Нина Катерли - Курзал
Губин услышал, как открылась и закрылась дверь, раздались тихие шаги. Боясь его разбудить, Лиза шла на цыпочках. Он зажмурил глаза, но тут взревело радио, скликая народ на завтрак, после которого состоится пешеходная экскурсия по городу. Посещение же знаменитой Кунгурской пещеры будет завтра, хы.
Увидев, что Губин проснулся и собирается вставать, Лиза сообщила: погода — ужас, так что ему надо обязательно надеть что-нибудь теплое. В ответ Губин велел ей идти завтракать, а он соберется и догонит. Помявшись, она ушла, не посмела ослушаться, а он, нарочно не торопясь, побрился, оделся и направился в ресторан, испытывая облегчение от того, что идет по теплоходу один.
У трапа собралось изрядное количество народа — пока завтракали, ударил ливень, и никто не решался сойти на берег. Лиза сказала, что надо бы подождать, но толочься с ней в этой толпе Губину вовсе не улыбалось, и, выставив вперед правое плечо, он начал пробираться к выходу. Лиза шла следом, для чего-то вцепившись ему в рукав.
А дождь казался безнадежным только с теплохода. Раскрыв зонты, Александр Николаевич с Лизой двигались вдоль пристани, где шла энергичная жизнь, причаливали и отчаливали катера, что-то взревывало и тарахтело, озабоченные люди с сумками, рюкзаками и чемоданами валили на посадку. По трапу провели на «Метеор» крупную лайку на прямых высоких ногах, она шла рядом с хозяином спокойно и деловито, видно было — в том, что происходит, для нее нет ничего необычного. Дикторша местного радиоузла по-уральски распевно призывала покупать билеты до пункта под названием Трухинята.
Перед Губиным лежали два длинных дня в этом большом незнакомом городе. А потом, слава Богу, начнется обратный путь. Он упрямо молчал, понимая: Лиза ждет, когда он приступит к обязанностям экскурсовода. Они вышли на набережную и зашагали мимо чванливых старинных домов, где жили когда-то богатейшие в России уральские купцы… Да что она все время бестолково, по-птичьему, озирается?!
— Как ты думаешь, — спросила наконец Лиза, — далеко еще?
— Далеко? До чего?
— До остановки.
— А в чем дело? — угрюмо перебил ее Губин. — Тебе неинтересно?
— Нет, нет, почему? — И она тут же стала уверять, что, наоборот, очень даже интересно, она — просто так, потому что знобко и дождь.
— Дождя нет. — Губин закрыл свой зонт.
Они пошли дальше. Теперь Лиза принялась старательно рассматривать дома, сохраняя в глазах тоску.
— Знаешь что? — не выдержал Губин. — Возвращайся-ка ты на теплоход. Полежи до обеда. А я пойду. Мне обязательно нужно. Позвонить.
Она отвернулась, с минуту не говорила ни слова, а потом крепко взяла Губина под руку, заявив, что уже согрелась и пойдет с ним. Тем более, в центре, наверное, интересней. Здесь дома какие-то… несовременные. Еще считается, Пермь — крупный город.
— Чем же тебе не нравятся дома? — с натужной улыбкой осведомился Губин, стараясь говорить помягче.
— А потому, что главная набережная, а не могли сделать как следует. Все двух-и трехэтажки. И окна маленькие. Можно ведь было снести старье и… возвести здания.
— Так. Понятно. — Александр Николаевич остановился. — Сейчас мы действительно сядем на какой-нибудь транспорт до центра. А там ты — по своим делам, а я — на почту.
Но Лиза попросила разрешения пойти вместе, она не знает города, боится не найти дороги назад, да и нет у нее тут никаких особенных дел.
— Я не буду мешать. Можно?
Пошла. И мешала. Тем, что Губин все время видел ее через окно почты. Поэтому говорил с Машей не так. Не так, как если бы Лиза догадалась хотя бы не маячить перед глазами.
Конечно, в конце концов он забыл о ней, отвернулся от окна и слушал Машин голос — обычный, как всегда теплый — и успокоился. Все было хорошо, дома его ждали, перечитывали открытки, радовались, что он здоров и вообще все нормально.
— Вот видишь, не хотел ехать, а поехал и доволен. Во всяком случае, отдохнул.
— Домой охота, — пожаловался Губин, — сил уже нет.
— Ничего, теперь время быстро пойдет!
По дороге до кафе, где они просидели около часа, пережидая опять начавшийся дождь, Лиза молчала, понурившись, и Губину опять сделалось ее жалко. Ну в чем она, бедняга, виновата? В своем бескультурье и одиночестве? В конце концов, им осталось быть вместе… сколько там? Ого! Еще целых одиннадцать дней…
Он подумал, что все-таки надо произнести что-нибудь сердечное. И, подняв бокал, сказал, что очень хочет, чтобы Лиза была счастлива. Не только сегодня, здесь, а всю жизнь. Не Бог весть какой изысканный тост, но Александр Николаевич произнес его вполне искренне. И Лиза это почувствовала, в глазах появились слезы, но через минуту она уже улыбалась. Обведя глазами зал, сказала, что здесь — ну, ужас, до чего красиво, прямо шикарно! И что Александр Николаевич даже сам не понимает, что он ей сейчас сказал! И вообще, что сделал для нее.
— Вот знаешь, — говорила она, как в прежние времена, округлив глаза, — помнишь, ты тогда, в первый раз, нам с девочками велел задумать желание? Помнишь? Так вот, что я задумала, все и сбылось. Правда-правда!..
Потом они ходили по улицам, зашли в магазин «Сувениры», где Губин подарил Лизе маленькую смешную собачку из уральского камня.
— Теперь я — дама с собачкой! Как в кино! — она поцеловала собачку в нос.
— Я должен еще выбрать подарки для домашних, — сказал Губин, и Лиза, сразу став серьезной, отошла в сторону.
Выбирать, по сути дела, было не нужно. Губин, как только переступил порог магазина, знал уже, что купит здесь Маше, а купит он большого серого каменного кота, очень мордастого, с хитрющими узкими глазами. Что и сделал, к некоторому изумлению Лизы, заметившей, что тут есть вещи много богаче и солиднее, например вон тот мраморный лебедь. Губин хмыкнул и попросил завернуть ему еще прозрачную желтую лягушку из селенита, для Юльки.
До Ленинграда оставалось немногим больше трех суток. Нужно пойти к Лизе и поговорить. Откровенно, без недомолвок, начистоту. Пора, перед смертью не надышишься…
Нужно? А может, вовсе не нужно? Не только не нужно — глупо, бестактно, жестоко! Лиза, конечно же, все прекрасно понимает и ни на что не рассчитывает.
Больше того, дома у нее наверняка кто-то есть. Простой, хороший человек. Надежный. И как только она окажется в привычной обстановке, все здешние переживания насчет Большой Любви мгновенно испарятся, наступят будни. А пока — еще отпуск, целых три дня отдыха, которые он, Губин, зачем-то решил ей испортить. Старый, самодовольный, мнительный болван! Завтра утром Петрозаводск, потом Кижи. Погода отличная! Такой жары, как в этом филиале ада — Ветрове, больше не будет… И дом с каждым часом все ближе.
Лизу Александр Николаевич застал, как и думал, в каюте. Сидела на обычном месте в углу дивана и вязала. Губина встретила улыбкой, на которую он щедро ответил и отправился в душ, а когда вернулся свежий, в чистой наглаженной рубашке (она же и стирала и гладила), вдруг сказала:
— Ты так долго, я соскучилась. Все ждала, ждала…
— А я как раз взял да и пришел! — бодро откликнулся Губин, открывая бутылку лимонада. — Хочешь пить?
— Я тут сидела, думала… — продолжала Лиза, не взглянув на лимонад, — знаешь, иногда так грустно бывает… А ведь это неправильно, правда?
— Ясно, неправильно! Грустить вообще глупо. Где-то сказано: нет греха больше, чем уныние. Так налить тебе? А то я ведь живо всю бутылку уничтожу, спохватишься, поздно будет.
— Пей, пей, я не хочу. Я… вот о чем: это, наверное, только сейчас так тяжело? Потому что я все время жду… Конца. Все представляю… А потом, наверное, станет легче? Когда… ну, когда — уже… И ведь три дня это еще много, правда? Я посчитала: три дня это седьмая часть от… от всего. Вот, например, перед праздниками: если, допустим, октябрьские, а к ним еще выходной, так пока ждешь, кажется — как много! Да?
…Пошло-поехало! Только человек успокоился, принял решение, хотел жить оставшееся время по-хорошему…
— Лиза, — обреченно начал Губин, — я тебе давно хотел…
— Ой, да не надо! Я же просто так, не бери в голову! — Она даже руками замахала. — Сказала, и все. Ты мне лучше — про город. Про Ветров этот. Как там? Что тебе понравилось? Я ведь даже на палубу не выходила, жарища такая, в каюте и то… Ну, я и раскисла, больше не буду, честно-честно. Так что ты там видел?
— Что видел? — с облегчением переспросил Губин. — Да как тебе сказать… Захолустье. Ты абсолютно ничего не потеряла, смотреть практически не на что. Есть, правда, собор, но изуродован. Современные постройки — страшное дело. Деревянные дома?.. Ну, домишки и домишки… Главное, жара. Я давно заметил, на севере жара невыносима, потому что противоестественна. По-моему, в этом городе жить вообще противоестественно, сюда разве что ссылать за особо опасные преступления. Просто не понимаю, чего ради эти головотяпы устроили здесь стоянку! В качестве продуманного издевательства, не иначе.
