Джек Керуак - Ангелы Опустошения
А Саймон, осажденный со всех сторон пророками, не мог понять – к счастью мы все были рядом защитили бы, а Минко добрый – Саймон, истинный русский, хочет чтобы весь мир возлюбил, вообще-то потомок какого-то полоумного милого Ипполита и Кирилова Достоевской царской России XIX столетия – Да и похож тоже, как когда мы все ели пейотль (музыканты и я) и вот они мы такие заколачиваем здоровенный сейшак в 5 часов вечера в подвальной квартирке с тромбоном, двумя барабанами, Скоростюхой на пианино а Саймон сидел под горевшей весь день красной лампой с древними кистями, его каменистое лицо все изможденно в неестественной красноте, как вдруг я увидел: «Саймон Дарловский, величайший человек в Сан-Франциско» и позже той же самой ночью ради Ирвинова и моего развлечения когда мы топали по улицам с моим рюкзаком (вопя «Великое Облако Истины!» шарагам китайцев выходящих из игорных комнат) Саймон устроил небольшую оригинальную пантомиму а-ля Чарли Чаплин но своеобразную его собственным тоже русским стилем которая состояла из того что он вбежал пританцовывая в вестибюль полный людей смотревших телевизор в мягких креслах и закатил им сложную пантомиму (изумления, руки в ужасе ко рту, оглядываясь, опаньки, прогибаясь, заискивая, выскальзывая прочь, такого ждешь от мальчишек Жана Жене которые дурачились бы на парижских улицах пьяные) (продуманный маскарад с умом – Русский Псих, Саймон Дарловский, который вечно напоминает мне моего двоюродного брата Ноэля, как я всегда ему говорю, мой давний кузен из Массачусетса у которого было такое же лицо и глаза и он скользил бывало призраком вокруг стола в неосвещенных комнатах и выдавал «Муээ хи хи ха, я Призрак оперы» (но по-французски, je suis le fantôme de l’opéra-a-a-a) – И еще странно, что места работ у Саймона всегда были какие-то уитменовские, медбрат, он бывало брил пожилых психопатов в лечебницах, ухаживал за больными и умирающими, а теперь начав водить неотложку в какой-то больничке рассекал по всему Сан-Франу целыми днями подбирая униженных и увечных на носилки (жуткие места где их находили, каморки на задворках), кровь и горе, Саймон уже не Русский Псих, а Саймон Нянька – И волоска на чьей-нибудь голове никогда бы не повредил если б даже старался —
– Ах да, а ну да, – в конце концов изрекает Коди и уходит, работать на железную дорогу, проинструктировав меня на улице: – Завтра едем на ипподром, подожди меня у Саймона – (У Саймона это где мы все ночуем)…
– О’кей
Потом поэты Дональд и Маклир предлагают отвезти остальных нас домой две мили вниз по Третьей улице к Негритянскому Жилому Кварталу где даже вот сейчас 15-ти-с-половиной-летний братишка Саймона Лазарь жарит картошку на кухне и причесывается и не очень понимает про лунных людей.
83
Этим он и занимается когда мы входим, жарит картошку, высокий симпатичный Лазарь который встает на занятиях первого курса своего колледжа и говорит преподавателю «Мы все хотим разговаривать свободно» – и постоянно спрашивает «Тебе сны снятся?» и хочет знать о чем тебе снилось и когда ему рассказываешь он кивает – Хочет чтоб мы ему тоже девчонку нашли – У него чеканный профиль как у Джона Бэрримора, в самом деле выйдет красавец-мужчина, но вот он живет тут один со своим братом, мать и остальные чокнутые братья остались на востоке, Саймона присматривать за ним напрягает – Поэтому его отсылают обратно в Нью-Йорк но ехать он не хочет, по сути же ему хочется слетать на луну – Он съедает все что Саймон покупает домой, в 3 часа ночи встает и жарит все телячьи отбивные, все восемь, и съедает их без хлеба – Все время он только переживает насчет своих длинных светлых волосьев, в конце концов я разрешаю ему взять мою щетку, он ее даже прячет, мне приходится отбирать – Потом врубает на всю катушку радио с «Джазом Прыгучего Джорджа» из Окленда – потом просто вылазит из дому и гуляет на солнышке и задает всем прикольнейший вопрос: «Как ты думаешь солнце свалится?» – «Ты говорил что где-то побывал – там есть чудовища?» – «А у них будет иной мир?» – «Когда с этим покончено?» – «У тебя есть шоры на глазах?» – «Я имею в виду по-настоящему типа как завязать глаза платком?» – «Тебе двадцать лет?»
За четыре недели до этого, на своем велике, он промчался через перекресток у подножия холма на котором стоит Жилой Квартал, прямиком мимо управления «Стальной Компании», возле подземного железнодорожного переезда, врезался в машину и раздробил себе ногу – До сих пор немного хромает – Он тоже уважает Коди – Коди его травма весьма беспокоила – Простое сочувствие есть даже в самых необузданных людях – «Этот бедный пацан, чувак, он едва ходить мог – некоторое время он был совсем плох – Я в натуре волновался из-за старины Лазаря. Правильно, Лаз, еще маслица», пока высокий нескладный мальчуганистый Лаз обслуживает нас за столом и приглаживает назад волосы – очень молчаливый, никогда много не говорит – Саймон обращается к брату по настоящему имени, Эмиль —
– Эмиль, ты идешь в магазин?
– Пока нет.
– Сколько времени?
Долгая пауза – затем глубокий зрелый голос Лазаря —
– Четыре —
– Ну так разве ты не идешь в магазин?
– Сейчас
Саймон извлекает полоумные листовки которые магазины разносят по квартирам с перечнем дневных покупок, вместо того чтобы составить весь список необходимого он просто произвольно обводит кружочком некоторые скидки, вроде,
МЫЛО «ТАЙДОЛ»
сегодня всего лишь 45 центов
– они отмечают это, не потому что им на самом деле нужно мыло, а потому что так написано, предлагается им, с экономией в два цента – они склоняют вместе свои чистокровные русскобратские головы над листовкой и рисуют еще кружки – Затем Лазарь поднимается на горку насвистывая с деньгами в руке и проводит целые часы в магазинах разглядывая обложки научно-фантастических книжек – возвращается поздно —
– Где ты был?
– Картинки зыбал
И вот старина Лазарь жарит себе картошку когда мы все подъезжаем и заходим – Солнце сияет над всем Сан-Франциско как его видно с длинной веранды позади дома
84
Поэт Джеффри Дональд элегантный печально-утомленный тип который бывал в Европе, на Искье и Капри и в тому подобных местах, знавал богатых элегантных писателей и личностей и недавно замолвил за меня словечко нью-йоркскому издателю поэтому я удивлен (я его впервые вижу) и мы выходим на эту веранду обозреть окрестности —
Все это Южная Сторона Сан-Франа в низовьях Третьей улицы и газгольдеры и водяные цистерны и промышленные рельсы, все в дыму, омерзительно от цементной пыли, крыши, за которыми синие воды доходят до самого Окленда и Беркли, ясно видных, даже предгорья за ними начинающие свое долгое восхождение на Сьерру, под облачными вершинами божественной величественной огромности снежно-розово оттененной в сумерках – Остальной город слева, белизна, печаль – Место как раз для Саймона и Лазаря, здесь вокруг повсюду живут негритянские семьи и их конечно же очень любят и даже банды детворы заваливают прямо в дом и палят из игрушечных ружей и визжат и Лазарь обучает их искусствам вести себя тихо, их герой —
Я спрашиваю себя опираясь на перила вместе с печальным Дональдом знает ли он все это (такой тип) есть ли ему до этого дело или о чем он думает – вдруг замечаю что он повернулся лицом ко мне и смотрит долгим серьезным взглядом, я отворачиваюсь, не могу его выдержать – Не знаю как сказать или поблагодарить его – Меж тем молодой Маклир на кухне, они все читают стихи разбросанные посреди хлеба и варенья – Я устал, я уже устал от всего этого, куда мне пойти? что сделать? как миновать вечность?
Тем временем душа свечою догорает в наших «кла-зельных» челах…
– Ты наверно был в Италии и все такое? – что ты собираешься делать? – наконец выдавливаю я —
– Я не знаю что собираюсь делать, – печально отвечает он, с грустно-усталым юморком —
– Что человек делает когда делает, – говорю я безучастно безмозгло —
– Я много слышал о тебе от Ирвина и читал твою работу —
По сути он слишком для меня порядочен – я же способен понять одно неистовство – вот бы сказать ему об этом – но он знает насколько я знаю —
– Мы тебя еще увидим где-нибудь?
– О да, – отвечает он —
Два вечера спустя он устраивает нечто типа небольшого обеда для меня у Розы Мудрой Лазури, женщины заправляющей поэтическими чтениями (на которых я ни разу не читал, из стыдливости) – По телефону она приглашает меня, Ирвин стоя рядом шепчет «А нам тоже можно прийти?» – «Роза, а Ирвину можно прийти?» – («И Саймону») – «А Саймону?» – «Ну разумеется» – («И Рафаэлю») – «А Рафаэлю Урсо поэту?» – «Ну конечно же» – («И Лазарю», – шепчет Ирвин) – «А Лазарю?» – «Конечно» – поэтому мой обед с Джеффри Дональдом и его хорошенькой элегантной интеллигентной девушкой превращается в неистовый вопящий ужин над ветчиной, мороженым и пирогом – что я и опишу когда до него еще дойдет —
