Леонид Пасенюк - Съешьте сердце кита

— Салют, доньи Ба́рбары! — Она заметила меня. — Ох, тут даже дон! Вас тут всего двое, оказывается. Я не помешала вашей уединенной беседе?

— Нет, нет, — поспешно сказал я.

— Ну, а ключа-то так и не нашли?

— Вроде нет, — сказал я. — Давайте руку, помогу.

Рука у нее была маленькая, крепкая и шероховатая от мозолей и порезов.

— М-м… Кажется, поцарапала палец. Тут битое стекло везде. — Она схватила порез губами. — Видно, стекло в форточку нам так и не вставят. Комендантша сказала, пока котов не сотрем.

— А ну и пусть, — протянула с неудовольствием Муза. — Все равно не сотрем. Вместо стекла я фанеру приспособлю.

Я напряженно прислушивался к тому, как говорит Соня. До сих пор я как-то не обращал на ее голос внимания. А сейчас вслушался: тембр девичий и как бы даже не девичий. В нем что-то, ну, как это говорят, чарующее, но и властное. Серебро и медь.

Я обрадовался, что нашел определение. Серебро и медь!

— Что-то ты поздно. Тебе же на работу, — пожурила подругу Муза.

— Драка была на танцах, — сообщила та, смеясь. — Драка-то диковинная! Объявили дамский вальс. И дамы должны были приглашать кавалеров. Вот одна пригласила, а другая, стоявшая рядом, что-то ей такое оказала по сему случаю не в дугу. И началась потасовка. Ну, парни обрадовались, крику было! «Браво, бис, повторить!» Пришлось разнимать. Не очень это почетная работа — разнимать дерущихся дур.

— А я вас не видел, — огорчился я. — Станцевали бы. Видел две пары, они танцевали что-то вроде рока, у одной пары это так слаженно получалось.

Соня кивнула и пригладила перед зеркальцем волосы.

— Это Жанна из нашего барака. А с ней один там самец-красавец. Танцует он замечательно, слов нет.

— Противный тип, — не утерпел я и тут же неожиданно для самого себя спросил: — Вы завтра днем свободны, девушки?

— Я — да. Муза днем работают. Вика, — не знаю, она сейчас на работе. А что?..

— Сходим на Матокутан — покупаемся, подзагорим немного. Лето ведь уходит. У меня впереди еще какой-нибудь крымский пляж, а у вас, увы… коридоры в техникуме.

— Я с удовольствием, — согласилась Соня и, держась за спинки смежных кроватей, легко вскинулась, поболтала в воздухе ногами. — Я такие прогулки люблю. Вообще люблю смотреть, как живет мир.

— Завидую вам, — вздохнула Муза. — Как-нибудь в другой раз и я увяжусь за вами — понаблюдать, как и чем живет мир.

Втайне я ликовал. Уже не стоило скрывать пе-РвД самим собою, что я скучал без Сони. Правда, я еще не пытался всерьез проанализировать свои чувства — и хорошо делал. Похоже, что тут анализ оказался бы ни к чему. Не тот, наверное, случай…

День выдался солнечный. Небо окрасилось в блёклые выполосканные тона. Разбросанные по сопкам елочки как бы споткнулись на полушаге, прислушиваясь к сморенному шепоту бамбукового подлеска.

Соня вышла из общежития легкая, как бабочка, даже казалось, что за спиной у нее вот-вот сверкнут и прострекочут прозрачно-перепончатые крылья. А вообще была она плотно сбитой, и впечатление ее как бы невесомости исходило от одежды: от пестро-зеленой ситцевой юбки колоколом, от белой блузки свободного покроя, от легких полукед.

— Девочки не пойдут: спят, устали. Ночью было много сайры, я уложила что-то около тысячи банок.

— Значит, и вы устали?

— Да, чуть-чуть, но это ерунда, я отосплюсь перед работой.

— Вот и хорошо, что мы пойдем одни, — подумал я. — Девочки, конечно, симпатичные, слов нет, но Соня… А что, собственно, Соня?»

В растерянности я отвернулся, чтобы она не видела моего лица.

Море от Матокутана, сколько хватал глаз, натуго было стянуто вроде бы варом, и непостижимым казалось, как из черно-смолистой его массы мог вырасти и вознестись изящный абрис Тяти, сотканный из солнечной пыли и брызг, нематериальный, как намек, впечатляющий, как пирамиды египетские…

Мы остановились у деревянного щита, выброшенного прибоем: на нем можно было удобно расположиться.

Уже лежа, Соня сказала с наивной многозначительностью :

— Говорят, сюда японский император когда-то приезжал отдыхать. На дачу. Микадо этот самый. Когда еще японцы здесь хозяйничали…

— Гм… Уж и микадо? — усомнился я. — Вроде он местечка потеплее в Японии не нашел.

— Может, он искал попрохладнее. А чем вам остров не нравится?

— Да мне-то нравится. Но я же не микадо.

Мы немного поплавали среди бурых и скользких камней, в шипящей пене. К низкой температуре можно было все же притерпеться.

Однако вылез я из воды довольно поспешно, сразу же вслед за Соней.

— Вы любите бутерброды со сливовым джемом?

— Люблю. Давайте мажьте.

На самом деле я не очень-то уважал сладкое.

— Я сладкоежка, — призналась Соня. — И ничего другого, никакой иной еды мне не нужно. Побольше джемов, побольше сгущенки.

На ее руке тикали водонепроницаемые часики: время бежало незаметно. Я позавидовал:

— Занятные у вас часики.

— Это подарок. Это когда я уезжала из Вильнюса, с завода «Эльфа» — знаете, магнитофонные приставки, разная такого рода продукция? — мне мои комсомолята подарили.

— Ваши?

— Я была комсоргом цеха. Вот они и подарили на память.

Я лежал рядом с ней, закинув руки за голову. Легкий загар покрывал ее кожу. Маленькими лупами посверкивали на коже прозрачные капли. Волосы были взлохмачены. Они всегда были слегка в беспорядке, и так даже шло ей, когда немного лохмами…

— Далеко же вас занесло от Вильнюса.

— Далеко, — согласилась Соня. — В общем это Целая история. Я ведь во Владивосток приехала без пропуска, сама по себе, как птица. А могла же поступить учиться в Москве, там у меня тетка, было бы, наверно, легче. Ну, а я во Владивосток, куда подальше… Приехала — и сразу в милицию попала, спасибо милиционеру, симпатичный дяденька, он в каком-то звании — ну, разобрался, помог… Назад не выслали. Вот… я и поступила с десятилеткой на третий курс гидрометтехникума.

Я исподтишка любовался ею. Она что-то говорила и говорила, и я впитывал каждое слово как-то бессознательно, улавливая их смысл заторможенно уже задним числом, наслаждаясь больше самой их мелодичностью, серебряно-медным звоном.

Соня щурила глаза. Между губ, чуть тронутых вчера химической помадой (оказывается, ее не так-то легко смыть), солнечно блестели крепкие подковки зубов.

— Отец помогает вам?

— Нет.

— Наверное, думает, вам достаточно?

Живо повернувшись на бок, она с досадой возразила :

— Я извиняюсь, но он должен понимать, что на шестнадцать рублей стипендии не очень-то разгуляешься! А ведь он военврач — там, в Вильнюсе,— зарабатывает, мог бы сколько-то и прислать иной раз.

— Но ведь можно же… ну…

— Попросить, да? Ну, нет, просить я не умею. Проживу и на шестнадцать рублей. Вот здесь, например, я все-таки получу большие деньги.

На обратном пути она охнула и присела.

— Взгляните, пожалуйста, что у меня в пятке. Иногда кольнет, как иголкой.

Я наклонился.

В замозолевшей, белой от воды пятке чернел в обескровленном гнездышке камешек.

Я попытался извлечь его оттуда острием английской булавки. Камешек провертывался свободно, как шарик в подшипнике, и не выступал наружу.

Соня смотрела на меня, сжав губы.

— Знаете, это немножко больно.

— Терпите. Придется потерпеть.

Поняв, что булавкой с камешком не справиться, я крепко сжал кожу гнездышка. Камешек сам собою вышел на поверхность. Подковырнул его ногтем — и операция с блеском была закончена.

Я даже эгоистично пожалел, что так быстро, но и улыбнулся, когда Соня освобожденью выпрямилась. Тотчас же, как бы в уплату за услугу, она придавила у меня на плече комара.

Эти маленькие, пустячные происшествия не то что сблизили нас, а как-то смутили, и мы уже избегали смотреть друг другу в глаза.

— Я хотел вас сфотографировать, но не мог выбрать момента.

Она засмеялась.

— И не надо. Знаете, один паренек дружил с девушкой, изредка фотографировал ее, а потом напечатал снимки — и ужаснулся: «С кем я ходил?!» Мои фотографии получаются не очень удачно. Вообще, я слышала, девчонки хвалят ваши снимки, говорят — как в журнале, вы кому-то их показывали, да?.. Это хорошо, когда такие способности.

— Да нет, какие способности, — засмеялся я, — фотографирую как бог на душу положит, иногда случайно получается приличный снимок. А у вас что, какой-нибудь талант у вас есть?..

Наверное, вопрос прозвучал не очень-то тактично.

Она выпятила губу, старательно припоминая.

— Не знаю. Всем понемногу увлекаюсь, но ведь это как раз признак отсутствия таланта. Еще спорт люблю: и плаванье, и альпинизм, и лыжи…