Николай Бахрошин - Фиолетовый гном
Потом Шварцман с ними все-таки договорился. На нормальных, не обидных для себя условиях. Символически откатил им небольшую сумму, уже для поддержания их собственного, криминального авторитета. Завод остался за ним. Авторитет – тоже.
2
Убитых хоронили торжественно. Серега на похоронах не был, лежал в больнице, ребята потом рассказывали.
Хозяин на похороны не поскупился. Водка, оркестр, речи, полагающиеся восхваления – все как положено. Не хуже, чем у «братков». Шварцман, рассказывали, надрался, расчувствовался и что-то клятвенно обещал семьям погибших. Каким семьям? Петр был в разводе, жил третий год с матерью, у Славика вообще никого не было.
Впрочем, прошел месяц, и их уже не вспоминали. Помер Максим, да и хрен с ним, говорили когда-то на стройке ребята-монтажники…
Так и надо, наверное. Отряд не заметит потери бойца… Работа такая.
Серега еще долго помнил большого, добродушного Гоблина, с которым почти подружился. Могли бы стать настоящими друзьями. Как эпитафия, конечно, жидковато, но что еще можно сказать? Если честно?
Не повезло ему. Двоим не повезло, остальные проскочили. Работа – да, и образ жизни соответствующий. Подспудное ощущение опасности, которое поселилось в нем после этого случая, как ни странно, даже взбадривало, словно легкие заморозки осенним утром…
После покушения на Шварцмана Серега Кузнецов стал его личным телохранителем. Хозяин сам распорядился.
Саша Федотов откровенно рассказал Сереге, что сам он был против. Категорически. На его взгляд, Серега не готов еще. Опыта мало, стреляет плоховато и, вообще, новичок в этом деле. Но на Хозяина произвело сильное впечатление, как Серега рванулся прикрывать его своим телом. Запомнил это. И твердо распорядился. На то он и Хозяин. Поэтому он – Хозяин. А он, Саша Федотов, пес верный, чье дело стеречь, защищать и не гавкать поперед батьки. Так что давай, мол, Серега, выписывайся из больницы и вступай в должность, заключил Саша. Осторожно, помня о ранении, похлопал его по руке. Подмигнул черным вороньим глазом.
Может, все-таки зря Славик на него наезжал?
Разговор этот произошел в больнице, где Сереге лечили раненое плечо. Рана не опасная, пуля прошла на вылет через мякоть, ни одной косточки не задела. Толстый очкастый врач, благоухающий дорогим одеколоном и аптекой, весело удивлялся и даже восхищенно цокал языком, обрабатывая рану. Сначала, под шоком, Серега даже ходил, потом совсем расклеился. Болело первое время сильно. Особенно по ночам было плохо. Без обезболивающих он долго не мог уснуть. Если это хорошая рана, то что такое плохая?
Больница была дорогая. Одноместная палата, ковры, телевизор, видик, врачи и медсестры вежливые до оскомины. Не было даже характерного больничного запаха, то есть был, но настолько ненавязчиво, что как будто и не было. Серега первый раз видел такую больницу. Понравилось.
Платил за все, разумеется, Шварцман.
Таня часто приходила в больницу. Если точнее, через день, как часы. Словно по обязанности. Серега сказал ей об этом, а Танька заявила, что он дурак. Вот и поговорили…
Таня приносила фрукты и домашнюю еду в пластиковых коробочках. Куриные ноги, котлеты, голубцы, даже маленькие, на два укуса, домашние пирожки с капустой и вареньем. Оказалось, она неплохо готовит. Вот уж чего-чего, а этого он за ней точно не подозревал, обычно они обходились размороженными полуфабрикатами. Танька сказала, что она сама за собой такого не подозревала, просто попробовала. Надо же поднимать раненого бойца, холить, нежить и закрывать своим телом.
Против тела Серега не возражал. Секс на больничной койке они тоже попробовали, благо, палата одноместная и дверь закрывается. Серега, наконец, получил возможность узнать как это, когда больно и одновременно приятно. Что-то в этом, может, и есть, решил он, но слишком глубоко закопано, подобные мазохистские выверты не для него…
Скоро Серегу выписали.
Так, на четвертом десятке, Серега стал Сергеем Ивановичем. По крайней мере, и домашняя прислуга Хозяина, и всякие секретарши-референты уже начали называть его по отчеству. Не так уж и плохо. Не выдающийся результат, но нормальный, как в свое время сдержанно хвалил его тренер по боксу.
А что? Многие до старости ходят в Серегах или Мишках, которых поминают не по отцу, а по матушке. Отчество обретают только на могильном памятнике.
– Ты, Серега, теперь просто монумент самому себе стал. Такой важный, – сказал ему однажды сосед дядя Виталик, встретив в подъезде. – Почем костюмчик-то брал?
– Не дороже денег, – пояснил Серега.
Дядя Виталик скрипнул умом и сделал логический вывод, что дороже денег ничего не бывает. Ему, мол, как мелкому коммерсанту, это хорошо известно, по собственной битой шкуре.
Так Серега узнал, что дядя Виталик занялся коммерцией на Митинском рынке.
Он еще подумал тогда, что именно мелкие коммерсанты любят деньги до самозабвения, крупным на них уже давно плевать, сам видел неоднократно. Но не стал этого говорить. Не хотелось разочаровывать мужика…
В общем, нормально. Он сделал свою карьеру, считал Серега.
Тридцать семь лет. Пока еще середина жизни. Главные ошибки уже совершены и пережиты, а до заката есть время поколбасить. Нормальный возраст. Хороший. Как говорил Жека, старушки уже доступны, а девочки еще дают. Жуткий брат? Нет, скорее Озабоченный брат!
Серега начал богатеть. Получилось это само собой. Во-первых, как личный телохранитель Ивана Ивановича оклад его теперь был втрое больше оклад жалования. Для начала. Саша Федотов честно сообщил ему, что Славик получал больше. Но это был Славик. Сереге, мол, надо еще показать себя.
Серега был не против себя показать. А для начала и это не плохо.
Во-вторых, как личный телохранитель, Серега теперь везде расплачивался за Ивана Ивановича. Для этой цели Хозяин периодически совал ему пачки долларов. Сдачу он никогда не спрашивал. Серега было сунулся к нему со сдачей, Шварцман только отмахнулся, сказав, что он – не воробей, крошек не собирает. Серега посчитал, сколько осталось за первый месяц, получилось больше штуки баксов. Тоже неплохо, если каждый месяц как премия….
У Сереги всегда, всю жизнь была заначка за плинтусом. Он еще в детстве обнаружил в квартире кусок плинтуса, который приподнимался, хотя с виду не скажешь. Мать, пока жива была, про это место не знала. Жена – тем более. Потом, после развода, Серега тоже держал там свои сбережения. Мало ли кто придет в гости, гость нынче прет бойкий, проворный, говаривал Жека, не успеешь поздороваться, а он уже знает, сколько у тебя денег и в каком кармане они лежат…
Когда Серега начал работать у Шварцмана, заначка за плинтусом превратилась в солидную пачку купюр.
Серега начал любить деньги. Не до дрожи. Потерял бы и не сильно расстроился. Но ему понравилось, что они теперь есть. И нравилось, что их все прибавлялось и прибавлялось за плинтусом. Когда их стало за плинтусом очень много, он пошел в банк. Первый раз в своей жизни открыл счет и получил пластиковую карту. В другом банке арендовал сейф. Тоже положил валютный шмоток. Теперь у него было три заначки. Так спокойнее. Надежнее.
Он сделал в квартире хороший ремонт с арками и подвесными потолками, обновил мебель, поменял почти новую машину на совсем новую, еще пахнущую краской и пластиком. И почувствовал, что стал богатым человеком. Не Шварцман, разумеется, но таких Шварцманов в стране немного, гораздо больше других, которые тянут до получки, скрипя зубами, и прячут от жены сотню на бутылку в прохудившихся, прошлогодних ботинках.
Деньги – это все-таки штука мистическая, думал Серега в те времена. Их не надо хотеть. Сами приходят. И абсолютно не к тем, кто их хочет, кто расшибается за них в лепешку. Наоборот, чем меньше их хочешь, тем больше шансов. Так жизнь устроена. И аминь на том!
Последнее время они часто рассуждали с Жекой на эту тему. Любили пофилософствовать о деньгах, везении и причудливых капризах жар-птицы-удачи, которая даже вперед может лететь задом. По отношению ко многим.
Жека тоже начал богатеть. Нашел свою нишу, как он сказал. Ниша заключалась в том, что Жека, через многочисленных знакомых журналистов, пристраивал по разным изданиям компромат на чиновников и бизнесменов. Хорошо пристраивал, выгодно для себя. Поговаривал об открытии собственного пиар-агенства. Ездил теперь на «Мерседесе» свежего года и купил двухкомнатную квартиру, не в центре, но в приличном доме.
Налаживается жизнь, соглашались оба, чокаясь рюмками. А почему бы ей не наладиться? Не бездельники оба, не дураки и не совсем законченные алкоголики. Заслужили оба. Или, что вернее, просто так обломилась хорошая жизнь. Кому-то обламывается, а кому-то облом. Кто разберет почему? Да и зачем разбирать? Никто и никогда не возьмется уверять, что этот грешный мир устроен справедливо. О справедливости вообще лучше говорить в сослагательном наклонении, потому что в ином виде она практически не встречается, рассуждали оба. Цинизм, пусть, зато – здоровый цинизм, разглагольствовал Жека. Здоровый цинизм для жизни куда практичнее, чем воспаленная совесть, доказано практикой…
