Михаил Бутов - Свобода
Андрюха выпятил подбородок и сделался важен, как Гегель, у которого минуту назад сошлись концы с концами в картине самораскрытия абсолютного духа. Законная гордость добытчика.
Пиво он принес дорогое, тверское.
— Обратно не зовут? — спросил я.
— Вовсю.
— И что ты?
— Ну нет. Нельзя никогда возвращаться.
Разговор наш не клеился. Андрюха держался очень напряженно.
Должно быть, предвидя, что речь о деньгах зайдет непременно, заранее сложил какие-то слова в ответ и торопился произнести их.
А я не давал повода. Я с радостью убедился, что уходить ему неохота, и боялся лишним напоминанием все испортить. Вот мы и мялись, как влюбленные на первом свидании. Прогрохотал снаряд в мусоропроводе. Я уронил вилку. Андрюха сказал:
— Встретил там мужика — он у нас в Армении полем командовал. А теперь — шишка. Контролирует всю сейсмическую программу. Хороший дядька. Поговорили с ним. Интересные вещи всплывают…
В основных чертах из множества Андрюхиных рассказов мне было известно, чем занималась его геофизическая партия. Бурили шурф — большей или меньшей глубины, в зависимости от конкретной задачи и условий — и закладывали взрывчатку. Потом производили взрыв, и самописцы в разных точках фиксировали сейсмические колебания.
Через несколько километров — новый шурф, новый взрыв, — и так продвигались. По совокупности измерений делали выводы о тектонических особенностях района и содержимом недр. Наверное, в проекте намечалось охватить этими исследованиями всю страну — только страна пошла некстати разваливаться. Буквально в последнее спокойное лето Андрюхина экспедиция работала на границе Армении и Азербайджана. И все теперь я впервые услышал от Андрюхи, что деятельность их там была не совсем обычной.
Вместо штатного аммонала — такого же, как лежал сейчас у нас в оружейном ящике, — предполагалось в испытательном порядке применить маломощные (по сравнению, видимо, с Хиросимой) атомные заряды. Придумали размещать их в загодя нащупанных естественных кавернах скальной породы. С июня по август Андрюха и другие работяги тратили взрывчатку и вкалывали от света до света, проводя к этим камерам наклонные тоннели. Люди понимающие недоумевали: гористая местность, пустоты — эффект возможен самый непредсказуемый. Но высокое начальство потому и высокое, что снизу не докричишься. Первый заряд привезли под армейским конвоем, а с ним приехали наблюдающий генерал и стайка военспецов. Спецы потирали руки, предвкушая, что удастся спровоцировать небольшое тактическое землетрясение. Все было установлено, подключено, уже готовились замуровать шахту, но тут-то и сообщили из Москвы, что в министерстве кое-кого сменили и новым эта затея не представляется ни невинной, ни перспективной. Распорядились прекратить работы и ждать указаний.
Как только истек плановый срок взрыва, вояки, доставившие бомбу, расселись по «Уралам» и укатили, ибо не имели приказа оставаться дольше (к тому же их нечем было кормить). Начальник экспедиции в панике взывал к старшему над ними капитану, но капитан ответил, что с собой заряда не заберет, поскольку армии он не принадлежит, а они всего лишь осуществляли сопровождение.
Следом, наскучив ночевать на раскладушке в палатке, отбыл в Ереван и генерал со своими разочарованными специалистами, попросив известить, когда все-таки приступят к делу, и посоветовав снестись с Москвой, чтобы обеспечили охрану. Своей властью он солдат выслать не мог — он был какой-то технический генерал. В министерстве, однако, сочли, что официально прибегнуть к помощи военных — все равно как во всеуслышание принять на себя ответственность за инициативы предшественников, со всеми вытекающими неприятностями. А хотели без лишней огласки, на личных связях, найти какую-нибудь организацию подходящего уранового профиля, куда удалось бы по-тихому адскую машину передать (причем желательно неподалеку, дабы не пришлось везти уже своими силами, таясь от других ведомств, через весь Союз), — и, подшив документ о передаче, избавиться от проблемы.
Тщетно проискали до середины осени. Между тем подступали холода — экспедицию надо было снимать.
В конце концов, после долгих согласований, на неделю приковав начальника экспедиции к телефону в ближнем (но не близком) поселке, признали наименьшим злом оставить все как есть и вывозить бомбу в будущем сезоне. Верстах в двадцати от экспедиционного лагеря находилась военная часть, даже не часть, а точка, объект — то ли станция системы слежения, то ли тропосферный ретранслятор (несостоявшийся инженер-связист, Андрюха не умел описать антенну, лишь пальцы топырил — во, такая…). Молодой командир объекта сильно скучал по родному Питеру, тянулся к культуре и частенько наезжал, прихватив казенной тушенки и флягу гидролизного спирта, провести время с москвичами. С начальником они стали приятели. Теперь начальник приватно, под строгим секретом, объяснил ему, что к чему. Тот выделил бетонную плиту — ею закрыли выход на поверхность, присыпав потом землей, — и пообещал назначить новый маршрут грузовику, который по вторникам и пятницам гоняли в райцентр: водитель, толковый сержант, в подробности посвящен не будет, но за окрестностью присмотрит. Казалось, впрочем, довольно маловероятным, чтобы случайный путник в чистом поле, вдали от всякого жилья наткнулся на замаскированную плиту и уж тем паче угадал под нею спуск в подземелье и начал долбить бетон, рассчитывая на упрятанные сокровища (а образ террориста еще не укоренился в умах и не подсказывал сюжетов более увлекательных).
Так что домой возвращались со спокойной душой: дальше пускай наверху голову ломают — зима длинная…
Но на следующий год эти края уже называли в газетах не иначе как примыкающими к зоне межнационального конфликта, и геофизикам было там, понятно, не место. А еще через год стали они как бы и вовсе чужой территорией. Знакомого командира отозвали. Проездом в Москве он навестил начальника, успевшего шагнуть на пару ступенек по должностной лестнице. Рассказал, что армяне объявили станцию своей — только на кой она им сдалась вне всей системы?
По его словам, бомба мирно покоилась в земле — никто о ней не проведал, никто не проявлял интереса… А здесь, распрощавшись с надеждой бомбу вернуть, про нее старались попросту не вспоминать. Покуда министерских олимпийцев не перетасовали снова и в процессе разных ревизий не выплыли опять старые документы, а с ними и старая головная боль — изыскать способ и вывезти хотя бы в Россию.
Я спросил: а зачем, собственно? Если она надежно похоронена, если шансы, что кто-то ненароком ее откопает, пренебрежимо малы… Взорваться сама она не может: подлодки на дне морском и те пока не взрываются. Так пусть и лежит себе в своей пещере.
Сейчас она менее опасна, чем станет в любом другом варианте.
— Нельзя, — разъяснил Андрюха. — Она же на балансе.
— Ага. У завхоза. — Я живо представил себе соответствующую графу материального отчета.
— Ну, не на балансе… как-то там еще… суть в том, что она за ними числится. И липовый акт о взрыве не составишь, его наблюдатели от вояк должны подписать. Как быть? Вдруг инспекция, вдруг потребуют предъявить? Вот они и боятся. Одно дело — отвечать там за неправильное хранение или что-нибудь в таком роде. А тут — совсем потеряли! Ты только вообрази, если сведения просочатся и дойдут до армян: атомная бомба скрытно заложена на территории другого государства! — во что это выльется, в какой политический скандал…
Я замахал руками:
— Все, все… Про политические скандалы — это для меня уже слишком.
— Постой, я не договорил. Я что думаю: почему бы нам с тобой не съездить?
— Чего? — не понял я. — Куда?
— Заберем ее. А нам заплатят. Видел я ее — она не очень большая.
В рюкзак влезет элементарно. Тяжелая, правда. Килограмм сорок.
День сегодня получился долгий и пронзительно бездарный. Я устал и не был настроен подыгрывать.
— Слушай, когда нечем развлечься, нужно либо есть, либо спать.
Мы уже поели.
— Не, я серьезно, — сказал Андрюха.
Я едва не застонал. Я почувствовал себя так, будто меня зомбируют или подвергают гипнозу. Еле на стуле держусь, засыпаю, после курицы и двух бутылок крепкого пива свинец растекся от лобных долей к затылку — и в этот обескровленный мозг мне начинают внедрять откровенную туфту!
— А с теми, кто должен нам заплатить, ты уже поделился своими планами? Или сделаем им сюрприз?
Не трепать бы языком невесть о чем, а послать Андрюху к чертям собачьим и первым уйти в комнату — тогда кровать на ночь достанется мне.
— Он сам завел разговор… И он действительно — шишка, многим ворочает. Деньги будут.
— То есть вышли покурить…
— Он не курит, — сказал Андрюха. — Мужик этот — не курит.
