Любимчик Эпохи. Комплект из 2 книг - Качур Катя
– Воняет от тебя, Илюха, как от бомжа. Ботинки хоть бы снял, остолоп!
– У м-меня н-носки рваные, – улыбался Илюша.
– А когда тебя это смущало?
Потом, вымытый, обстиранный и накормленный Ленкой, он садился на коричневый кожаный диван, Родик разливал «Хеннесси», непременно поминая старого еврея-гематолога из вологодской больницы, и они поднимали тост: «За пять сорок пять и два четыреста!» На следующий день всей семьей отправлялись к родителям на Страстной бульвар. Ленка пекла потрясающий медовик, мама целовала всех строго троекратно, а на Илюше залипала так, будто он был не сорокавосьмилетним жилистым мужиком, а сладким пупсом с ямочками на попе. Папа крепко обнимал Ленку – он очень ее любил, Ларик с Яриком оставляли в коридоре кроссовки сорок пятого размера, все набивались за кухонный стол (почему, ведь был же огромный обеденный?) и сидели чуть ли не друг у друга на коленях. Ленка разрезала торт: маме, папе, заметно больший кусок Илюше, сыновьям и только потом Родиону. Все одновременно галдели, просили Софью Михайловну рассказать про «5045 и 2400», в сотый раз смеялись, в сотый раз выпивали…
Родька не мог умереть. В семье настолько привыкли к его могучему иммунитету, его бессмертию, что звонок из больницы от Пашки-паука все восприняли как шутку.
– Родион Львович умер, оперируя пациента. У него отказали почки.
– Пациент умер? – переспросил Илюша.
– Родик умер, – старый Паук по-мальчишески зарыдал в трубку.
Илюша одеревенел. Он повторил Ленке эти два несовместимых слова, лег пластом на пол и закрыл голову руками. В двух метрах от него билась в истерике Лена, ревел телевизор, звонили все телефоны до одного. Пришедшие сыновья выли, раздирая душу. В квартиру начали стягиваться какие-то люди. Но Илья лежал в оглушительной тишине. Огромной кровавой саблей кто-то рубанул этот мир, отсекая все звуки, запахи, эмоции. Родик оказался смертным. Его спаситель, его идол, его маяк, мерило всех его помыслов и поступков. Родной, мудрый, надежный, красивый Родик. Сильный, ледяной – напоказ и абсолютно теплый, как мамин свитер, – в душе.
Илюша пролежал на полу до вечера, пока не приехал Пашка-паук. Седой хирург приложил к его носу платок с нашатырем и встряхнул, будто сортовую яблоню в попытке избавиться от урожая осенних плодов.
– Мы что, зря тебя оперировали двадцать лет назад? Он зря ночей не спал, чтобы вернуть тебя к жизни? Вставай!
Илюша, шатаясь, сел на кровать и, глядя на Ленку, тихо, только губами произнес:
– Как ты могла класть ему торт в последнюю очередь?..
Ленка припала к Пашиной груди и безудержно зарыдала. Паук обнял ее и с упреком посмотрел на Илью:
– Прекратить! Теперь ты – мужик, ты – опора семьи. Действуй.
Илюша оказался херовой опорой. Его плечи не потянули того груза, который всю жизнь пер на себе Родион. Он толком нигде не работал, у него не было инвестиций, и о том, как прокормить еще кого-то кроме себя, никогда не задумывался. Родька тоже не планировал умирать и ни о каких распорядительных бумагах, наследстве и доходах не подсуетился. Для Илюши настали черные времена. Он корил себя самого, корил Ленку, которая льнула к нему с удвоенной силой, корил маму. Софья Михайловна отреагировала на смерть сына совершенно невообразимо. Девять дней ее не могли поднять с постели, она онемела, оглохла, отказалась приезжать на похороны. А после вторых поминок вдруг встретила семью здоровой и бодрой.
– Чего вы такие понурые? – улыбаясь, спросила она.
– Соня, тебе лучше? – Отец еле передвигал ноги.
– Мама, вам налить чаю? – На Ленке не было лица.
– Налить, давайте устроим праздник, посидим все вместе. А где Илюша?
– Я з-здесь, м-мама… – отозвался он. – Какой п-праздник, ты о чем?
– Мы так давно не смеялись. Откуда вы пришли? – возбужденно лепетала Софья Михайловна.
– Мы с п-поминок, мам, – ответил Илюша.
– Кто-то умер? – удивилась мать.
Все замерли и переглянулись. Ленка дрожащими руками взяла со стола фотографию Родиона с черной лентой через угол.
– Кто это? – спросила мама.
– Это же Родик, – опешил Лев Леонидович, – твой, наш сын…
Мама взяла портрет и засмеялась:
– Какой красивый мужчина, надо же! Похож на тебя, Лева, в молодости, почему он умер?
В глазах Илюши, Ленки, папы стоял ужас.
– Она сошла с ума, – медленно произнес Лев Леонидович.
* * *Софью Михайловну затаскали по врачам. Профессор Гусев, лучший психиатр столицы, вынес вердикт:
– У вашей мамы защитная реакция организма на горе, которое она не смогла пережить. Мозг просто выключил из памяти этого человека, ее сына. Иначе она бы не справилась. Лечить бесполезно.
– Но п-память вернется к н-ней? – в надежде спросил Илюша.
– Не факт, – вздохнул он. – Примите это как данность. В конце концов, она счастлива, в отличие от вас. И она не испытывает стресса. Ведите себя с ней как обычно. Во всем остальном, поверьте, она абсолютно адекватна.
Это было крайне мучительно. Софья Михайловна, как рыбка в аквариуме, забывающая все на свете, проплыв один круг, все время спрашивала, рассматривая фотографии:
– Что это за мальчик с тобой, Илюша? Твой друг?
– Это мой р-родной брат, м-мама, твой с-старший сын, – отчаявшись, отвечал Илья.
– Какую ты ерунду говоришь, роднуля. У меня только один сыночек, это ты.
– Сколько я в-весил при рождении, м-мама? – однажды догадался Илюша.
– Два килограмма четыреста! – заулыбалась она.
– А кто – п-пять сорок пять?
У Софьи Михайловны задрожал подбородок. По морщинкам поплыли слезы.
– Ну, мама, ну? – в надежде затряс ее Илюша. – Кто в-весил пять с-сорок пять?
– …твой папа, Левушка, при рождении весил пять килограммов сорок пять грамм. Такой крепыш, прямо сразу в садик можно было отдавать.
Родик и муж слились у нее в единый образ. Всем казалось, она притворяется, играет. Софья Михайловна по-прежнему была остра на язык, следила за новинками медицины, консультировала больных на дому, освоила скайп, ватсап и все мыслимые мессенджеры, завела страничку в соцсетях и выкладывала в ленту свои роскошные пироги. Но по десять раз на дню она спрашивала мужа:
– Лева, почему ты так быстро постарел? Ты же вот только вчера был молодым?
– Да и тебе не двадцать, Соня, – перестал сопротивляться папа.
– А почему ты больше не оперируешь?
– Потому что я – полковник в отставке.
– Зря, ты был таким блестящим хирургом! Как ты спас Илюшеньку, это что-то!
Илья ненавидел за это маму. Он ненавидел Ленку, которая, вроде бы хлопоча по делам покойного мужа, недвусмысленно приближалась к Илюше. Однажды после полуночи в его комнату открылась дверь, и Ленка, голая, прикрытая лишь прозрачным пеньюаром, села на кровать.
– Л-ленок, не н-надо, – Илюша погладил ее по руке, – я об-божаю тебя, т-ты знаешь. Но н-не надо… М-мы не с-сможем после смот-треть друг д-другу в глаза.
– Илюшенька, не унижай меня, – прошептала Ленка. – Ты знаешь, что я мечтала о тебе всю жизнь. Я тебя заслужила.
Ленка была утонченно-прекрасна. Лицо обложек «Космополитена», даже в своем возрасте она оставалась востребованной моделью. Чуть незаметной дорогой пластики, чуть умного макияжа, пожизненная диета и изнуряющий спорт сохранили ее свежайшей, бархатной, благоухающей. Родик реально выбрал лучшую женщину на Земле. Илюша часто думал, что если бы он когда-то и женился, то только на Ленке. Отказаться, не принять ее любовь было невозможно.
– Я н-не з-знаю, ч-что с тобой д-делать…
– Все то, что ты делал со своими эскимосками, негритянками, проститутками и наркоманками. Ровно то же самое. – Она резко встала и повернула «Царевну-Лебедь» лицом к стене.
– Т-ты д-другая, – начал было Илюша, но Ленка сбросила с себя шелк и кинулась на него волчицей, которую много лет держали в клетке.
Ленка целовала все его шрамы, ласкала языком зубы, которые к тому времени были выбиты и вставлены по несколько раз, подлезала нежнейшей попой под шершавые ладони с обкусанными ногтями. То, что раньше сама с дрожью мазала зеленкой, обрабатывала спиртом и заклеивала пластырем, сейчас было объектом ее звериного вожделения. Старый синий ожог в виде утюга на груди вызывал такое возбуждение, что она кричала, вцепившись в него когтями и извиваясь змеей, выползающей из собственной шкуры. Голодная, она не могла насытиться даже после того, как Илюша издал финальный рык, рухнул на спину и прикинулся мертвым.
