Александр Зиновьев - Желтый дом. Том 1
Партия — не ум, не честь и не совесть нашей эпохи. Ума в ней кот наплакал, а чести и совести в ней никогда не было и не будет. Это явление не интеллектуальное и не нравственное. Она есть скелет, мускулатура и нервная система гигантского безмозглого, бесчестного и бессовестного объединения людей, способного в силу отсутствия ума, чести и совести на любую пакость. Она сама и содержащее ее социальное целое исключают всякие внутренние возможности для творческой эволюции. Если не будет достаточно сильных внешних воздействий, такое социальное существо способно будет влачить неизменное существование тысячелетиями.
Великолепная мысль, воскликнул Маркс. Блистательно, воскликнул Ленин. Неплохо сказано, буркнул Сталин. Могу рассказать вам по сему поводу старый анекдот, сказал Железный Феликс. Отмечают юбилей одного крупного начальника. Мы тебя ценим, дорогой товарищ, говорит открывающий чествование другой высокий начальник, не за то, что ты сумел устроить себе шикарную квартиру, детям по квартире, дачу, машину, детям по даче и по машине, любовницам по квартире и по машине, звание Героя и Государственную премию, а за то, что ты всегда был настоящим коммунистом. Не смешно, сказал Берия. Одно другому не мешает. Как говорил Пушкин, быть можно дельным человеком и думать о красе ногтей. Можно совращать маленьких девочек и пьянствовать, но быть при этом беззаветно преданным Делу... Конечно, сказал Железный Феликс, если именно преданность Делу дает возможность безнаказанно насиловать девочек. Это даже способствует преданности. И Делу, конечно. А известно ли вам, сказал Берия, что был случай, когда Римским Папой был атеист и развратник? Ты на что намекаешь? — рявкнул молчавший доселе Генсек. Я вам покажу, где раки зимуют, диссиденты несчастные!
Все исчезли. Я снова погрузился в свои высокоумные размышления. Вспомнил, как у нас в школе одного веселого парнишку исключили из комсомола и из школы (куда он исчез?) только за то, что он сочинил стишок, в котором были такие строки:
Если ты сидишь на задней парте, Ни к чему тебе быть членом парти.
Именно «парти», а не «партии». Представляю, что сделали бы со мной, если бы узнали, о чем я тут думаю! Ничего, сказал Железный Феликс. Думать думай что угодно, только держи язык за зубами. Пока зубы целы, конечно. И чтобы зубы были целы, конечно.
Кто мы
Абстрактно рассуждая, все возможно, говорит Добронравов. Например, вчера была передача по телевизору о перспективах сельского хозяйства и пищевой промышленности. Обалдеть можно, до чего хорошо и до чего еще лучше будет! А реальность? Цены на продукты питания повышают. Только основные продукты пока не трогают — хлеб, молоко, сахар. Но и они фальсифицированы. А каковы реальные перспективы? Естественные и качественные продукты — привилегированным, а искусственные и бросовые — массам. Обещать-то можно златые горы, равенство, изобилие. А реальность неумолимо разделяет людей на группы, слои, классы. И все, что связано с их жизнью, тоже дифференцируется — школа, одежда, питание, жилища, средства отдыха и развлечения. А что в этом плохого, говорю я- Это же естественно. А я разве говорю, что плохо, говорит Добронравов. Я говорю, что это происходит объектив-н°- А проблема «плохо или хорошо» решается там, куда человек лично попадает. Для основной массы людей их путь уже предрешен. Лишь для таких, как мы, еще остается некоторая свобода выбора. Но и таких все же избыток. И общество изобретает свои безотказные средства против них. Какие? Оно обрекает нас на бесплодие во всех отношениях. Но еще не все потеряно, говорю я. Все, говорит Добронравов. Ну, пусть ты станешь старшим научным сотрудником и заимеешь три библиотечных дня. Что изменится? Чуть-чуть повысится уровень баб, с которыми будешь спать, чуть приличнее барахло наденешь, чуть лучше жрать будешь, чуть больше пропьешь. А принципиально все останется в том же положении. Поздно. Нас уже давно кастрировали в социальном плане жизни. Так что же делать, говорю я. Чудак, говорит Добронравов, делать то же самое, что мы делали до сих пор: ничего не делать. Это моя принципиальная позиция. И урывать от этого вшивого коммунистического общества все, что под руку попадается. А это не так уж мало. Вот смотри. Я возглавляю ДОСААФ в институте. Что это значит? По крайней мере раз в неделю я нагло иду в «кадры», беру книгу прихода-ухода, пишу, что ушел в районное отделение ДОСААФ, и смываюсь по своим делам. Кое-что перепадает от Общества — премии, путевки, подписка на книги, билеты в театры. Дальше, я отвечаю за физкультурную работу по линии месткома. Что это значит? Опять-таки кое-какое время, кое-какие средства, кое-какие развлечения. Какие? А лыжи? А волейбольные принадлежности? А пинг-понг? А шахматы? А байдарки? А профсоюзные денежки на походы и поездки? По мелочам набирается порядочно за год. Ежегодно я имею безвозмездные ссуды по линии кассы взаимопомощи, соцстраховскую путевку. За всякие праздничные дежурства и за избирательные кампании имею отгулов столько же, сколько длится основной отпуск. Устраиваю иностранцев, приезжающих в институт, вожу их по туристическим местам. А это — времяпровождение, денежки на транспорт и питание. Короче говоря, я живу — не жалуюсь. Дотяну до пенсии — и на боковую. Смешно, я от нечего делать на любом европейском языке могу изъясняться. Конечно, если бы я вступил в партию и защитил диссертацию, я бы за границу стал ездить и все такое прочее. Но меня туда не тянет. И осведомителем я не хочу становиться. И потерять на это нужно минимум три-четыре года. Изворачиваться. Это в мои-то годы. Нет, мне это не подходит. Мне и так неплохо.
Послание вождям
О вожди! О вожди! Поумерьте свой пыл,
Свои траты вовне сократите немножко.
Обратите вниманье на внутренний тыл,
Ну, хотя бы на ту же картошку.
Хоть на те же штаны. Хоть на то же жилье.
За хозяйство возьмитесь упорно.
И на всяких постах поприжмите жулье:
Из-за них — ни вздохнуть и ни перднуть.
Разрешите поездки из Тулы в Москву
За едой, хоть в полгода двукратно.
Чтоб веселием нам пересилить тоску,
Снизьте цены на водку обратно.
За границу — не просим. Не надо пускать.
На хера нам сдалась заграница.
Откровенно скажу, на Париж нам насрать,
И пусть катится к черту и Ницца.
Нам бы лишь бы, а там — не расти хоть трава.
Мы за это вам честно послужим.
Ну а тех, диссидентов, — борцов за права —
Мы своими руками задушим.
Удобный случай
Мы с Добронравовым собирались уже пересечь Калининский проспект напротив Кремлевской больницы. Но вдруг остановилось движение машин и людей. К больнице подъехали три тяжелые черные машины неизвестной мне марки. Из средней вышел сам Генсек и странной пружинящей походкой направился в больницу. Через мгновение движение возобновилось, как будто ничего не произошло. Я подумал, что с того места, где мы стояли, вполне можно было бы бросить гранату и скрыться в суматохе. Удобный случай, сказал Добронравов. Не правда ли? Спокойно можно было бы бросить гранату и смыться. Если потренироваться слегка, то и противотанковую можно докинуть. Надежнее. Вряд ли, сказал я. Это сейчас так кажется. А если попробовать на деле, обязательно что-то сорвется. Либо промажешь. Либо переодетые агенты (видел, сколько их там!) сразу схватят. Либо граната не взорвется. А смыться не удастся, все равно найдут. Ну, в таком случае надо быть готовым на жертву, сказал Добронравов.
На улице Герцена мы расстались. Я стал обдумывать «удобный случай». Конечно найдут. Хотя бы по бороде. Поинтересуются, какие книжечки я выписывал, и капут. Бороду, конечно, можно сбрить, а потом фальшивую приклеить, бросить гранату и бороду сунуть в урну. Но это (сбрить бороду) будет выглядеть еще более подозрительно. Да и жаль терять такую роскошную бороду из-за какого-то Генсека.
Случайный собутыльник
Я люблю случайных собутыльников. Хотя они много врут и куражатся, но иногда бывают искренни и рассказывают кое-что интересное. На сей раз я сижу с довольно благообразным пожилым человеком. Я пострадал, говорит он, не из-за людей, а из-за волков. Зимой сорок первого — сорок второго года их развелось ужасающее количество. И обнаглели они безмерно. Они запросто приходили к нам на территорию части и заглядывали в окна. Часовые, конечно, прятались. Стрелять из винтовки в них было невозможно — смазка застывала. Да и много ли убьешь? Одного-двух шлепнешь, а остальные тебя вместе со штыком сожрут. Представьте себе сценку. Ночь. В окнах торчат морды зверей. На втором этаже в красном уголке от страха трясется политрук и орет в форточку на весь гарнизон, почему часовой допустил на территорию части посторонних. Жуть! А в караул нас гоняли в такие места, где и спрятаться-то негде. Попал и я однажды на такой пост. Струхнул, конечно, и сбежал в ближайшую деревушку. А часового на соседнем посту волки сожрали. Меня, конечно, Особый Отдел начал трепать: почему его волки съели, а меня нет?! Ничего себе вопросик! А если бы меня съели, а его — нет, тогда его спросили бы, почему меня сожрали, а его нет?! Но в трибунале меня обвинили в схоластике. Представляете?! В схоластике! Оказывается, председатель трибунала был доктор философских наук. Где, мол, была твоя товарищеская солидарность?! По-вашему, сказал я им на это, мне надо было быть из солидарности тоже съеденным волками? Так мне за это накинули еще пять лет. Но самое любопытное в этой истории — часовой, когда его ели волки, вопил «За Родину! За Сталина!». Мы его вопли слышали из деревни, но не придали им значения, так как думали, что часовой просто делает по-большому.
