Мария Галина - Красные волки, красные гуси (сборник)
На коврике сидела роскошная немецкая овчарка, с меня ростом, честное слово, а грудь у нее была в медалях, как у олимпийского чемпиона по плаванью. У ног копошились щенки, которых эта тварь полностью игнорировала. Уверена, медалистку взяли напрокат, специально для демонстрации, а щенки не имели к ней никакого отношения, но разве папе объяснишь? Морды у щенков были тупенькие в прямом и переносном смыслах, а в глазах стояла молочная дымка. Щенки пищали на нестерпимо высоких нотах, и папа забеспокоился и потянулся на звук, как крыса за дудочкой. А еще говорят, взрослые не слышат всякого писка…
– Это – чемпион породы, – громким шепотом объявил папа маме.
Шепотом потому, что боялся – продавец начнет поднимать цену.
– Ну и что? – здраво возразила мама.
– Мы сможем сделать большие деньги!
– А то, – согласилась мама, – несколько раз мы их уже делали. С чем тебя и поздравляю.
– Нет, мы правда потом сможем торговать щенками, – не уступал папа. – Такими же! Щенками! Сколько этот стоит? – обратился он к продавцу.
Продавец назвал цену.
Папа на миг остолбенел, потом торжествующе сказал:
– Ну вот!
– У нас нет таких денег! – обрадовалась мама.
– Есть, – сказал папа все тем же громким шепотом. – Я взял.
– Что ты взял? – ледяным голосом спросила мама.
– Все, что было. На всякий случай.
Продавец оживился, схватил щенка и начал тыкать его папе в лицо. Обычно брезгливый папа даже не отодвинулся.
– Мальчика, – сладким голосом спросил продавец, – или девочку?
– Кобеля, – твердо сказал папа, – и покрупнее.
Из чего я опять-таки заключила, что мальчишкой его во дворе здорово били.
Мама уже открыла рот, чтобы объяснить папе, что значит крупный кобель в малогабаритной квартире, на случай, если папа сам этого не понимает, но тут я вижу, что к нам бежит, расталкивая народ, моя сестрица, и в руках у нее висит буквально нечто мохнатое, бурое, совершенно невообразимое. Да еще с голым, как это у них водится, розовым животом.
И когда она отвязалась от нас, ума не приложу. – Познакомьтесь, – говорит она, – это Тимочка.
– И тычет мне в морду эту живую половую щетку.
– Вроде ты должна была за ней присматривать, – говорит мама.
Понятное дело. Кто виноват? Я виновата!
– Но я хочу овчарку, – закапризничал папа. – Я уже договорился.
– Поздно, папа, – развязно говорит моя сестра, – мы уже взяли собаку.
– Бесплатно? – подозрительно спрашивает мама.
– Почти! – говорит сестра. – За рубль! Потому что даром отдавать собак нельзя. Та женщина так сказала. Она такая добрая!
Тимочка дернулся и пустил струю. Ботинки сестры стала заливать желтая лужа.
– Ой, – радостно говорит сестра. – Он уписался!
– Покажите мне эту добрую женщину, – нежным голосом говорит мама, – я хочу взглянуть ей в глаза. Рыбочка, не плачь, мы купим другую собачку, хорошую.
Рыбочка уже не просто плачет, а аж трясется, вцепившись в это бесформенное пугало. Пугало лижет ей нос.
Продавец овчарок сказал папе, что он о нем, о папе, думает. И вообще о роли мужчины в семье. Папа не остался в долгу.
Ладно. Идем назад, ищем эту тетку, что всучила нашей рыбочке щеночка.
Никакой тетки, понятное дело, близко нет. А если бы и была, сестра бы ее в упор не узнала.
Тимочка висит у нее в руках и поскуливает, тоже, знаете, практически на ультразвуке. Заслышав этот скулеж, вам автоматически хочется схватить его, вылизать ему шерсть, отрыгнуть полупереваренное мясо… знаете, как суки делают…
Мама снимает с себя куртку и начинает заворачивать туда эту тварь. На улице, между прочим, плюс пять.
Поймали машину.
В машине Тимочка опять уписался. Причем фундаментально – сиденье обмочил и коврик. Водитель потребовал компенсации. Я, опять же, больше чем уверена, что их тут целая банда так промышляет, у птичьего рынка. Потому что коврик был рваный. А запросил он как за новый.
Стали расплачиваться, выяснилось, что денег-то и нет. Никаких. Их у папы вырезали вместе с карманом.
Отдали в залог паспорт. Папин. Его карманники не взяли.
Пошли домой – сестра целует Тимочку, посрамленный папа виновато молчит, а мама чихает. К вечеру у нее поднимается температура. Тимочка спит у нее в ногах, и мама уверяет, что ей, маме, от этого гораздо легче. Хотя сначала она говорила, что собаке в постели места нет. Но пасаран, типа. Через две недели мама выздоравливает, а к Тимочке вызывают ветеринара делать прививки. Ветеринар говорит, что это вроде бы жесткошерстная такса, но как-то неуверенно. Но берет как за породистую – стандартная цена, говорит, зато прививки практически от всего. Обоссанный водитель приносит папин паспорт и просит примерно столько же.
Моя поездка в Питер накрывается медным тазом.
Папа с мамой очень кроток, но нужна же ему какая-то компенсация? Даже гиперкомпенсация! В общем, выясняется, что я в Питер не поехала не просто по его, папиной, клинической дури. А потому, что учебу запустила. В воспитательных, значит, целях… А у меня, извиняюсь, трудный возраст…
Опять я не о том.
* * *Если коротко, ничего плохого о Тимочке я сказать не могу. Собака как собака. Ласковый. Даже я к нему как-то привязалась, хотя он и сгрыз мои парадные туфли. Вообще если он сделает какую-то гадость, то потом стесняется очень, морду отворачивает свою бородатую, снизу вверх смотрит, и стукнула бы, да рука не поднимается.
А уж мама в нем и вовсе души не чает, трет ему сырую морковку и капает туда витамин «А» и кальция глюконат толчет, потому что это полезно. Добровольно. Я что-то не помню, чтобы мне она сырую морковку терла. Или даже, страшно сказать, рыбочке… Мясо Тимочке она, между прочим, покупает на рынке. Тимочка ее любит, сил нет. Когда она с работы приходит, от радости даже лужу пускает.
Да, забыла совсем, ветеринар-то сказал, что Тимочка – девочка.
В общем, зима прошла спокойно, если не считать того, что у Тимочки был конъюнктивит и тот же ветеринар прописал ей какие-то дорогущие капли, и мама, чтобы их капать, взяла на работе отпуск за свой счет. Правда, ненадолго – на недельку всего. Потом ее сменила рыбочка, которая теперь за мной не таскается, сидит дома, лижется с Тимочкой, по часам ее гулять выводит, очень стала ответственной, мама не нарадуется. В книжке про воспитание собаки, которую они купили за восемьдесят рэ, так и сказано: собака учит вашего ребенка ответственности.
Так вот, весной как-то в солнечный и мокрый день, когда вспоминаешь, что на свете есть еще и зоны отдыха, приходит домой папа, дико гордый сам собой. Оказывается, ему на работе за верную службу дали путевки всей семье в санаторий-профилакторий у самого синего моря. Причем практически бесплатно дали, с совершенно фантастической скидкой, а у папы, надо сказать, после того похода на птичий рынок развился сильный комплекс вины, который мама в нем умело поддерживает, потому что это выгодно. И я убеждаюсь, что стратегия мамина себя оправдала, поскольку папа за эти путевки боролся, как лев с неким многосемейным Кикиморовым, и этого Кикиморова в страшной битве интеллектов победил.
И вот папа машет у нас перед мордами этими путевками, и мама всплескивает руками и говорит, что уже давно хотела себе новое платье, а моря не видела с тех пор, как они с папой ездили в свадебное путешествие, – помнишь, дорогой? – и рыбочка прыгает и визжит, и Тимочка, соответственно, тоже прыгает и визжит, и лижет всем носы, и тут они все разом замолкают и начинают смотреть на Тимочку. И у рыбочки начинает морщиться лицо, и мама молча смотрит на нее, а потом берет эту путевку, ищет на ней телефонный номер и звонит по межгороду.
Собак туда не берут, а как же.
Вой начинается такой, что слушать противно, поскольку рыбочка воет, обнимает Тимочку и обливает ее слезами, а Тимочка за компанию тоже воет, задрав вверх бородатую морду.
Мама не плачет, а, напротив, держится очень мужественно.
– Ладно, – говорит она, – мы попросим тетю Катю.
– Я не отда-ам Тимо-очку тете Кате, – рыдает рыбочка, – те-тя Ка-атя ее не лю-уубит!
А Тимочка прыгает и лижет ее в нос, потому что думает, что это такая игра.
– Ну что же, – говорит мама, – ну что же…
И тут они все начинают смотреть на меня.
– Дорогая, – говорит мама, – у тебя ведь скоро экзамены… Тебе готовиться надо…
Вы уже поняли?
Нет, все получилось не так плохо, как вы подумали. Потому что они обе вернулись с половины срока. И сказали, что теперь могу поехать и я. Потому что они! Соскучились! По! Тимочке!
Я поехала, а как же!
И что вы думаете? Папа подцепил за то время, что остался без присмотра, шикарную блондинку, ноги от шеи, и домой больше не вернулся. Погрузил меня в поезд, а сам стоял с блондинкой на перроне и долго махал мне рукой. Такая вот история.
Мама, надо сказать, пережила этот удар мужественно. И стала кормить Тимочку парным мясом. Причем вырезкой.
* * *Я уже, понятное дело, в институт поступать не стала, хотя папа, надо отдать ему должное, деньги время от времени посылал. Он там хорошо устроился – купил пару водных велосипедов и стал сдавать их в аренду. А я пошла курьером в одну фирму, а потом познакомилась с Васькой, который там тоже работал курьером. Потом Ваську забрали в армию, потому что отмазать его было некому, а я перебралась опять к своим – не могу сказать, что мы со свекровью так уж ладили. Тем более она завела собаку.
