Маша Царева - Женщины Никто
Лиза не сразу заметила ту женщину.
Красивая статная блондинка — не такая электрически яркая, кукольная, как Лоллипоп, но не менее эффектная; породистая, взрослая, молча стояла возле их столика и с почти дружелюбной улыбкой прислушивалась к бессмысленной болтовне Лоллипоп. А когда заметила, отчего‑то ощутила некоторую неловкость, уж очень неприятным был взгляд незнакомки. Как будто бы она, эта красивая женщина, немножко брезгует Лизой и Лоллипоп, но в то же время ничего против них не имеет и даже в какой‑то степени чисто по‑человечески им сочувствует. Почему‑то в одном этом взгляде ярмарочный блеск Лоллипоп немного померк в Лизиных глазах. Вдруг она заметила, что в порнозвезде всего чересчур — и загар мог бы быть побледнее, и макияж поскромнее.
Лоллипоп тоже ее заметила. И замолчала на полуслове.
— Вы? — глупо округлила она глаза.
— Разве мы знакомы? — добродушно поинтересовалась красавица.
— Нет, но… Вы — Полина Переведенцева, я вас узнала, — смущенно пробормотала Лоллипоп.
— Да, это я. А вы, — она перевела взгляд на Лизу. — Елизавета Евсеева, если я не ошибаюсь?
— Д‑да. А что такое?
— Ничего. Просто вам сейчас придется пойти со мной.
— А… что… Я вас даже не знаю.
— Это не обсуждается, — Полина достала из сумочки несколько пятисотрублевых купюр и протянула Лоллипоп. — Вот. В оплату Лизиного счета. И передайте мистеру Лэпперу, что ему придется найти другую актрису. Елизавета Евсеева сниматься не будет.
Лиза задохнулась от возмущения. Она уже успела примерить к своей жизни новые реалии — шелк наращенных волос, ласковый бирюзовый океан (только, пожалуйста, уж без акул и скатов), Мальдивы, «Фольксваген»‑жук, собственная квартира в Москве, восхищенно‑завистливые взгляды ровесниц, и специальный ящик в секретере, где она будет держать визитные карточки мужчин, которым разбила сердце.
— Это не обсуждается, — повторила Полина. — Лиза, идем. Я тебе все объясню.
Лиза хотела было возразить, нахамить наглой незнакомке, отстоять свое право на наращенные волосы и тестостероновых мужиков, но Лоллипоп глазами показала ей: иди за этой Переведенцевой и ни о чем не спрашивай.
Полина привела ее в суши‑бар с неудобными стульями, скудным меню и официантками‑казашками. Сама сделала заказ, Лиза с затаенной тоской смотрела на кусочки переваренного риса, украшенные оранжевой семгой, розовой мякотью тунца и сдержанно‑зелеными отвратительными на вид водорослями. Она знала, что истовая любовь к суши — это один из главных признаков модной городской девушки, но еще не успела освоиться, научиться ловко орудовать палочками, отличать калифорнийские роллы от омлета с угрем и небрежно сыпать японскими названиями, не заглядывая в меню.
— Ну давай, что ли, знакомиться, — вздохнула Полина. — Мое имя ты знаешь. Твоя мама в некотором роде работает на меня.
У Лизы испуганно округлились глаза.
— Мама? Так это мама поручила вам меня отследить?
— Ты не поняла, девочка, — Полина не обиделась, она вообще казалась холодной, как сказочная Снегурочка. — Твоя мама работает на меня, а не наоборот. А я, так уж получилось, работаю на мистера Лэппера.
Лиза встряхнула головой. Москва казалась ей целым миром, она еще не привыкла к тому, что у этого города есть странная особенность — сталкивать лбами людей в самое неподходящее время. Москва тесна, как трусы располневшей красотки, все здесь знакомы через два рукопожатия, все знают все друг о друге, воздух пахнет концентрированными сплетнями, спрятаться невозможно. Это как тюрьма — можно придумать о себе что угодно, какую угодно легенду, но все равно сокамерники рано или поздно узнают твою статью.
— Не смотри на меня так затравленно, — улыбнулась Поля. — Твоей матери я ничего не рассказала. И не собираюсь рассказывать. Естественно, в том случае, если ты возьмешься за ум.
— То есть это шантаж, — вскинулась Лиза, которая, как и большинство амбициозных подростков, не выносила посягательств на личную территорию.
Но Полина снова не разозлилась.
— Смешная ты, ершистая. Представляю, сколько у Нюты с тобою проблем. Зачем мне тебя шантажировать, глупая? Ты и так не будешь сниматься в этом дурацком фильме, это уже не твое решение. Смирись. Впрочем, аванс можешь оставить себе, об этом я договорюсь.
— Но я… — В Лизином голосе жалобно зазвенел металл. — Я уже так привыкла к этой мысли, я так надеялась.
— Надеялась на что, прости? — жестко спросила Поля. — Лишиться девственности не по любви? Не из любопытства, не из прихоти, не по глупости, о которой потом все равно будешь вспоминать с улыбкой? Заработать кучу денег за то, что какой‑нибудь потный хмырь поимеет тебя перед камерой?
— Я бы потерпела, — тихо возразила Лизавета. — Уж как‑нибудь. Зато это такие деньги… Я и помыслить о таких не могла. А вы все портите.
— Такие деньги? — насмешливо переспросила Поля, почему‑то глядя при этом на Лизину сумку. Безвкусную, аляпистую сумку из плюшевой ткани с леопардовым принтом и золотыми брелоками. — Сумочку, наверное, на аванс купила?
— И что? — Лиза старалась держаться независимо, но почему‑то в обществе Полины не могла спрятаться от ощущения, что она глупа и жалка.
Лиза на столько лет моложе, Лиза тоньше в кости, свежее, у нее естественный румянец, а у Переведенцевой — нарисованный, Лиза нарядная, а на Поле — черные узкие джинсы, белая майка и посредственный короткий пиджак, Лиза красиво причесана, а волосы Полины небрежно собраны заколкой. Но все равно в Полине чувствуется класс и шик, а Лиза, ну что Лиза? Посмотришь на такую Лизу, и сразу становится понятно, что это обычная девчонка с рабочих окраин, которая на последние деньги купила сумку, дорогую сумку, жалко, что безвкусную.
— А то, что точно так же ты потратишь и оставшиеся деньги! — рявкнула Переведенцева. — Бездарно спустишь их на глупые рыночные шмотки, вульгарные сумки и еще хрен знает что. Если бы тебе на лечение нужны были эти деньги или чтобы в институт поступить. Тут бы я еще могла понять. Но просто тупо спустить все на шмотки! Ты хотя бы представляешь, что это такое — сниматься в порнофильме?
— Ну, Лоллипоп кое‑что рассказывала, — неуверенно промямлила Лиза.
— Лоллипоп ей рассказывала, — возмущенно пробормотала Переведенцева. — Убить мало эту Лоллипоп. Мерзкая девка, абсолютно беспринципная. Она тебе случайно не рассказывала, как ее чуть не задушили перед камерой? Об этой истории вся Москва знает, кроме тебя, дуры, газет не читающей?
— Чуть не задушили? — испуганно прошептала Лиза.
— Вот именно! На съемках, в Германии. Она думала, что это будет дорогой авангардный фильм, платили по самой высокой ставке. А там снималось реалити‑шоу, по личному заказу какого‑то хмыря. Пятнадцать девушек живут в замке, и каждую ночь хозяин замка убивает кого‑то из них. Шестерых он успел убить, между прочим. А твоя Лоллипоп чудом вырвалась и вызвала полицию.
— Ну, не знаю… — недоверчиво протянула Лиза. — Она выглядит такой довольной…
— Потому что живет одним днем. Все девушки уровня Лоллипоп живут одним днем, потому что прекрасно понимают: у них нет будущего. Завтра они могут оказаться мертвыми в канаве или с положительным анализом на ВИЧ в кулачке. Поэтому каждый день надо проживать как последний. А даже если ничего не случится, большинство из них все равно не выдерживают. Спиваются, или подсаживаются на героин, или оказываются в психушке в тридцать лет. Это бабочки‑однодневки, понимаешь? Хочешь стать одной из них?
— Но у меня нет других шансов. Понимаете, я уже несколько месяцев в Москве, но все без толку. Работу найти не смогла. Я мечтаю стать актрисой. Или хотя бы моделью.
Полина смотрела на нее, красноносую, с цыплячьими ключицами и тонкой зеленовато‑бледной шеей, с жалостью.
— Поступить никуда не получилось, в модельных агентствах сказали, что я слишком маленькая, а в актерских, что у меня нехарактерная внешность. А возвращаться домой не хочется, вы просто не представляете себе, что такое наш городок, он давно стал мне тесен!
— Почему же ты не обратилась к маме? Она тебя искала, она будет рада помочь.
— Она всю жизнь меня опекала, — помрачнела Лиза. — Всю жизнь крыльями хлопала. Думаете, это так легко? Мне ведь тоже нужен воздух.
Полина задумчиво пригубила свежий морковный сок. Сама она, вечный отрезанный ломоть, так хотела бы, чтобы ее собственные родители хотя бы иногда интересовались, где она, на что живет, счастлива ли.
— Значит, так, — наконец сказала она. — Слушай меня внимательно. Завтра утром ты свяжешься с матерью. Она снимет тебе квартиру. Нормальную квартиру, а не какую‑то конуру с протекающими батареями и рантье‑алкоголичкой. Я устрою тебя на работу в одну кинокомпанию. Не надо так просветленно на меня смотреть, актрисы из тебя не получится, во всяком случае, пока. Будешь на побегушках. Если будешь стараться, тебя сделают младшим помощником режиссера, потом сможешь поступить в институт, может быть, станешь продюсером. Но если я узнаю, что ты взялась за старое. Если до меня хоть слух такой дойдет! Поверь мне: я тебя отсюда выживу. У меня есть такие возможности, не сомневайся. Ты больше никогда не найдешь работу в этом городе, ты станешь персоной нон грата. А твоей матери мы ничего не скажем. Нечего ее расстраивать, у нее только‑только начала налаживаться личная жизнь. Все тебе понятно? — повысила голос Полина.
