Зиновий Зиник - Лорд и егерь
«Настоящий сумасшедший дом», — заключил свой отчет лорд, переводя дух.
* * *«Теперь вы понимаете, почему меня не выпускали из психбольницы?» — чуть ли не подскочил со стула Карваланов, уловив знакомый логический казус в истории лорда. Собаки тоже привстали и, окружив Карваланова кольцом, зарычали, настоятельно приглашая его снова сесть.
«Разве вас тоже покусала бешеная собака?» — удивился лорд. «Вы же сказали, что у вас с детства прививка от бешенства».
«При чем тут собака?! То есть, извиняюсь, тут-то собака и зарыта», — позволил себе Карваланов сострить по-русски. «Чего там говорил ваш врач? Если вы попали к нам в клинику по подозрению в том, что вы покусаны бешеной собакой, мы относимся к вам уже как к бешеному, вне зависимости от того, была ли в действительности покусавшая вас собака бешеной или нет. Обычная врачебная перестраховка, так ведь? В моем случае подобной собакой я считал КГБ. Совершенно не важно, действительно ли КГБ — бешеный пес или нет. Если ты считаешь, что КГБ тебя преследовал, значит, ты автоматически не в здравом уме».
«Но бешеный ли дог КГБ — в действительности?» — с энтузиазмом подключился лорд к силлогизмам Карваланова. «Если через десять дней после укуса собака все еще жива — значит, она не была бешеной, сказал мне доктор. Поскольку органы КГБ активны в наше время так же, как и десять лет назад, эту организацию невозможно, следовательно, подозревать в бешенстве. А значит, отпадает и подозрение в том, что вы — не вполне нормальный человек, не так ли?» Лорд глядел на Карваланова на редкость прозорливым взглядом.
«Вот именно», — подбирался к логическому финту Карваланов. «Если вы хотите, чтобы вас в Советском Союзе держали за нормального, вы должны относиться к КГБ не как к бешеному псу, а чуть ли не как к отцу родному. Но с любой нормальной точки зрения КГБ — бешеный пес. Если же вы на этом настаиваете, у врачей-психиатров полное право госпитализировать вас как заразившегося бешенством. Словом, оставаясь нормальным, вы автоматически зачисляетесь в сумасшедшие с точки зрения советской системы, чьей ментальностью заведует советская психиатрия. Понимаете? Я настаивал на том, что я здоров, и в то же время, что КГБ — бешеная собака. С точки зрения советского психиатра это нелогично, иррационально и доказывает, что у меня — раздвоение личности. Нельзя одновременно признавать, что тебя покусала бешеная собака, но что ты — не заражен бешенством».
«Совершенно с вами согласен», — кивнул головой лорд. «Что же делать? Что же нам делать?» — подчеркнул он слово «нам».
«Не знаю, как вы бы поступили на моем месте, но у меня лично оставался в Москве единственный логический выход: я стал настаивать на том, что не я был покусан бешеными псами из КГБ, а мои психиатры. Доведенные до состояния бешенства, они держат единственно нормальных людей страны, то есть — диссидентов, в сумасшедших домах, управляемых ненормальными психиатрами. То есть, простите, не нормальными, а зараженными гэбистским бешенством. Сейчас моя формулировка известна в мире как „использование психиатрии в политических целях“. В результате моих разоблачений меня и перевели из психбольницы в тюрьму — единственное место для нормального человека в стране, превратившейся в одну большую психбольницу. Стать советским заключенным — это как заполучить справку-сертификат о психической нормальности. В этом смысле я и сказал билетеру у вас на станции: дело не в том, псих ты или не псих, а кто ставит под сомнение твою нормальность».
«Зря», — мрачно буркнул лорд.
«Что зря? Для меня это было делом принципа».
«Зря вы беседовали с этим билетером. Они же с егерем — друзья-приятели. И оба заодно с моими опекунами. Этот железнодорожник встречает и провожает германских нуворишей, он тут в должности чуть ли не лакея, ему за это подбрасывают фазанов и, конечно же, чаевые. Вы себе не представляете, какая в моем поместье царит коррупция. Он уже заведомо донес, что вы направляетесь ко мне. Я с утра чувствую атмосферу напряженной слежки», — и лорд, подойдя к окну, осторожно отодвинул занавеску.
«Кому он донес? Какой слежки? Разве мое пребывание здесь — секрет?» — не удержался от прямого вопроса Карваланов.
«Конечно, секрет. Да и сам я здесь сегодня — инкогнито. Я же возлагаю на вас большие надежды. Мы должны вместе, объединившись, положить конец конспирации егерей. Вы мне сейчас, Карваланов, буквально открыли глаза на связь между КГБ и бешенством. До нашей с вами встречи я, крайне наивно, полагал, что мои опекуны с егерем руководствуются исключительно жаждой наживы. Я как-то упустил из виду тот факт, что настоящий тюремный надзор надо мной был установлен непосредственно после моего возвращения из Советского Союза, с тех пор, как я начал кампанию за ваше освобождение из тюрьмы. И попал сам, как видите, в заключение», — и лорд обвел комнату круговым пригласительным жестом. «Я наивно полагал, что подозрительность и враждебность моих тюремщиков связана с тем, что я якобы заражен коммунистической идеей — и пытаюсь подорвать феодальные традиции фазаньей охоты. Но теперь я понимаю, что они дуют в один охотничий рог с КГБ: гэбисты считают всякого диссидента — бродячей собакой, зараженной бешенством; а мои опекуны, заправилы фазаньей охоты, считают всякого защитника бродячих собак, вроде меня, диссидентом, которого следует лечить от бешенства. Улавливаете связь? Мои опекуны объявили меня сумасшедшим, а теперь изолировали от мира при содействии КГБ! — только потому, что я решил спасти и вывезти на свободу еще одного советского бродячего пса!»
«Какого бродячего пса?!» — не выдержал Карваланов. «Речь вроде бы шла о моем освобождении?»
«Вы думаете только о самом себе!» — занервничал лорд. «Чтобы заняться вашим освобождением, мне в первую очередь нужно было самому выбраться из лап садистов-отравителей при московском диспансере по прививкам». И лорд напомнил Карваланову, что для этого ему нужно было отыскать того самого бродячего пса, что укусил его за ногу в Бескудникове. Таким образом, все оставшиеся десять дней пребывания лорда в колыбели пролетарской революции были потрачены на поиски шелудивой собаки. С утра до ночи, ежедневно, он был обречен лазать по помойкам, рыскать в подворотнях и увязать в снегу на морозе среди крупноблочных корпусов московских пригородов. «Но чем дальше и мучительней становились эти поиски», — говорил лорд, — «тем решительнее отождествлялся я с его судьбой, судьбой бродячего дога. Как и я, он бродил на жестоком морозе, без крова над головой, беспризорный, брошенный своим хозяином на произвол судьбы, настоящий сирота, забытое богом существо, воющее во мгле на непонятном человеку языке». К редким в этих местах прохожим лорд обращался на ломаном русском, с невразумительной фразой, составленной с грехом пополам из отдельных слов англо-русского разговорника, нечто про дога, который «имеет острый зуб, кусает». Наконец, уже совсем отчаявшись, он набрел в одном из бесчисленных заиндевевших дворов на какую-то бабку; бабка была замотана в телогрейки и платки так, что глаз не увидать, и разбрасывала из ведра своре собак какие-то помои с картофельными очистками: голодные псы выхватывали у нее эту дрянь прямо из рук. Вид у нее был не менее нелепый, чем у лорда: видимо, поэтому она и стала с ним разговаривать. Одновременно она переругивалась со сворой мальчишек, кидавшихся в нее снежками. Кидались и кричали: «Сучий потрох», — аккуратно воспроизвел бессмысленное для него ругательство лорд.
«Так это была тетя Маня — Сучий Потрох. Наша дворничиха», — всполошился ностальгически Карваланов. «Она чуть что, всегда на меня в милицию доносила».
«Странно», — задумался лорд. «Ведь подобные доносы и приводят к тому, что собаки остаются без хозяев. А эта женщина, „Сучий Потрох“, произвела на меня впечатление единственного, пожалуй, человека во всей Москве, кто реально заботился о собаках, брошенных на произвол судьбы и обреченных на бродяжничество в связи с арестом их владельцев. Поистине загадочна русская душа!»
«Откуда вам известно, что хозяева собак, из той своры во дворе, под арестом?» — игнорировал Карваланов рассуждения о загадочности русской души.
«Не все хозяева и не всех собак», — оговорился лорд. Но стоило ему спросить у дворничихи про дога с острым зубом, «который кусает», она тут же сказала: как не знать! если люди друг с другом грызутся, как тут собаке на людей не бросаться? И она указала лорду на самого жуткого пса из всей компании. С подпалиной под правым глазом. У нее не было никаких сомнений, что это тот самый дог. «Следует по стопам своего хозяина», — сказала она. «Его хозяин в тюрьме, и этот закончит свои дни тем же. Если и дальше будет на людей бросаться, арестуют и пошлют к хозяину во Владимир», — сказала она.
«Во Владимир?» — насторожился Карваланов. «И как его фамилия?»
