Ирина Маленко - Совьетика
Некоторые дядины коллеги становились героями наших с ним фантазий и даже самодельных песен – как, например,их зам. директора белорус Степан Анисимович, которого жена дома, всем на удивление, называла экзотически, точно героя «Анны Карениной» – Стива. А так вместе с ним работали обыкновенные, живые, не экзотические люди. У директора был роман с главным бухгалтером. Мне она, кстати, очень понравилась – Галина Семеновна была такая домашняя, добрая женщина. Жена директора работала в плановом отделе и была, как это водится, единственной на всем заводе, кто этого не знал.
По осени мы вместе с Шуреком собирали на огороде картошку, яблоки и сливы. Все это было просто наше – даже в самый урожайный год не на продажу. Поделиться с кем-нибудь – это пожалуйста. Торгашей у нас дома не было, и к ним в целом мои родные относились отрицательно: в торговлю идут только те, кто больше вообще ни на что не способен, с детства выучила я.
Так и шла жизнь по кругу. Весной – кораблики в лужах, помидорная рассада на окне в ящиках, выставление вторых рам из окон и первомайская демонстрация, летом- велосипед, бадминтон и грибы с рыбалкой, осенью – сбор урожая, Октябрь и снова вставление рам, а зимой -санки, снежные бабы и Новый год…
Я долго верила в Деда Мороза и не вижу в этом ничего зазорного. Каким-то образом мама всегда умудрялась так положить под елку подарки в последний момент, что я ни разу не заметила, как она это делала. Дело было не столько даже в подарках, сколько в таинственной атмосфере новогодней ночи. Действительно казалось, что все на свете возможно, стоит только загадать. Новый год мы всегда праздновали дома, на улицу никто не выходил. Тамарочка приходила к нам с ночевкой, и мы устраивали застолье до утра, под елкой, у телевизора. В эту ночь хороших передач бывало через край: обязательно новый интересный фильм предновогодним вечером, «Голубой огонек» – после полуночи, а после него, уже около 5 утра, для особо стойких (так как большинство к тому времени засыпало!) – «Мелодии и ритмы зарубежной эстрады»… Их обычно показывали отдельной длинной передачей 2 раза в году: в эту ночь и перед Пасхой, чтобы молодежь не ходила в церковь из любопытства.
Телевизор у нас дома был черно-белый; цветной купили в кредит, когда я уже училась во втором классе. Кредит тогда был, боже упаси, только беспроцентный. Деньги за покупку ежемесячно автоматически вычитали из зарплаты – так же автоматически, как алименты. Никому бы не пришло в голову наживаться на данных взаймы деньгах, а уж государству и подавно. Ростовщичество для нас осталось навсегда в средневековье.
Помню, как Шурек в прямом смысле слова запрыгал на стуле от восторга, когда его в первый раз включил! Нашей любимой передачей был «Кабачок «13 стульев». Ведущим передачи «В мире животных» тогда был Згуриди, и я демонстрировала домашним свои этнографические познания:. мне сказали, что он грузин. «Если бы он был грузин, то был бы Згуридзе!»- уверенно возражала я. Еще были «Кинопанорама», которую вел сначала Каплер (я, конечно, понятия не имела о его отношениях со Светланой Сталиной!), а потом Капралов и «Документальный экран» с поэтом Робертом Рождественским, которого я, теперь уже совсем не помню за что, тогда незвлюбила. Была – уже немного позднее – тетя Валя с ее «В гостях у сказки». Много чего было интересного по нашему телевидению, об этом отдельную книжку можно написать. И двух каналов нам вполне хватало!
От Шурека передалось мне увлечение западной (поп)-музыкой. Конечно, он и нашей музыкой увлекался, но немного в меньшей мере. Я пела песни на разных языках на слух, самих этих языков совершенно не зная. Рафаэль и Энгельберт Хампердинк, Джо Долан, Том Джонс и Мириам Макеба, Дин Рид, Джоан Баэз и Джанни Моранди к середине 70-х сменились нашей с Шуреком любимой на всю после этого жизнь музыкой в стиле «диско».Выходные мы часто проводили в поисках, что бы записать на «гроб с музыкой» с радио. Тот, кто сейчас просто идет за новыми дисками в магазин или на базар (а то даже и никуда не идет, а просто заказывает или качает музыку в интернете!), даже представить себе не может, насколько это было интересное занятие, Почти такое же, как ходить на рыбалку – и песни, которые удавалось записать за выходные, вполне можно было сравнить с пойманной на удочку рыбкой.
Когда Шурека спрашивали, почему он не женится (не мы, конечно: у нас дома его холостяцкое положение никому не мешало, а всякие подвыпившие дальние родственники- на праздник!), он смущался и в качестве отговорки говорил, что он бы и рад, да не на ком: ему нравятся одни только негритянки , а у нас их нет. Особенно ему нравились чернокожие певицы: начиная с Эллы Фитцджеральд и кончая Донной Саммер и особенно обожаемой им Марсией Барретт из «Бони М».
Знала бы только я, какое влияние это окажет впоследствии на мою собственную жизнь! Музыка в сочетании с личными вкусами Шурека, с фильмом «Как царь Петр (да-да, тот самый, мой любимый царь Петр!) арапа женил», в котором благородный и великодушный эфиоп Абрам Петрович Ганнибал подвергается издевкам туповатых отечественных курносых расистов, и с парой книжек по колониальной истории и истории работорговли произвели на меня эффект разорвавшейся бомбы: к 12 годам я превратилась в ярую расистку наизнанку.
Но обо всем по порядку.
Однажды мама вернулась с работы, принеся мне купленную по пути домой книжку – «Четыре столетия работорговли». Эта книжка перевернула мою жизнь. Что почувствовала я, прочитав в 9-летнем возрасте об ужасах рабства и о миллионах загубленных жизней? Гнев – да такой гигантский гнев, что он не помещался во мне, клокотал и рвался на свободу в желании немедленно что-то сделать, чтобы хоть немного искупить эту неискупимую вину перед чернокожей частью человечества! Тут бы мне сесть, призадуматься и даже начать гордиться, что мои предки – россияне – к этому многовековому позорному холокосту не имеют никакого отношения. Но нет, я восприняла то, о чем узнала именно как преступление всей европеоидной расы… Я начала чувствовать и себя виноватой. Я начала читать еще; дальше- больше. «Черные пасынки Америки», историю отдельных африканских стран, о движении «Назад в Африку!« Маркуса Гарви, теории негритюда Леопольда Сенгора о самобытной неповторимости африканцев, заметки о растафарианизме… Я штудировала справочник «Страны мира» и знала наизусть имена всех африканских президентов и дни независимости всех африканских стран. Как раз примерно в то время в Америке бежала из тюрьмы Ассата Шакур. Она стала моей героиней номер один! А кто из вас помнит сейчас Бена Чейвиса?
Меня невероятно возмущало, как обращались с рабынями белые плантаторы. Это я знала еще по «Хижине дяди Тома». Вот был бы им хороший урок, если бы их собственные дочери и сестры в ответ тоже начали отношения с рабами! Да кто вообще такие эти неслыханные лицемеры, чтобы считать себя имеющими право «хранить чистоту расы», решая за других, как им жить? Разве мы, женщины, их собственность? Так впервые возникло во мне желание «бросить вызов» – вовсе не в ответ на что-то советское. Борьба с расизмом представлялась мне в 10-11 лет гораздо более насущной, чем борьба за мир, о которой нам днем и ночью твердили по радио и по телевидению – ведь мир-то у нас и так есть?…
И вот на такой благодатной почве когда мне было лет 10, произошло то самое новогоднее чудо, в которое я всегда верила. Хотя внешне эти две вещи совершенно не были связаны. Только в моей голове. В ту новогоднюю ночь в наши жизни вихрем ворвались чудесные волшебники диско – «Бони М»….
…Я уже спала, когда около 5 утра в ту новогоднюю ночь Шурек растолкал меня с воплями: «Смотри! Смотри же, чудо какое!» Я приоткрыла один глаз – и увидела на экране телевизора кружащегося волчком худого красивого темнокожего мужчину в какой-то невообразимой блестящей одежде, с напоминающей подстриженную пальму прической-афро, с «шерстяной» обнаженной грудью и в сапогах, который то бросал микрофон на пол, то поднимал его и вообще, вел себя так, как ни один наш певец себя на сцене в то время, естественно, не вел. Выражение лица у него при этом было сосредоточенно-отрешенное, как будто занимался он чем-то очень важным. Этот невероятный, ослепительный, такой ни на кого не похожий человек звался Бобби Фаррелл. Роберто Альфонсо Фаррелл с острова Аруба.
А через год они приехали к нам в Москву. Вот уж это точно была невероятная фантастика! Это была очень холодная зима, и я, идя в школу, беспокоилась за них: как они там в Москве? Только бы не заболели! Перед Новым годом температура опустилась чуть ли не до -35. (В школу мы не ходили, если было -25 или холоднее, и каждое утро я с надеждой слушала местное радио… Но если было -24, занятия никто не отменял!)
Естественно, у меня не было ни малейшего шанса попасть на их концерт (тем более, что мне было только 11), но я аккуратно собирала все немногие вырезки из газет об их гастролях, с удовольствием читала интервью с тем удивительным мужчиной, навсегда запечатлевшимся в моей памяти с прошлой новогодней ночи – из них я узнала, что он говорит на 5 языках, а его родной язык называется папиаменто. И верила и ждала, что скоро нам снова покажут их по телевидению. Это бывало так редко, что каждый такой случай ты старалась бережно хранить в своей памяти и перематывать в ней снова и снова – до следующего. Видеомагнитофонов тогда не существовало.
