Бертон Уол - Высшее общество
– Я должен был предупредить вас об обуви, – сказал он: все это время он непрестанно дергал себя за вихры и ковырял носком ботинка в пыли. К несчастью, у него не было возможности узнать, что поведение, характеризуемое эпитетом «мальчишеское», вызывало у Сибил отвращение.
– Может, вы хотите, чтобы мы с капралом отнесли вас?
Его предложение вызвало у капрала приступ веселья, и в ту минуту Сибил подумала, что мужчины начнут пихать друг друга в бока локтями.
– Нет, спасибо, – ответила Сибил в лучших традициях гранддамы. – Давайте только глянем на воронку, а затем… затем вернемся на аэродром.
Клоувер, которая предусмотрительно обула теннисные туфли и надела, на случай холода, позаимствованную у кого-то военную куртку, шла широким твердым шагом в направлении «вон там», и Сибил пришлось бежать, чтобы догнать ее. Она не собиралась позволить Клоувер исчезнуть из виду и оставить ее в компании этих двух хихикающих вояк, из которых один, говорила она себе, может оказаться сексуальным маньяком. А то и оба.
Достигнув своего убежища – руки Клоувер, – Сибил вцепилась в нее. «Прилипала», – подумала она о себе и в первый раз внимательно оглядела окрестности. Юкки выглядели так, словно они были отлиты из бетона каким-либо лишенным вкуса итальянским строителем и поставлены украшения ради у него на заднем дворе. Была там кремневая галька, перекати-поле и ящерицы, строящие комичные мордочки в свете утреннего солнца, и было, конечно, сверхизобилие плотного, крупнозернистого песка. Возможно, была луна. Сибил чувствовала одиночество и холод, она схватила руку Клоувер, не надеясь на то, что согреется.
Примерно через десять минут ходьбы, ставшей для Сибил сущим наказанием, они взобрались на почти незаметный холм и остановились с широко открытыми ртами, освещаемые неподвижным оранжевым солнцем, – четверо более-менее молодых людей, неподходяще одетых и мало соответствующих этому месту. То, что приковало их взгляды и остановило их в этой ранней рассветной прогулке, было не что-то, а отсутствие чего-либо. Фактически это была яма, и она походила на логово огромного животного.
Офицер – лейтенант, который по возрасту должен был уже стать майором, что, по-видимому, объяснялось его по-юношески упрямым выражением лица, – поднаторел в подобного рода экскурсиях. Он начал свой избитый комментарий, в который то и дело вкраплял такие словесные изюминки, как «термоядерная установка», «малая мощность», «мегатонный диапазон», что отнюдь не придавало особого колорита его рассказу.
– Сто килотонн… зарытый на глубине 635 футов… полусферический купол земли поднялся на высоту от 600 до 800 футов… три секунды… светящиеся газы… 280 футов в диаметре… 320 футов глубиной… малая мощность… край от 20 до 100 футов высотой…
Большей частью Сибил просто не слышала его. Воронка была воистину огромной, такой же большой, как строительная площадка для небоскреба в Нью-Йорке, но значительно глубже. Ее ошеломило, что это было сделано, так сказать, за один раз.
Сибил повернулась к монотонно бубнящему лейтенанту и рассеянно спросила его:
– Вы сказали «плужный лемех»?
– Да, мисс, операция «Плужный лемех»… использование в мирных целях…
Но Сибил перестала слушать офицера сразу же, как он ответил на ее вопрос. Дядя Казимир, помимо прочих занятий, как, например, торговля контрабандным товаром, немного фермерствовал, и она отлично помнила плужный лемех – острый, блестящий и звенящий, с налипшими комьями жирной и влажной пенсильванской земли.
Непроизвольно она передернула плечами, и ее ум охватил горячий ужас. Сказанная пошлость что-то перевернула в ней. Она могла стоять здесь, как часто стояла перед миром, бездумная, неподвижная, ощущая лишь скованность в теле и опустошенность в душе. Но пустое и инфантильное пышное название – операция «Плужный лемех» – вызывало у нее отвращение, как будто его придумали слабоумные дети в жестокой невинной игре.
– Боже мой! – пробормотала она и повернулась спиной к воронке.
Лейтенант, внезапно лишившийся половины своей аудитории, бросил на нее встревоженный взгляд, но не запнулся в своих разглагольствованиях.
– Боже мой! – повторила вполголоса Сибил и, наклонив голову и обняв себя за плечи, чтобы согреться, начала спускаться к джипу. Остальные последовали за ней не сразу, и когда она подошла к джипу, то обнаружила, что металл уже нагрелся от солнца. Она забралась на заднее сиденье машины и свернулась, уткнувшись лицом в одеяло. Она не поднимала головы и не открывала глаз до тех пор, пока не показалась военная база.
На протяжении всего долгого обратного пути в прыгающем автомобиле Клоувер тоже молчала. Наконец они приехали на аэродром, к ожидавшему их пилоту, и до самого трапа небольшого самолета женщины не обменялись ни словом. Лицо Клоувер было серьезным и немножко грязным, мелкая серая пыль лежала на ее очках, но Сибил видела ее круглые и печальные глаза.
– Баббер прав, – наконец сказала Клоувер, – должно быть, ужасно стыдно, что правительство не позволит никому влезть в это дело. О, боже! – горячо прошептала она. – Ты можешь подумать, что прежде, чем они взорвут мир, единственное, что они нам позволят, – извлечь немного денег из этого!
Сибил естественно предположила, что Клоувер пошутила.
Вернувшись в отель, Сибил обнаружила, что Ходдинг уехал на гостевое ранчо, где остановилась его мать, а в записке говорилось, что там идет своего рода прием. «Вероятно, – приписал он, – ты ничего не потеряешь». Сибил пробормотала горячую благодарность богу и собралась уже завалиться в постель, чтобы отоспаться, когда вспомнила, что просила телефонную станцию отеля ни с кем ее не соединять. Ей сообщили, что звонили с П.О. и просили перезвонить по номеру ЕХ 5-25-79.
Она с жаром вознесла новое благодарение господу, намного жарче предыдущего. П.О. – это не только почтовое отделение, но и Пол Ормонт. Никогда прежде этот телефонный диск не вращался так медленно.
Целый час, а может, и больше они издавали лишь животные звуки, и это не имело бы для них никакого значения, живи они в клетке, пещере или вольере зоопарка. Но только до известной степени – ведь животные не колесят по миру вдоль и поперек в поисках своей единственной половины с тем особым, ни с чем не сравнимым удовольствием. Все, чем до сих пор они занимались и что произошло с тех пор, как они в последний раз расстались, было перечеркнуто за этот час и развеялось как дым. В памяти не осталось ни следа прошлого, ни тени других связей, ни малейшего намека на то, что эта улыбка, эти звуки настолько похожи на звуки и улыбки, которые они дарили другим, что, записанные на пленку, они были бы неотличимы. Возможно, и не было никаких различий, за исключением того единственного, которое они сделали сами для себя. Это было поразительно, и этого им было достаточно.
Наконец Сибил встала с кровати и босиком пошла принять душ, пошатываясь, как будто ее долго били колотушкой мясника. Она включила воду на полную мощность и задрала голову навстречу струям, подставив свое онемевшее лицо и волосы под этот горячий дождь. Затем, не вытираясь и не отжав хотя бы волосы, Сибил вернулась в спальню, растянулась поверх Пола, прижавшись лицом к его лицу и глядя ему в глаза. Их окружала только тень отбрасываемая завесой из ее мокрых золотисто-каштановых волос.
– Ну, – спросила Сибил, – что мы делаем дальше?
Он моргнул и слизнул капельку воды, которая стекла с ее губ.
– Я думаю, нам следует пожениться.
– Об этом не надо думать, – произнесла она ровным тихим голосом ему в тон. – Ты или женишься, или нет.
– Ну, именно это я и хотел сказать.
– Правда? Ты не шутишь?
– Нет.
– Я сейчас заплачу, – сказала Сибил.
И действительно всплакнула. Он подождал с улыбкой, пока она успокоится.
– Погоди минутку. Я обещала выйти замуж за Ходдинга.
Пол грязно выругался.
– Да, я знаю. Но мы должны сделать что-то.
Она помолчала, а затем спросила:
– Мне с ним надо порвать сейчас или как?
– Нет, не сейчас.
– Почему?
– Видишь ли, – он нахмурился, – мне кажется, я кое-чем обязан ему. Я хочу сказать, если бы он был просто жлоб, то можно было бы, но это не так. В этом-то и вся загвоздка. Ты не можешь подойти к нему и выложить все напрямик. Меня тошнит от этого. Да и тебя, наверно, тоже.
Тут Сибил подняла голову и позволила свету разделить их. Она нашла его глаза и тотчас же поняла, что внутри нее зреет страх.
– Пол, – попросила она его дрожащим голосом. – Пол…
– Ну, что ты, не беспокойся, – мягко шепнул он, – я не собираюсь идти на попятную. Я не брошу тебя. Поняла?
Она кивнула. Страх ушел. Пол закрыл глаза, как бы собираясь заснуть, но потом открыл их снова.
– Я кое-что скажу тебе, – кротко бросил он. – Откровенно. Я никогда тебе об этом не говорил. Я еврей.
Она на мгновение застыла, потом крепко прижалась к нему.
