Катя Рубина - Меркурий до востребования
– Бедная Магда? Как ты это перенесла? Ты тогда работала или..?
– Тогда я работала, деньги были, диссертацию наконец-то защитили, я как раз подумывала о расширении жилплощади, присматривалась к трешке одной.
– И? – Надька вся дрожала от участливого нетерпения.
– А теперь мне в моей двушке одной очень хорошо.
– Он отвалил, делить не стали?
– Тут мне повезло, ничего делить не надо, он теперь как сыр в масле.
– Кто же позарился на такого тёху? Кому же он нужен, и немолодой ведь уже, он всегда, кстати, тебе не пара был, серый крот. А бабу эту, счастливую обладательницу, ты видела?
– Видела.
– Кто такая?
– Директор колбасной фабрики.
– Шутишь?
– А что тут смешного? Она ему очень подходит.
– Кириллу Владимировичу твоему, научному червяку? Ему что, колбасы не хватало?
– Да, оказалось, ему для счастья всегда не хватало простой любительской, с жирком, без всяких изысков.
– И ты после всего этого работу бросила?
– Угу.
– И что собираешься? – Голос Надьки затрепетал.
– Идейка одна есть. Надеюсь, все сложится, дело интересное.
– Это ты молодец, – участливость Надьки просто как ветром сдуло, на лице ее появилась хищная улыбка. – «По чужим головам решила прогуляться, – Надькины мысли ритмично, как на печатной машинке, отстукивались в голове. – Самая умная нашлась, идейки на чужих костях развивать, ну ничего, найдутся на твои идейки другие, посмотрим еще, кто кого». – После Сима еще заглянешь? – спросила она, тем самым давая понять, что теперь можно и паузу сделать. «Посмотрим, как разовьются события, – думала она, – а потом звонить Марку».
– Конечно, – Магда кивнула, – я заскочу.
Уверенной походкой она зашла в кабинет к Красповицу.
История Пупель
Пупель лежала в психушке. Время тянулось бесконечно медленно. Днем она чувствовала себя абсолютно здоровой, к вечеру все менялось. Чувство страха наваливалось внезапно, непредсказуемо. Она покрывалась холодным потом, залезала под одеяло, во рту появлялся неприятный кислый вкус и дальше – несдерживаемый поток мыслей, картинок и событий, в которых она не могла разобраться, и от этого страх нарастал с еще большей силой. Пупель казалось, что все эти образы просто заполняют ее до дна, и она, как Пупель, просто перестает быть самой собой, вместо нее существует маленькое темное пятнышко, на фоне которого вырастают как ядовитые грибы отвратительные монстры, против этих тварей нет средств. Они прячутся днем и потихоньку на цыпочках вылезают вечером, чтобы к ночи начать свои извращенные пытки стихами, завыванием, мерзкой тошнотой.
Пупель навещали родители и Магда. Мама приносила еду, фрукты, домашние котлеты, конфеты. Есть Пупель не хотелось, она, дабы не расстраивать маму, что-то надгрызала, глотала, запивала, но вкуса не чувствовала, еда вызывала у нее чувство отвращения.
Все в один голос говорили ей, что есть надо, что без этого выздоровление не наступит, что надо набираться сил, взять себя в руки. Пупель не сопротивлялась, она говорила:
– Да, да, – и ничего практически не ела.
Магда приходила каждый день, вернее, каждый вечер. С Магдой Пупель было хорошо и спокойно. Пупель вываливала ей все свои страхи и, как ребенок, обязательно требовала от нее сказку.
– А теперь о Прокопии, – просила она.
И Магда рассказывала в своей определенной манере, немного странно, немного преувеличенно, но очень интересно.
– А ты думаешь ему, Прокопию, было легко? – говорила она. – Человек выбрал юродство. Это служение Богу – самое тяжелое и непостижимое для понимания. Все уважают набожных праведных людей, старцев, схимников, а к юродивым отношение плевое, юродивых, как правило, терпеть не могут. Юродивый юродствует, раздражает, достает. Все думают: «Да что же это такое? Что он ко всем лезет? В таком непристойном, неподобающем виде ходит, эксбиционист проклятый, тьфу, смотреть омерзительно, и без трусов. Это просто издевательство, и никакой он не святой, это просто насмешка, да пошел этот юродивый к чертовой матери, будет еще эта мерзота мне в душу плевать».
Так и с Прокопием было, в страшный мороз, когда на паперти находиться было вообще невозможно, Прокопий отправился поискать место чуточку потеплее. И естественно, его никто на порог не пустил, и даже собаки в конуре на него рычали. Кому приятно выслушивать суровые слова, что ты полное ничтожество и живешь как говнюк, хоть и в церковь ходишь, и посты соблюдаешь. Никто не любит, чтобы ему рычали, что надо покаяться. В чем каяться-то? Пустишь придурка, а из него, как из помойного ведра, польется такое, что-де погибнет град, если все будут во грехе продолжать жить, и всякая другая пурга.
И собак тоже понять можно. Им места было жалко, они так угрелись, прижались друг к другу шерсть к шерсти, хвост к хвосту, а тут этот вонючка на черных сухих ножках, в мешке рваном, еды от него не дождешься, это уж точно, а места много займет, сожрать его толку никакого, что за радость в лютый мороз ледяные кости глодать.
Это потом Прокопий рассказывал священнику отцу Семиону, кстати – под страшным секретом, не хотел, чтобы при его жизни об этом знали, что в эту ночь, когда никто не пустил его погреться, он вернулся на паперть, весь скрючился, скорежился, закрыл глаза и чувствовал, что больше невмоготу.
И, наверное, в первый раз в жизни ему стало как-то не по себе. Начал он молиться, дабы скорее все это из себя изгнать. И вдруг откуда-то, неизвестно откуда появился беленький мальчонка, весь такой светленький, почти прозрачный.
Как будто из инея морозного сделанный, мальчишка держал в руках цветочки на палочках, такие синенькие цветочки, ни листиков, ничего, просто пришитые к веточкам, и самое чудное было, что в такой мороз от них шел запах весенний, как от набухших почек. А мальчонка этот ничего не сказал, он только этими волшебными цветочками на палочках Прокопия в носу пощекотал, и Прокопий чихнул, громко так, а-а-а-а-пчих. И после этого чиха разлилась по всему его телу теплота, вроде он чаю горячего выпил или бульону съел. И подумал Прокопий, что уже умер и от этого так ему хорошо. А на самом деле он вовсе и не умер, он лежал живехонький, практически голый на паперти в сорокаградусный мороз, с босыми ногами, без носков и прекрасно себя чувствовал, а к утру вообще потеплело до нуля. А умер он после этого через полгода в ночь на 8 июля.
Он отправился в Михайловский монастырь. У монастырской ограды Прокопий, почувствовав какую-то слабость, опустился на землю, хотел закрыть глаза и вдруг опять увидел прозрачного мальчика. Мальчик стоял прямо перед ним. Только на этот раз у него были другие цветы, таких красивых ярких цветов Прокопий никогда не видел. Красные большие лепестки свернуты трубочками, как маленькие бочонки, на стеблях шипы. Мальчик поманил его к себе и исчез. Прокопий с легкостью поднялся и радостно сказал: «Я иду к Тебе».
Теперь он точно знал, что час настал и Бог зовет его.
На заре поднялся сильный ветер. Нависли черные тучи. Стало холодно, и посыпал, повалил густой снег. Снег покрыл плотной шапкой леса, поля и огороды.
Люди в ужасе смотрели на это небывалое явление.
О Прокопии вспомнили только на следующий день – мол, и вчера у обедни и у всенощной его не было, а он никогда не пропускал ни одной службы. Туда-сюда, нету. Начали искать, и только на четвертый день увидели у ограды монастыря в снежном сугробе цветущий куст с ярко-красными благоухающими цветками, а под сугробом лежало тело Прокопия.
Пупель заплакала, ей стало легче.
– Я домой хочу, – зашептала она Магде, – я никогда бы не смогла быть юродивой.
– От тебя этого не требуется, – спокойно рассуждала Магда, – а домой ты скоро вернешься.
– Как я могу вернуться домой, когда дома у меня Погост, Господи, Боже мой, что я наделала?
– Эту проблему мы решим. Когда ты вернешься домой, там даже духа Погоста не будет, – пообещала Магда.
– Я боюсь, ты не знаешь, что это за человек.
– А я тебе говорю, что все будет хорошо, я обещала и сделаю. – В голосе Магды была такая уверенность, что Пупель совсем успокоилась.
– Там у меня в письменном столе, в верхнем ящике лежат тетрадки, ты могла бы их мне пока сюда привезти, я хочу кое-что написать.
– Завтра же привезу.
– А ты, правда, не боишься туда ехать?
– Нисколечко.
Прямо из больницы Магда отправилась на квартиру Пупель, дабы не затягивать процесс и ковать железо.
Погост открыл дверь – сразу с порога Магда очутилась в атмосфере дымного бивака. В квартире все было перевернуто вверх дном, повсюду валялись вещи, книги, склянки с лекарствами, мебель хаотично сгрудилась в центре комнаты. Не хватало только минных воронок.
– Чего тебе здесь надо? – Этот вопрос Погоста не предвещал ничего хорошего.
Магда моментально поняла, что о разрешении вопроса выселения мирным путем речи быть не может. «Ну, что же, на войне, как на войне», – подумала она и перешла в наступление.
