Михаил Лифшиц - Почтовый ящик
Покричали, поговорили, потом прошло. Ни Сергей, ни Таня разводиться не собирались…
* * *Увы, читатель, мой герой изменял жене. Такое предосудительное поведение Сергея Зуева нуждается в некоторых комментариях.
Интимная сторона семейной жизни не очень устраивала Сергея. Естественные поползновения мужа Татьяна могла пресечь грубым отказом. Могла уступить, но демонстрируя явное нежелание. Однажды сказала ему как будто выстраданное: «Слушай, я давно хотела тебя спросить, а ты не можешь без этого обойтись?» Сережа обиделся, замер, отодвинулся от жены. Потом целую неделю смирял свою плоть. Так он всегда поступал, когда его прогоняла жена, пока гормоны не перебарывали обиду: в конце концов, с какой стати терпеть! Любой повод для перерыва в интимных отношениях Таня использовала сполна. Если, например, болела Анна Петровна, то Татьяна устраивала переселение. Она ночевала с матерью, чтобы якобы помочь, если что, а Прокофьич спал в одной комнате с Сережей. Ночью Танька дрыхла без задних ног, а Прокофьич тащился, вздыхая и будя Сережу, в другую комнату, чтобы подать больной лекарство или питье. Комедия продолжалась и после выздоровления, Татьяна выгадывала каждую ночь, только бы не спать с мужем.
При всем при том Таня была абсолютно нормальной полнокровной женщиной, все у нее было на месте, и все центры удовольствия работали исправно. Не физическая неполноценность была причиной Таниных фокусов. Таня привыкла, что в любом деле она чуть в стороне от всех: на работе, дома, на садовом участке, в компании. Или по неспособности не могла участвовать в общем деле. Или уже и не поручали ей ничего. Заранее известно, без толку! Бывало, что и могла бы сделать, но привычно прикидывалась неспособной: «Ой! Уже так поздно, темно. Как я пойду? Ведь до булочной неблизко, а разгул преступности в городе налицо». И так же привычно махали на нее рукой и обходились без Тани. Но уж в постели Сергей не мог без нее обойтись. Вот Танька и куражилась. А тут, вишь ли, обошелся Серега без нее.
Круг общения Сергея был ограничен. Ни родственников, ни друзей детства вокруг него не было. Никаким посторонним делом он не увлекался. Его время было полностью поглощено семьей, работой, садовым участком и автомобилем с гаражом. Садовый участок, как филиал института, те же лица. В гараже, бывало, выпивал с мужиками. А так, все знакомые – с работы. И в гости ходили друг к другу, и отдыхать, случалось, вместе ездили, и в школе на родительских собраниях вместе сидели.
Правда, на работе была чудесная компания, в которой Сережа пришелся ко двору. Были в этой компании и молодые женщины, многие, как обычно, незамужние или разведенные.
Встречались после работы, гуляли, ездили с детьми в Москву в зоопарк. Сергей, само собой разумеется, брал с собой Таню. Отрешенность Тани обращала на себя внимание, даже раздражала некоторых, особенно разведенных самостоятельных женщин, которые сами пробивались в жизни, в одиночку тянули ребенка и за все отвечали головой. Но Сереже ничего не говорили, даже не шутили на эту тему. Считали, что свою семью не сберегли, так нечего чужую трогать.
Как-то наметили поход на байдарках с детьми, выпросили в институте автобус до самого берега, и оттуда тоже автобус. Сережа загорелся мыслью прокатить сына. Нашли байдарку, оставили Аську теще и отправились втроем. В условиях байдарочного похода Танина никчемность всем особенно бросалась в глаза, даже привыкшему ко всему Сереже. В походе ему поневоле пришлось смотреть на жену глазами посторонних.
После похода раздражение против Тани среди молодых баб приняло активную фазу. Красивая и разбитная Марина сказала подругам: «Не могу больше этого терпеть! Беру соцобязательство на этой неделе изнасиловать Зуева. С какой стати Танька одна им пользуется!»
Действовала Марина просто и решительно. Попросила Сережу помочь ей по хозяйству в обеденный перерыв. Сережа, конечно, согласился. Дома Марина положила ему руки на плечи и спросила: «Ну, хочешь помочь?» Сережа пробормотал: «Хочу». «А еще чего хочешь?» – спросила Марина. «Тебя», – сказал Сережа. «Ну, что ж, уговорил», – засмеялась Марина.
На следующий день Сережа вручил Марине большой букет цветов. При этом глядел на нее влюбленными глазами и счастливо улыбался. Марина чрезвычайно смутилась. Потом нашла момент, чтобы объясниться с Сережей. «Ты что себе вообразил? – сказала Марина. – Послушай, дорогой. У тебя жена Танюшка и двое малюток. Им носи цветы и конфеты. Я сирот плодить не собираюсь, хватит, что у самой сын без отца растет. Не углубляй! Мне нужен мужик холостой, свободный. Если насовсем. А наша с тобой любовь – с восьми до пяти, суббота, воскресенье – выходные, и чтоб никто не знал. Нечего меня засвечивать. У меня другие задачи. Понятно?»
Нет, не поверил Сережа красивой женщине. Не мог даже вообразить, что произошедшее между ними ничего не значит для нее. Устраивал свидания. Марина соглашалась прийти и приходила, но могла и отказаться по смехотворной, маловажной, на взгляд Сережи, причине. «Разве стоит такой пустяк нашей встречи?» – с пафосом спрашивал Сережа. А Марина просто отвечала: «Для меня это важнее».
Но не получалось у Сережи скрытно любить Марину. Поэтому через три месяца Марина прекратила роман. Сережа страдал, но на него уже посматривала другая дама из их компании. Марина как будто открыла сезон охоты.
Так продолжалось несколько лет. Благодаря опытности женщин и, несмотря на Сережину неосторожность, до законной жены никакие слухи не доходили. Пока не пришла очередь Галочки.
Сойдясь с Галочкой, Сережа с удивлением понял, что он давно любим, преданно и нежно. Еще он понял, что женщина может быть не только ярмом на шее, как жена, и не только партнером в постели, как Марина. Женщина может быть другом и советчиком. Женщина может пожалеть, когда тебе больно. Так что, похоже, Сережа с Галочкой затевались надолго.
Но не хватало Галочке осторожности своих предшественниц, побывавших до нее в Сережином сердце. Говорить про их роман на предприятии стали вскорости после его начала. А вслед за тем последовали описанные выше события, положившие конец Сережиным любовным историям. К тому же изменившиеся условия жизни не способствовали свободной любви. Началась новая жизнь с разговоров.
ЧАСТЬ 3. Конец века
Глава 28
Настало время, когда главной темой жарких споров стала внутренняя политика, обсуждение происходящих в стране событий, новых имен и открывшихся исторических тайн. Причем люди, прожившие схожие жизни, имеющие равный достаток и одинаковое происхождение, вдруг оказывались горячими сторонниками противоположных партий. Орали до хрипа, чуть ли не дрались, ссорились и расходились навсегда. В благополучных семьях могло оказаться, что жена – за коммунистов, а муж – за демократов. Правда, в таких случаях обычно супруги договаривались не касаться больных тем. На работе политические разговоры звенели каждый день.
– Вы знаете, – рассказывал Миша Севостьянов. – У меня сначала не было никакого отношения к этим новым веяниям. Впечатления от перемен были самые разноречивые. С одной стороны, хорошо, новые люди пришли, эти беспомощные и злые старики исчезли, мир христианский стал на нас добрее смотреть: «Perestroyka!». Ñ äðóãîé ñòîðîíû, âñå êàê-òî ñëèøêîì áûñòðî ïåðåñòðîèëèñü, ïðî ñâåæèé âåòåð ïåðåìåí ìãíîâåííî çàãîâîðèëè. Ãîðáà÷åâó èç òîëïû êðè÷àò: «Ìèõàë Ñåðãåè÷, áóäü çäîðîâ! Õîðîøèé òû ìóæèê!» Íàñòîðàæèâàëî âñå ýòî. ß ñìîòðåë íà ïåðåìåíû ñ îäîáðåíèåì, íî íå ñëèøêîì ñèëüíî óìèëÿëñÿ. Æäàë, ïîêà â äóøå ìîåé ñàìî ñôîðìèðóåòñÿ îòíîøåíèÿ êî âñåìó ýòîìó. ×òîáû íå òàê, ìåõàíè÷åñêè, ðåøè ê òàêîìó-òî ÷èñëó, òû «çà» èëè «ïðîòèâ»?
– Ну и сформировалось? – спросила Валентина Михайловна, слушавшая коллегу с живым интересом.
– Так вот, – продолжил Миша. – Я и говорю, что не торопился, ждал, примет душа это все или не примет. Однажды, смотрю я по телевизору репортаж, как Горбачев на ферму приехал, где высокие надои, по пять с половиной тонн молока от каждой коровы. Подвели его к доярке. Доярка пожилая, держится с достоинством. Такое лицо у женщины хорошее. Горбачев ей, мол, как это вы добились таких показателей. А она отвечает, что делали все, как положено, вот и добились. А он ей: «А шесть тысяч сможете надоить?» Доярка и отвечает: «В этом году, думаю, шесть тысяч надою, тогда на пенсию уйду», а Горбачев похвалил: «Ну, тогда мы вас на пенсию не отправим!» На мгновение неловкость повисла в воздухе. Так бывает, когда собеседники друг друга не понимают. Доярка-то сказала, что собирается себе самой данный зарок, долг свой, как она его понимает, выполнить, а потом – шабаш, уйти с этой каторжной работы и отдохнуть. Вдруг ей говорят, что и тогда не пустят отдохнуть. А для Горбачева уход на пенсию – это катастрофа, отставка. Уйти на пенсию – значит потерять власть, почет, дачи, лимузины и прочее. Вот он доярку похвалил и пообещал, что, раз она так хорошо работает, то наказывать ее уходом на пенсию не будут. Хоть он – царь, а она – крестьянка, но в разговоре-то они – собеседники, минутное равенство у них. И они вдвоем и не поняли друг друга. Тут все в окружении засмеялись, то ли не заметили неловкость, то ли, наоборот, захотели замять. Потом вся свита дальше двинула.
