Ален Роб-Грийе - Ластики
– С рукой все в порядке? – спрашивает Жюар.
– Да, да. В полном порядке.
– Температура поднялась?
– Нет, нет. Со мной все в порядке.
– Вы бы поменьше двигались.
Дюпон не отвечает. Он думает о чем-то другом. Идет к окну, отодвигает одну из занавесок – всего на несколько сантиметров, – чтобы можно было видеть улицу, но самому оставаться невидимым.
– Марша все еще не вернулся, – говорит он.
– Он скоро придет, – отвечает доктор.
– Да… Надо бы ему поторопиться.
– У вас еще есть время.
– Да… Не так уж много.
Дюпон отпускает занавеску. Легкая ткань расправляется, и снова становится виден рисунок вышивки. Перед тем как замереть в неподвижности, занавеска чуть колышется, – это едва ощутимый трепет, который быстро гаснет.
Профессор медленно опускает руку, как человек, которому больше нечего делать, а потому незачем спешить. Тот, кого он ждет, запаздывает; чтобы скрыть тревогу – и хоть немного совладать с ней, – он заставляет себя двигаться нарочито размеренно. Он опускает руку.
Вместо того чтобы повиснуть вдоль тела, рука приподнимается, забирается под пиджак, опускается снова, потом опять поднимается, выныривает наружу и исчезает в кармане.
Дюпон поворачивается к доктору.
7
В зеркале над камином он видит свое лицо, а ниже – двойной ряд выстроившихся на мраморной доске безделушек: статуэтка и ее отражение, медный подсвечник и его отражение, табакерка, пепельница, еще одна статуэтка – красавец атлет собирается убить камнем ящерицу.
Атлет с ящерицей, пепельница, табакерка, подсвечник… Он вынимает руку из кармана и протягивает ее к первой статуэтке – слепой старик, которого ведет ребенок. В зеркале навстречу руке движется ее отражение. И рука, и отражение на секунду застывают в нерешительности над медным подсвечником. Затем отражение и рука спокойно ложатся друг против друга, на равном расстоянии от зеркала, на край мраморной доски и на край ее отражения.
Слепой с ребенком, медный подсвечник, табакерка, пепельница, атлет, убивающий ящерицу.
Рука вновь тянется к бронзовому слепому – а отражение руки к отражению слепого… Две руки, два слепых, два ребенка, два подсвечника без свеч, две терракотовые табакерки, две пепельницы, два красавчика, две ящерицы…
Еще какое-то время он выжидает. Затем решительно убирает статуэтку слева и заменяет ее терракотовой табакеркой; подсвечник встает на место табакерки, а слепой – на место подсвечника.
Табакерка, слепой с ребенком, подсвечник, пепельница, красавец атлет.
Посмотрим, как это выглядит теперь. Что-то еще режет глаз. Пепельница, слепой, подсвечник… Он меняет местами два последних предмета. Терракотовая табакерка и ее отражение, слепой и его отражение, подсвечник, атлет с ящерицей, пепельница.
В конце концов он передвигает маленькую красную пепельницу на несколько сантиметров ближе к углу мраморной доски.
Гаринати выходит из комнаты, закрывает дверь на задвижку и начинает спускаться по длинной винтовой лестнице.
У канала. Гранитные плиты набережной; под слоем пыли там и сям поблескивают черные, белые и розоватые кристаллики. Справа, чуть пониже – вода.
Электрический провод, заключенный в резиновую оболочку, прорисовывает вертикальную черту на фоне стены.
Несколько ниже, преодолевая карниз, он изгибается под прямым углом раз – другой. Но затем, вместо того чтобы уйти в проем, он отходит от стены, и полметра его провисает в воздухе.
Дальше книзу, снова вертикально прикрепляясь в стене, он описывает еще две или три дуги синусоиды – и продолжает отвесный спуск до конца.
Маленькая застекленная дверь жалобно скрипит. Гаринати убегал так стремительно, что распахнул ее шире, чем надо. Серый каменный кубик. Неработающая сигнализация. Улица, пахнущая капустным супом. Немощеные проулки, которые теряются вдали, среди проржавевшего кровельного железа.
Велосипедисты едут с работы. Поток велосипедов течет по Бульварному кольцу.
– Вы не читаєте газет? – Бона наклоняется к портфелю…
Гаринати затыкает уши, чтобы избавиться от этого назойливого шума. Теперь он затыкает их одновременно и на минуту замирает в таком положении.
Когда он отнимает руки от головы, свиста больше не слышно. Он делает несколько шагов, медленно и осторожно, словно боится, что от слишком резких движений опять раздастся этот звук. Сделав несколько шагов, он вновь оказывается перед зданием, из которого только что вышел.
Сделав несколько шагов, он оказывается перед сверкающей витриной, поднимает голову и видит кирпичный домик, стоящий на углу улицы Землемеров. Это не сам дом, а его огромная фотография, которую удачно расположили в витрине.
Он входит.
Никого нет. Из глубины магазина появляется молодая женщина с темными волосами и приветливо улыбается ему. Он переводит взгляд на полки с товарами.
Витрина, полная конфет, все они в ярких обертках и разложены по большим коробкам, круглым или овальным.
Витрина, полная чайных ложек, они разложены дюжинами – где параллельно, где веером, а еще в виде квадрата, в виде солнца…
Бона может прийти на улицу Землемеров, позвонить в дверь маленького особняка. Старая глухая служанка в конце концов расслышит звонок и откроет.
– Месье Даниэль Дюпон здесь живет?
– Что вы сказали?
Бона повторит громче:
– Месье Даниэль Дюпон!
– Да, здесь. А что вам угодно?
– Я хотел узнать, как он поживает… Узнать, как он поживает!
– Ах вот что. Очень мило с вашей стороны. Месье Дюпон поживает очень хорошо.
Но зачем Бона узнавать, как поживает профессор, если он знает, что профессор мертв?
Из-под настила моста Гаринати смотрит на переплетение металлических балок и тросов, которое постепенно исчезает из виду. На другой стороне канала громадный механизм разводного моста издает ровное гудение.
Достаточно было бы поместить какой-нибудь твердый предмет – даже совсем небольшой – внутрь зубчатой передачи, чтобы раздался скрежет сломанной машины и все остановилось. Маленький, но очень твердый предмет, который нельзя раздробить; серый каменный кубик…
Но что толку? Тут же прибудет аварийная бригада. Завтра все будет работать в обычном режиме – как будто ничего не произошло.
– Месье Даниэль Дюпон здесь живет?
– Что вы сказали?
Бона повышает голос:
– Месье Даниэль Дюпон!
– Ну да, здесь! И незачем так кричать, я не глухая! Что вам надо от месье Дюпона?
– Я хотел бы узнать, как он поживает.
– Как он поживает? Да он умер, мой мальчик! Слышите, умер! Здесь больше никого нет, вы опоздали.
Маленькая застекленная дверь жалобно скрипит.
Сказать что-нибудь этому Уоллесу? Что же он ему скажет? Он вынимает из кармана плаща открытку и останавливается, чтобы ее рассмотреть. Кажется, можно пересчитать кристаллики в гранитных плитах на первом плане.
Маленький бумажный комочек – синеватый и запачканный. Он несколько раз отталкивает его ногой.
Табличка из черного стекла, прикрепленная четырьмя золотистыми винтиками. От верхнего справа отлетел резной кружок, прикрывающий головку.
Белая ступенька.
Кирпич, обыкновенный кирпич, один кирпич среди тысяч кирпичей, составляющих стену.
Вот все, что остается от Гаринати к пяти часам вечера.
Буксир дошел до следующего моста и, чтобы пройти под ним, опускает трубу.
Если посмотреть прямо вниз, можно увидеть трос, ползущий по поверхности воды, прямой и натянутый, толщиной с большой палец. Он чуть возвышается над мелкими серо-зелеными волнами.
И вдруг, вслед за пенным гребнем, из-под арки моста возникает закругленный форштевень баржи – и медленно удаляется к следующему мосту.
Маленький человечек в длинном зеленом плаще, склонившийся над парапетом, выпрямляется.
Глава пятая
1
И вот уже сгущаются сумерки, и холодный туман с Северного моря обволакивает и усыпляет город. За весь день почти что и не было светло.
Идя вдоль витрин, которые зажигаются одна за другой, Уоллес пытается выудить что-нибудь полезное из отчета, составленного молодым полицейским. Этот инспектор должен знать – в буквальном смысле, то есть по должности, – что мотивом преступления была не кража. Но с чего он взял, будто убийц было двое? Если предположить, что роковой выстрел был сделан не тем человеком, который указал обходной путь через сад, это мало что даст. К тому же аргумент насчет следов на газоне не выглядит особенно убедительно. Если один уже шел по выложенному кирпичом бордюру дорожки, то другой мог просто идти сзади, или, скорее, впереди, поскольку только он знал дорогу. Именно такой способ перемещения двух ночных гостей выглядит наиболее правдоподобным. В любом случае никому из них не требовалось идти по газону; если кто-то и прошел там, то явно по другой причине – или без всякой причины вообще.
