Хуан Мадрид - Считанные дни, или Диалоги обреченных

— Хотела бы я посмотреть на Ибрагима. Представляешь, какую он скорчит физиономию, Чаро?

— Даже думать не хочу. И тебе не советую. Я боюсь… Вдруг он узнает, кто его заложил? Нет, лучше об этом не думать.

Ванесса презрительно повела плечами. Она вылила на волосы немного шампуня из запасов Антонио и принялась втирать его в голову. Пена образовала белую шапку, стекая по лбу и щекам.

— Ничего он не узнает. Рафа не такой дурак, чтобы особенно распространяться. И потом, какое тебе до него дело? Ибрагим — козел… еще тот жучара, впрочем, как и все остальные. В этом мире каждый сам по себе, у каждого свой интерес, разве не так? Мне на него наплевать, чтоб ему провалиться! — Ванесса стерла с лица пену тыльной стороной ладони и продолжила: — Если мы выгодно распорядимся коняшкой, то упакуемся в лучшем виде. Можно будет купить доллары. Не хочешь? Станем такими важными, богатыми, что твоя американская миллионерша, ха-ха-ха!

— Размечталась! Вряд ли нам хватит на это денег, глупышка!

— А почему бы и не помечтать? Мечтами жизнь полнится.

— Мечтами? Тогда я скажу тебе одну вещь, от которой ты окаменеешь. Мы с Антонио сговорились жить вместе. — Ее лицо озарилось счастливой улыбкой. — Не ожидала?

Ванесса и вправду окаменела, уставившись на подругу удивленными глазами.

— Жить вместе, жить вместе… — повторяла она как заведенная.

— Да, я и Антонио. Считай, он уже мой муж.

— Это случилось вчера вечером?

— Да, вчера.

— Он сказал, что возьмет тебя замуж?

— Да, и еще сказал, что любит меня. Он очень нежен со мной, и я плачу ему тем же.

— А как же Альфредо?

— Альфредо? Посуди сама: он меня не любит, избегает со мною встреч. Знаешь, какие слова говорил мне Антонио? Он хочет начать со мной новую жизнь.

— Так и сказал? Новую жизнь? А я? А что будет со мной? Ты обо мне подумала? Мне-то куда податься — к Лисардо? Ловко распорядилась! Лисардо не годится для совместной жизни, он к этому просто не способен. А уж об Угарте и говорить не приходится. Полный придурок!

— Не отчаивайся, Ванесса, найдешь кого-нибудь другого, например завтра, на фиесте.

— Конечно, чтобы ублажать его языком. У меня таких — что песку морского!

Ванесса стала кусать от злости губы, потом горько заплакала. Чаро с болью смотрела на подругу и не знала, чем ее утешить.

— Я всегда знала… Знала, что придет день и ты заведешь себе нового дружка, а меня выкинешь на помойку, как ненужную тряпку, хотя мы поклялись в вечной дружбе. И теперь…

— Ванесса, Ванесса, пожалуйста… Послушай меня… Я пыталась убедить Антонио жить втроем, клянусь. И все ему о тебе рассказала. Но он хочет быть только со мной. — Чаро сжала ей плечо. — Ты меня слышишь?

— Значит, мы расстанемся?

— Ванесса, Ванесса… Тут уж ничего не попишешь! У Антонио есть профессия, он взрослый мужчина, да еще какой! Помнишь, как он вел себя, когда приходил Рафа? Помнишь? Он кажется мне надежным. У нас будет свой дом… Я всегда мечтала поселиться где-нибудь в одном месте… — Чаро задумалась, машинально шлепая ладонями по воде. — Такой шанс выпадает не каждый день. Он сказал, что я принесла ему удачу.

Постепенно Ванесса успокоилась и, утерев слезы и сопли, проговорила:

— Ты просто дурочка! Этот тип никогда не будет жить с тобой одной семьей.

— Сегодня вечером я не пойду с вами, Ванесса. Я ему обещала. Он — мой муж, и если он против моего присутствия на фиесте, то я подчинюсь. Со старым покончено раз и навсегда!

— Твою мать! Очень хорошо! Сказать мне такое перед самой фиестой, когда ничего нельзя поправить. Прикажешь послать в задницу двадцать тысяч песет?

— Почему нельзя? Можно подыскать кого-нибудь взамен. Например, Пили. Пили очень милая девчонка.

— Пили до тебя далеко.

— Я останусь жить здесь, у Антонио.

— Такое может пригрезиться только с пьяных глаз!

— Ванесса! Я много о тебе думала, правда. И поставила Антонио условие: после того как мы окончательно устроимся, ты будешь к нам приезжать — на время. Иначе и быть не может — ближе у меня никого нет. Ты — моя лучшая подруга, больше чем сестра.

— Помнишь Реформку? Если забыла, то я напомню. По ночам, когда все дрыхли, я залезала к тебе в постель, и мы принимались болтать обо всем на свете, клялись никогда не расставаться, все время жить вместе.

Чаро расплакалась. По щекам потекли крупные слезы. Погоревав немного, она сполоснула лицо горячей мыльной водой и успокоилась.

— Ничего не могу с собой поделать. Перед глазами все время стоит мой отчий дом, сестренка Энкарнита, мать, отец… Уже три года, как от них нет ни одной весточки, а я все продолжаю тосковать по дому; хочется привести туда Антонио, познакомить с моими родителями, сестренкой. Или нет, пусть лучше они приезжают к нам в Мадрид. Мы не должны прерывать нашей дружбы, Ванесса. Дай мне слово, что останешься моей подругой навсегда.

Ванесса раздраженно дернула плечами.

— Мне теперь все равно.

— Не сердись, прошу тебя!

— Одного не понимаю: зачем ты постоянно твердила, будто Антонио поедет с нами в Марокко? Хотела подготовить? Могла бы сказать всю правду и раньше.

— Я сама узнала только сегодня. Антонио дал мне ответ утром, когда мы завтракали, а ты еще спала. Я просто не успела.

— Вот тихоня!

— Будет тебе, Ванесса! Скоро ты его полюбишь, вот увидишь!

— Нет, не могу поверить. Не могу тебя представить рядом с этим фотярой. Он не твой тип мужчины.

— Мы отведем тебе постоянную комнату в нашем доме, Ванесса. Чудесную комнату.

Чаро привстала и с силой притянула ее к себе.

— Хочу родить девочку. Назову ее Ванессой в твою честь, клянусь!

Ванесса опять заплакала, тихо всхлипывая на плече подруги.

— Не плачь, не плачь, дорогая, пожалуйста! Сегодня — один из счастливейших дней моей жизни.

Девушки разъяли объятия и провели некоторое время в молчании, поливая себя гелем и натирая друг другу спину.

Потом Ванесса вытянулась в ванной и заурчала от удовольствия.

— Расскажи мне что-нибудь, одну из твоих баек.

— Какую?

— Не знаю. Все равно, лишь бы в ней говорилось о чем-нибудь приятном. Например, о любви, хорошо?

— Сейчас не приходит на ум ничего путного.

— Ты мастерица выдумывать.

— Ладно. Расскажу тебе, как познакомились мои родители.

— Это не о любви. И вообще ни о чем. Не пудри мне мозги!

— Ты не права, милая. Мать вспоминала о своей любви к отцу с большой теплотой. Хочешь, расскажу, какой у нас с Антонио будет дом?

— Нет, не хочу. Даже не начинай.

— Тогда — об одной буре, в которую попал мой отец, когда вышел в море на танкере «Эль Фарол».

— Там есть что-нибудь про любовь?

— Дорогая, ну откуда? Речь идет о приключениях.

Вдруг Чаро напряглась.

— Что это?

Ванесса прислушалась.

— Похоже, кто-то стучится в нашу дверь.

— Может, полицейские? — спросила Чаро шепотом. — Не иначе как пришли за нами. Боже мой!

— Думаешь, Рафа нас обманул?

— Ванесса, дорогая, перестань меня пугать. Я и так едва жива от страха.

Меж тем крики усилились, кто-то изо всей силы колотил в дверь ногой. Мужской голос громко звал Чаро.

— Альфредо! — Чаро привстала. — Да это же Альфредо!

— Неужели?

— Я тебе говорю, это Альфредо. Слушай, слушай сама…

Чаро поднялась и, расплескивая воду, выпрыгнула из ванны. Потом подошла к двери и открыла ее рывком.

— Подожди! — завизжала Ванесса. — Не открывай!

Чаро высунулась наружу.

Альфредо бил ногами в дверь соседней студии. Его лицо побагровело от ярости.

— Альфредо! — позвала Чаро. — Альфредо!

Тот оставил дверь в покое и, повернувшись, скрестил руки на груди:

— Какого дьявола! Ты что, оглохла? — спросил он.

Чаро вскрикнула от радости и бросилась к нему с распростертыми объятиями; с голого тела ручьями стекала вода, образуя на полу грязные лужицы.

Глава 27

Ибрагим отобедал в ресторане «Тысяча и одна ночь», где подавались блюда русской кухни, и зашагал по улице Сан-Висенте-Феррер, засунув руки в карманы пиджака.

Около него притормозил фургон. Дверь открылась, выпустив Рафу и двух полицейских в форме.

Ибрагим медленно выпростал руки и стал ждать продолжения.

— Добрый день! — приветствовал его Рафа. — Как дела?

— Хорошо, — ответил Ибрагим. — Вышли поразмяться, сеньор инспектор?

Рафа улыбнулся.

— Надо признать, ты хорошо воспитан, тонкая штучка.

— Если хотите со мной поговорить, я не возражаю. Но прежде, позвольте позвонить моему адвокату.

— Руки на машину, козел! — приказал Рафа.

Иранец положил руки на горячий капот фургона. Рафа его обыскал и, не найдя оружия, приказал:

— Покажи документы. Пошевеливайся. Хочу на них взглянуть, просто сгораю от любопытства.