Тулепберген Каипбергенов - Каракалпак - Намэ

На сей раз хохотом разражался лишь один Бекжан. Все остальные реагировали молча.

Я не нашел подтверждения той медицинской основе, на которую ссылалась хозяйка дома. Так что для меня лично этот вопрос остается открытым.

Но может быть, она права.

Гляжусь в зеркало и вижу, что черных волос на моей голове все еще много, но и седых гораздо больше, чем хотелось бы, да и залысины есть.

И каким из определений коше-бия ни воспользуйся, а все никак не разберешь, что там у меня в мозгах творится. И если что меня и печалит и заставляет задуматься, то не седина сама по себе, а вот когда и чем она нажита. Какие заморозки покрыли волосы инеем?..

Жизнь человека и его жизненный путь — понятия разные. Жизнь у всех начинается с рождения. А вот жизненный путь у кого как. У одних с раннего детства, у других с женитьбы или с рождения первого ребенка, у кого-то с учебы или с первого памятного поступка, с первого полезного дела, с первого признания. Есть люди, чей жизненный путь начинается лишь после смерти. Есть такие, у которых он так и не начался. А у меня?..

Не знаю, что обо мне скажут другие, но сам-то я хочу думать, что он начался в детстве и все время вел меня в литературу.

«Литературу часто называют «наукой человековедения». Любая наука познает не отдельный предмет, а мир в целом, но отраженный в математических соотношениях, физических действиях или химическом составе материи. Литература познает мир через человека, через человека познает она и время, и общество, и силу, и слабость, и малую малость, и вселенную», — не раз повторял мой учитель словесности.

«Большинство из тех, кто сунулся в литературу лишь в поисках славы и достатка, скоро убеждаются, что писательский хлеб не сладок. Уйти же из литературы им самолюбие не позволяет. Вот и напоминают они тех, кто мучается желудком, страдает несварением. Где ни появятся, всюду от них смрад», — говорил народный писатель Узбекистана Абдулла Каххар.

Как же я стал писателем? Как меня занесло в литературу? Как угораздило?.. Это мне и самому трудно понять.

Честно признаться, я не любитель и не мастак поговорить. Не припомню, чтобы хоть на одной вечеринке вдруг оказался душой компании, чтобы умел занимать людей рассказами, веселить, забавлять анекдотами либо, напротив, поражать глубиной суждений, мудростью, точностью ответов. Не отличаюсь я и находчивостью. Ни разу не выигрывал ни одного словесного спора.

Чего уж там. Надо признаться, что я, видимо, тугодум и нелюдим. Мне нужно, чтобы впечатления отстоялись, эмоции улеглись, и тогда уже, спустя время, наедине с самим собой, я начинаю осознавать все случившееся. Тогда приходят мысли, которые кажутся мне верными и важными, тогда находятся и нужные слова. Бывает, до того увлекаюсь, что, вспомнив, например, какой-то давний спор, в котором не смог переубедить собеседника, вдруг вскакиваю и готов уже бежать к своему оппоненту, чтобы высказать ему неотразимый довод, только что пришедший мне па ум. Но как говаривал дедушка: «Если вовремя не воспользовался саблей, то теперь вдарь ею но камню». Была бы сабля, может, и вдарил бы. Но мысль из головы не выкинешь. Она застревает в мозгу, колет его и требует выхода. Вот тогда-то я и пытаюсь вывести ее на бумагу.

Записываю только те мысли, которые тревожат, донимают постоянно и не дают покоя, не дают сосредоточиться ни на чем другом. Только эти. На остальные уже ни сил, пи времени не хватает, поскольку пишу стратпно медленно и трудно. Что называется, «со скрипом».

Пишу, стираю, снова пишу. Все стараюсь, чтобы всякий, кто прочтет, понял меня. И понял верно, понял сполна. Зачеркиваю написанное по нескольку раз. Опять пишу. Опять черкаю…

И наконец постепенно слова начинают сходиться, сживаться, связываться друг с другом. И вот однажды написанное мною становится основой нового произведения, основой, по которой уже можно ткать ковер. Но до готового ковра еще далеко.

Я женился. Недели через две после свадьбы мать отозвала меня в сторону и говорит:

— Послушай, Сере. Как бы ни любили люди друг друга, но все равно в жизни есть минуты, когда меж ними вспыхивают ссоры. В тесноте даже чайник с пиалушкой и то стукаются. А уж люди и подавно. В таких случаях ты, как мужчина, должен научиться сдерживать себя. Негоже мужчине выливать обиду криком или слезами, негоже ему уподобляться женщине. Но если обиду не вылить, она останется в душе, а это плохо. Нам, женщинам, легче: уйдешь на кухню, стукнешь ложкой о плошку, а то и тарелку об пол грохнешь — глядь, и полегчало. А вам, мужчинам, сложнее. Но ты у меня счастливчик, потому что умеешь слагать стихи. Как разозлишься на жену, так ничего не говори ей, а прямиком к столу — и пиши стихи…

Я с детства привык слушаться свою мать. Надо полагать, лишь поэтому и стал писателем.

Из замечаний моего отца:

«Все споры-раздоры, все скандалы-перекоры — это все от ничегонеделания».

«У кого дело в руках, тому и сам Аллах не указ».

Древние говорили, что душа ребенка — это чистый лист, на котором можно написать и доброе и злое, и умное и глупое. Вернее, чистая доска — tabula rasa, поскольку сами древние записывали подобные мудрости не на листах, а, как известно, на дощечках.

Не берусь судить о верности этого высказывания, но если это и впрямь так, то сказки и легенды, услышанные мною в детстве, назидания бабушки и дедушки, родительские поучения и суждения аксакалов — все занесено на доски памяти моей. Все это в детстве очень сильно воздействовало на меня. Бывало, я никак не мог уснуть, представляя, как я вместе с батырами врубаюсь в полчища врагов или на ковре схватываюсь с жестоким палваном, а то порой и с мудрецами состязаюсь в мудрости.

Но кто же из ребятни не увлекался тем же?Однако разве все они подались в литературу?Нет, конечно!И разве писатель чем-то лучше других людей?Нет, конечно!Полнее чувствует, глубже переживает?Нет, конечно!Точнее выражает мысли и чувства?Нет, конечно!У него есть право говорить от имени всех?Нет, конечно!Значит, он говорит лишь от себя и о себе?Конечно, нет!

Нетрудно давать другим советы и утверждать, что сии советы мудры я полезны, нетрудно изрекать истины или писать по принципу «а я так вижу». Труднее, куда как труднее, по-моему, выразить то, что думает и чувствует народ. Притом выразить ясно, честно, простыми и доступными словами, чтобы каждый мог понять и, поняв, сказать: «Да, и я так думаю. И я это чувствую».

Писатель, как мне представляется, секретарь своего народа, секретарь современников. «Повестку дня» определяет время. «Слово предоставляется» — народу. Секретарь же отвечает за то, чтобы в его отчете все было правдой.

О том, почему я считаю писателя секретарем народа, как сам стал им, я постараюсь подробно и обстоятельно рассказать во второй части этой книги.

Часть вторая

Отвечаю на вопрос: как я учился писать? Впечатления я получал и непосредственно от жизни и от книг. Первый порядок впечатлений можно сравнить с сырьем, а второй — с полуфабрикатом…

…Книга рождается на основе богатейшего опыта человечества и ответственна за будущее его.

1

С того самого вечера, когда мать ткнула мне в ногу острием кочерги, а старцы аксакалы благословили меня на поэтическую стезю, мечта стать поэтом тенью преследовала меня, а ночами тень разрасталась и обращалась в сон. Я буквально спал и видел себя поэтом. И ежедневно поутру, вставая с постели, ждал чуда. Ждал, что вот- вот в душе свершится что-то необычное, и я заговорю стихами. Но чудо мешкало, вдохновение не спешило навестить меня, и через некоторое время вместо него явилось отчаяние. Оно беспрестанно донимало и изводило меня. Мне начало уже казаться, будто я по небрежности и ротозейству обронил где-то, потерял талант, дарованный аксакалами, будто невзначай растратил его на невесть что, будто совершил какой-то недостойный поступок и в наказание у меня отняли дар.

Но если случалось мне ненароком срифмовать два слова, я радовался несказанно. Отчаяние вмиг улетучивалось и, почувствовав в себе талант, начинал я упорно подыскивать третью рифму. Но куда там…

Дедушка, заметив мои творческие терзания, решил пособить внуку. Он начал добывать книги.

Как только отправится в гости, то так и жди, что вернется с новой книжкой. Читать он не умел, но, видимо, искренне был убежден, что в каждой книжке должно содержаться что-то свое, отличное от других. Скоро в доме собралось по нескольку одинаковых томов учебников «Родная речь», «Арифметика», «География», «История». Помню, скопилось у нас шесть экземпляров каракалпакского эпоса «Алпамыс». И каждую из этих книжек я должен был прочитать ему вслух от корки до корки, а дедушка все не верил, что они повторяются дословно, все ждал каких-то отличий или изменений, ждал, что вот- вот прозвучит что-то новое.