Вера Колочкова - Исповедь свекрови, или Урок Парацельса
— Чего заладила — ой да ой. Иди лучше чайник поставь. Я сейчас приду. Надо же мне как-то дальше существовать, по надобности хотя бы оправиться… Кстати, чего у меня с рожей? Очень страшно глядеть, да?
— Ну… Нет… Нормально…
Конечно, Катька выглядела ужасно. Как любят определять привычным штампом — на ней не было лица. То есть по отдельности все было на месте — нос, рот, глаза, щеки, — но в совокупности ничего не было. Будто гипсовый слепок сделали, потом сняли вместе с лицом. Там, под слепком, живое лицо задохнулось и умерло.
— Ладно, сама сейчас в зеркало посмотрю. Завтра на работу надо, куда ж я без лица. А ты давай, давай, хозяйничай, завтрак сооруди, яичницу с колбасой… И кофе свари нормальный, ты же знаешь, я растворимый не пью. Хотя — какая разница, теперь-то… Можешь и не варить…
— Я сварю, конечно! — проговорила Саша Катьке уже в спину. — И завтрак сделаю…
В окно она видела, как подруга медленно бредет по дорожке к туалету, низко опустив голову и обхватив себя руками. Никогда она раньше так не ходила. Всегда грудь вперед, плечи назад, поступь твердая! Коля еще как-то вышучивал эту поступь, вроде того — жена бежит, земля дрожит… Нет, вовсе не зло у него получалось. Наоборот, с любовью. Так и жили меж собой, с шутками да прибаутками, не было беды на горизонте… И хорошо жили, всем бы так! И любили друг друга, ей ли не знать! Нет, но как он… Даже в голове не укладывается. Вот бы сейчас на Катю-то посмотрел! Наверное, стыдно бы стало! Идет — старуха старухой… Жалко до слез.
Нет, со слезами лучше не высовываться, Катька слез не любит. Надо какой-то другой тон взять, правильный. Слишком оптимистический не подойдет, да и не получится у нее, Катька фальшивку сразу распознает. Да и не надо ей никакого тона, лучше вообще помалкивать. Ей сейчас благодарный слушатель больше требуется, чем собеседник. А может, по сто грамм пропустить для снятия напряжения? А что, это неплохая идея! Как там Коля всегда говорил? С утра на грудь принял и весь день свободен?
Господи, опять Коля… Прямо из головы не идет. Коля пошутил, Коля сказал. Надо же, как привыкаешь к человеку за всю жизнь. Если уж от себя с кровью отрываешь, Катьке оно каково?
Открыла холодильник, вытянула из дверной полки похожую на шкалик бутылку водки. Непочатая. И название на этикетке наглое — «Хорошая водка». Простенько и со вкусом. Вот мы тебя, такую хорошую, сейчас в Катьку и вольем…
— Сань, ты чего ее рассматриваешь? — Саша вздрогнула, услышав за спиной голос подруги. — Если хочешь, открывай да наливай. Коля говорил, это хорошая водка.
— Да, тут так и написано… А ты будешь?
— Нет. Зачем? Объясняю ж тебе, не чувствую ничего. Я вчера вечером два стакана в себя влила, и хоть бы в одном глазу. Все как мертвому припарка, организм ни на что не реагирует. Ну и зачем добро переводить в таком случае? Умерла я, Сань. Все. Ничего больше не хочу.
— Кать, не говори так, я боюсь…
— Ладно, не бойся. Кофе сварила?
— Да, конечно! Садись! Я тебе сейчас яичницу положу!
— Не надо яичницу. Себе положи, ешь и слушай. Мне выговориться надо. Головешки сгоревшие выбросить. Хм… Ишь как сказала. Все-таки в душе я поэт… Вернее, была поэт. Пока душа на месте была и жива была.
— Да, Кать. Я слушаю. Говори.
— Только со стула не падай, ладно?
— Постараюсь.
— Значит, так. Коля не просто меня бросил, потому что к молодой бабе ушел. Коля у нас на днях, как выяснилось, отцом стал.
— Что?! Кем Коля стал?
— Отцом, кем! Еще неделю назад молодую жену с ребеночком из роддома забрал. Она неделю у своей мамаши проживала, а Колю, хрена старого, та мамаша и на порог своей жилплощади не пускала. А в пятницу, значит, молодые себе квартиру сняли. Теперь вместе проживают, с ребеночком нянькаются. Можно и со старого места жительства съехать, если новое появилось, правда? Вот когда нового не было… Сейчас, говорят, очень трудно квартиру снять, если с маленьким ребенком… Он же ночами кричит, соседям спать мешает… Надо колыбельные ему петь, пеленки стирать… Или сейчас нет пеленок? Сейчас только памперсы, да?
— Кать! Кать! — испуганно потрясла Саша подругу, перегнувшись через стол. — Очнись, Кать…
— А что такое? Я как-то странно себя веду?
— Да. Ты бормочешь себе под нос. И будто проваливаешься взглядом куда-то. Я здесь, Кать! Со мной говори! И вообще… Ты про ребеночка ничего не придумала, нет?
— Нет, я не придумала. Это правда. Знаешь, он мне даже фотографию в телефоне показал. Он там ма-а-аленький такой, крохотулечка в одеяльце…
— Нет, все равно не понимаю… Откуда у Коли мог взяться ребенок? Ты же сама мне рассказывала, что вы по молодости проверяться ходили, что его признали бесплодным, а у тебя по этой части было все в порядке!
— Да, именно так и было, Санька. Но сейчас все оказалось по-другому. То есть так сложилось подло. У меня нет ребеночка, а у Коли есть.
— Да откуда?! От святого духа?
— Нет, почему… Он мне и это объяснил. Если коротко, в двух словах… В общем, изменил он мне год назад. Говорит, первый раз за всю жизнь. Служебный роман у него случился. Ну, с кем не бывает, со всеми бывает! Тем более с мужиками! Потом еще встретились пару раз да на этом и расстались, тем более молодайка с другим мужиком на фирме роман закрутила. С женатым. И залетела от него. Аборт не хотела делать, все думала, он от жены уйдет. А мужик оказался крепким орешком, уволился, спрятался, все телефоны поменял, в общем, в подполье ушел. А живот у молодайки растет, уже на нос полез… Вот тут моего Колю и прошибло. Глядел, глядел на ее страдания, помогал в последние месяцы, по больницам возил, потом в роддом… Ну, и решил, значит. Пожалел молодайку, как-то она одна будет ребеночка растить. Тем более мамка ее такое дочкино положение крайне не приветствовала. Теперь вот устроились уже, квартиру сняли… Каково, Сань, а? Ты что-нибудь понимаешь?
— Нет, Кать… Вообще ничего не понимаю. Он что, решил ребенка на себя записать?
— Да.
— Прямо законно-законно, с фамилией и отчеством?
— Да. И с молодайкой заодно расписаться, чтоб, как говорится, не отходя от кассы…
— Вот сука!
— Кто, Коля?
— Нет, эта, которая не отходя от кассы! Да и Коля тоже! Как у него хватило совести так с тобой поступить? Ты ведь тоже могла себе родить… Тогда…
— Да, могла. Я даже помню, как он просил меня… Съезди, говорит, одна куда-нибудь в санаторий, чтоб… Ну, чего я тебе рассказываю. Сто раз уже об этом рассказывала. Нет, чего я тогда его не послушала, а? Честная жена, блин! Спортсменка-комсомолка-отличница! Не могу изменить любимому мужу! Хотела как лучше, чтоб свою любовь ему доказать, а оно видишь как вышло… Дура я, Санька. Так мне и надо, наверное.
— Ты не дура, Кать. Ты поступила так, как хотела. Ты любила, ты сделала выбор. Вся беда в том, что Коля не оценил твоего подвига. Это тебе казалось, что подвиг, а получилось, вроде как в душу ему плюнула. Ой, кошмар какой… Вот же, Федора Михалыча на вас нет, продолжение «Братьев Карамазовых» писать!
— Да, ты права, Сань. Наверное, он мне моего благородства простить не мог. Вот если бы я его просьбу выполнила, ну, то есть нагуляла бы на стороне ребеночка, тогда бы мы вроде как сравнялись… Минус на минус бы получился. Он не может, а я нагуляла. И был бы плюс. Да, ты права. А так… Я ж не думала тогда про себя, что вот, мол, какая я благородная. Я просто любила мужа и хотела быть ему верной. И он меня любил, я знаю.
— Да, Кать, любил. Я тоже знаю. Я думаю, он и сейчас тебя любит.
— Нет, Сань, нет. Ты знаешь, я вчера даже не узнала его. Он же в последнее время поздно домой приходил, уставший, сразу спать ложился. И все молчком, молчком, даже в глаза не смотрел. А вчера! Ты бы видела! Глаза горят, руками машет, слюной изо рта брызжет! И все про ребеночка, про ребеночка! А меня будто в упор не видит… Не знаю, даже в городскую квартиру возвращаться не хочется. Там, наверное, перевернуто все, он же вещи свои собирал… Наверное, здесь зимовать буду. И на работу отсюда ездить буду. Если вообще до весны доживу.
— Доживешь, Кать, куда ты денешься. Ты сильная, ты все вынесешь.
— А зачем?
— Что — зачем?
— Ну, для чего мне это выносить? Для кого? У меня ж больше никого нет, кроме Коли. Ну, есть родственники какие-то, так мы особо не дружимся. Вот, ты еще есть. Зачем, для кого?
— Для себя, Кать. Для жизни. Ее надо прожить, как бы там ни было. Ты сильная, ты справишься. Ты очень сильная женщина, Кать.
— Слова, Сань, слова… А если вот тут все сгорело за одну ночь и жить больше не хочет? — постучала себя Катька ладонью по груди. — Если ни голова, ни сердце предательства не принимают? Если оно даже в огне не горит? Сердце горит, а предательству — хоть бы хны… Нет, скажи, как у него совести хватило, а?
— Не знаю, Кать… Я думаю, его затянуло в новое счастье, как в паутину. И счастье оказалось сильнее совести. Да, счастье всегда сильнее совести, Кать… Особенно мужское…
