Майкл Ондатже - В шкуре льва
— Вы знали женщину по имени Элис Галл?
— Нет… А что, я должен был ее знать?
— Да.
— Ее нет в живых?
— Почему вы так говорите?
— Вы сказали «знали».
— Да.
Патрик включил свет и увидел Харриса, глядящего ему прямо в глаза.
— Вы приняли решение?
— Еще нет.
Патрик выключил свет. Они снова исчезли друг для друга.
— Элис Галл, — очень медленно произнес Харрис, — была убита анархистом.
— Это не так.
— Она была актрисой. Верно?
В темноте Патрик слышал, как Харрис делает глоток бренди и ставит стакан на стол. Патрик сидел на полу, его здоровая рука лежала на взрывмашинке.
— Кажется, я где-то ее видел, — сказал Харрис.
— Она обычно выступала здесь. Здесь, на вашей недостроенной станции, проходили собрания. Здесь мы с ней встретились, после многих лет.
— Какие собрания? О чем вы говорите?
— Потом я ее потерял… Кто-то дал ей не ту сумку. Просто по ошибке. Она взяла не ту сумку. Там было взрывное устройство, бомба с часовым механизмом. Она шла с ней в толпе по Данфорт-авеню, недалеко от Бродвью, шла в центр города. Кто знает, что она думала о том, что у нее в сумке. Они поняли, что ей грозит опасность, как только это обнаружилось.
Патрик говорил почти беззвучно, шепотом. Если бы он писал, подумал Харрис, то буквы становились бы все меньше.
— Больше не хочу об этом говорить.
— Тогда это навсегда останется для вас кошмаром.
— Это навсегда останется кошмаром, Харрис. Она любила повторять одну строку, одну старую пословицу: «Единственное место, куда можно плюнуть в жилище богача, это его лицо».
— Это Диоген.
— Я не знал.
Тишина.
— Продолжайте, Патрик.
— Меня разыскали на кожевенной фабрике, крича о том, что случилось. И я бросился бежать. Я бежал на север, по краю долины, машин на улицах не было, из-за демонстраций в городе царил хаос. Пробегая мимо пекарни «Герань», я захватил с собой ее друга Темелкова, чтобы он помог мне ее найти. И мы вдвоем пробежали весь путь до Данфорт-авеню, где собралась толпа и где, по-видимому, находилась Элис. Когда мы там оказались, у меня уже не было сил кричать. Элис! Я не мог даже прошептать ее имя. Мы начали подпрыгивать, чтобы высмотреть ее над головами толпы. Она несла бомбу с часовым механизмом, не подозревая об этом, и вскоре все это должно было взлететь на воздух вместе с ней. Мы с Темелковым подпрыгивали, вокруг нас была толпа, время от времени мы видели искаженные лица друг друга… Потом раздался взрыв. Довольно близко, не так далеко, чтобы я не мог ее найти, схватить эту сумку и отбросить куда-нибудь подальше…
Тогда никто не двинулся с места, запомнил Патрик, толпа молча сомкнулась. Элис согнулась пополам, держась за ребра, между ею и потрясенными людьми образовалась дистанция в двенадцать футов. Когда к ней подошел Патрик, она узнала его — глаза, которые невозможно забыть, рана на боку. Он нежно ее обнял, боясь причинить боль. Он неотрывно смотрел ей в глаза, больше всего боясь, что они закроются и не впустят его. Один глаз заморгал, затем другой. И тут сумка, стоявшая в десяти футах от них, еще раз взорвалась.
Никто не пострадал. Но когда он снова на нее посмотрел, ее глаза были закрыты. Мертвая рука вцепилась в полу его куртки.
Он встал и побежал, в ее крови, испуганная толпа расступилась. Он не подозревал о том, что с его губ слетают стоны. Врезавшись во что-то очень прочное, он вновь обрел способность видеть.
Он посмотрел в лицо Николасу Темелкову, который крепко держал его за плечи. Не для того чтобы поймать, а чтобы успокоить. Патрик отчаянно вырывался. Лицо бывшего строителя моста скрепляла воедино одна условность — две прозрачные слезинки. Две крохотные серебряные кареты.
Потом Николас Темелков отпустил его и подошел к телу Элис.
— Патрик…
В комнате было по-прежнему темно. По-прежнему тихо. Харрис сидел не шевелясь, молча, в полной темноте. Ему было известно лишь одно: откуда доносился голос.
На потолке, высоко над ним, было окно с восемью полумесяцами. Вскоре там появится намек на голубизну. Мой бог, ведь он приплыл сюда, внезапно понял Харрис. Вот как он сюда проник, по туннелю. Какие видения, какая мечта его вела? Он нажал на часы с репетиром, пробило пять. Звук ясно прозвучал в темноте.
Мысль о близости рассвета отгоняла сон. Харрис оставался на месте еще час, вплоть до момента, когда в комнату проник первый луч света. Он задержался в углу на потолке, неясно высветил шкафы, треклятую плитку в «елочку», похоже раздражавшую всех, а потом рассеял тьму в алькове, где стояла кровать, на которой в странной позе лежал Патрик — скорчившись, подняв колени, разбросав руки в стороны, закинув голову назад. Он перерезал себе глотку в темноте. Боже мой! Харрис вскочил. Потом снова сел. Нет, Патрик спал. Спал! Порезы были получены еще в туннеле. Харрис облегченно вздохнул. Взрывмашинка стояла на полу. Харрис понимал, почему этот человек выбрал именно его, почувствовал, что он один из немногих людей во власти, кто связан с чем-то осязаемым. Ведь тем, кто обладает реальной властью, нечего предъявить. У них нет при себе ничего. Харрис — дилетант рядом с ними. Ему каждый раз приходится продавать себя.
Харрис стоял над Патриком.
Ночью он лег, — от сна пробудившись,Видит: львы резвятся, радуясь жизни.Боевой топор он поднял рукою,Выхватил из-за пояса меч свой, —Словно копье, упал между ними.[8]
В дверь постучали. Шесть утра. Харрис не отозвался. В дверь снова постучали. Харрис опасался, что Патрик внезапно проснется.
— Войдите, — прошептал он.
Вошел офицер, четко печатая шаг, и отдал честь. Прежде чем он успел громко отрапортовать, Харрис, приложив палец к губам, указал на кровать.
— Возьмите взрывмашинку и обезвредьте. Пусть он поспит. Ничего не говорите. Просто унесите машинку. И пришлите сюда медсестру перевязать ему раны.
~~~
— Патрик!
Он медленно просыпался, на его плече лежала рука Ханы.
— Патрик! Мы должны ехать в Мармору.
— Еще пять минут, нет, десять.
— Нет, мы должны ехать. Я приготовила термос с кофе.
— Спасибо.
Его одежда стала влажной от ночного пота.
— Я проснулся. В Мармору. Хорошо.
Он стоял на балконе в ночном воздухе и смотрел на большой зеленый сад владельцев дома. В атмосфере еще чувствовались остатки вчерашней жары. Хана заперла дверь, они спустились вниз по двум пролетам металлической лестницы и направились по Олбани-стрит к машине. В этот час дома казались большими и красивыми, кое-где горел в окнах свет, неясно проступали интерьеры с характерными особенностями, каждый со своей историей. Здоровая рука Патрика лежала на плече Ханы, которая прижимала к себе термос.
— Расскажи мне о ней.
— Она была лучшей подругой твоей матери. Я тебе все расскажу.
Балконы второго этажа, изгибаясь, нависали над улицей. Из-за каждой ограды лились свои запахи. Мистер Ривьера, вернувшись с ночной смены, поливал свой сад в три утра, не обращая на них внимания. На лестничных перилах висел собачий поводок. Они ехали за Кларой, чтобы вернуть ее сюда. Патрик считал эту улицу особенно красивой, особенно уютной в этот ранний час — на ступеньках крыльца можно видеть отдыхающих енотов, они кажутся ручными и явно чувствуют себя здесь хозяевами.
Остановившись у «форда», они открыли правую переднюю дверцу. Патрик чуть было не сел за руль.
— Хочешь повести машину? — спросил он.
— Я? Я не умею переключать скорости.
— Вперед! Я буду их переключать, пока мы не выйдем из города.
— Я попробую.
Хана села прямо, приспосабливая зеркальце заднего вида к своему росту. Патрик забрался в машину, довольно покряхтывая, стараясь показать, как ему удобно на пассажирском месте.
— Включи фары, — произнес он.
Примечания
1
Эпос о Гильгамеше, таблица VIII. — Здесь и даже цитируется по переводу И. М. Дьякова.
2
Пень, болван (англ.).
3
Иисус Христос, будучи в стране Гадаринской, изгнал из бесноватого нечистых духов и позволил им войти в свиней, которые бросились с обрыва в озеро (См.: Лк. 8, 26–39).
4
Имеется в виду битва при Гастингсе.
5
Суровой зимой стонет холодный ветер, земля тверда, как железо, вода — как камень (англ.).
