалась сберечь не только потраченные Ольгой Алексеевной время и продукты, но и одежду, колготки — особенно колготки. У нее была целая система: дорогие колготки за 7 рублей 70 копеек не носила в школу, только на выход и только с юбкой, порвала — расстроилась, зашила, потом надевала под брюки, пока не расползутся, в общем, каждую пару колготок использовала до их полного изнеможения. А девочки относились к колготкам с прекрасной небрежностью: порвала — выбросила. Ольга Алексеевна говорила: «Это просто нахальство — рвать колготки каждый день!» Нина, окажись она на их месте, умерла бы от неловкости. Возможно, ей Ольга Алексеевна и не сделала бы замечания. Но Нина сама к себе была строга.
…Ну, и так далее. Подобные мелочи можно было бы перечислять долго… Отчего Нина жила, будто оглядываясь? Разве Ольга Алексеевна вела тайный счет, сколько она на нее потратила, и собиралась ей когда-нибудь его предъявить?.. Ольга Алексеевна не была прижимистой, расчетливой, скорее уж Андрей Петрович мог вспылить, назвать ее странно книжным словом «транжира!».
Сам Смирнов никогда ничего не выбрасывал. На антресолях лежал огромный чемодан с подзорами, привезенными им из деревни. Подзоры, широкие кружевные полосы с вышитыми петухами и курами, пришивали к краю простыни, при застеленной постели подзор свисал над полом. Ольга Алексеевна на подзоры не сердилась — это память о доме. Но зачем хранить ее сапоги за последние десять лет? Что, вдруг голенище понадобится на заплатку?.. Какую заплатку, куда заплатку, вразумительно он не ответил бы, но — вдруг. Смирнов вычищал тарелку по-солдатски, до блеска вымазывая остатки хлебом, двадцать лет вычищал, и двадцать лет Ольга Алексеевна вздыхала, жалея его за детскую недокормленность. Андрей Петрович никогда не вмешивался в дела девочек — он говорил: «Я не вмешиваюсь в эти ваши колготки». Так отчего же Нина ни разу не попросила купить что-то из одежды, не ела дорогую еду, оборачивала в бумагу книги, прежде чем начать читать? Наследственность у девочек была почти одна и та же, а примешавшиеся в Алене с Аришей «деревенские» гены Андрея Петровича могли бы, напротив, лишь добавить девочкам бережливости. Андрею Петровичу раз в полгода полагались книги — водитель привозил собрания сочинений, серые тома Дюма и другие дефицитные издания. Отчего Алена с Аришей хватали Дюма сладкими пальчиками, а Нина оборачивала в папиросную бумагу?
