Екатерина Минорская - Женского рода
Алиса произнесла это вслух, сквозь музыку, звучащую в наушниках. Еще не ясно было, зачем ей нужны были эти старухи, одной из которых уже и в живых-то нет, но хотелось понять… Что понять? Все, все сначала— подобно человеку, начинающему изучать иностранный язык.
Такое же чувство, в том же месте, так же ноет от разлуки, так же нужно видеть глаза и прикасаться, только то существо, которого так нестерпимо не хватает рядом, оно же — женского рода, значит, тысячи томов, описавших любовь, правы лишь по сути, самой глубинной, а по форме — нет. Должно быть, здесь действуют какие-то другие правила… Слух — чутче? Взгляд — внимательней? Сердце — ранимей? Алиса вспомнила Адины слова о войне и о том, что нет ничего за пределами женской любви. Все не так важно в центре Вселенной — только любовь, ничто не важнее любви, а работа, «покой и воля» — для тех, кто ее, любовь, не встретил — надо же ради чего-то жить. Так думала Алиса, и ей почему-то нравилось верить, что у тех двух женщин с бабушкиной фотографин тоже была любовь.
Ту, которой уже не было, звали Зоя, Зоя Андреевна, другую — Маргарита Георгиевна; бабушка звала ее просто Марго.
Воспоминание детства:
— Подойди-ка ко мне, девочка. — Высокая пожилая женщина говорит низким хрипловатым голосом и насмешливо улыбается.
Алиса послушно подходит: ей правится, когда ей повелевают таким ласковым и спокойным голосом.
— Ты красивой будешь киской: волосы не стриги, не кури и не хами — тогда останешься красивой, ясно?
В отличие от прочих знакомых Алисе бабушкиных приятельниц, Марго никогда не сюсюкала с ней, даже когда Алиса была очаровательной крошкой с ангельским личиком и трогательными бантами вкосах. Марго трепала ее за щеку и совала в руку коробочку ее любимого грильяжа… В Доме Анны Михайловны не принято было обсуждать личную жизнь друзей и знакомых, а потому Алиса знала только то, что когда-то Марго и Зоя были неразлучны…
Питер встретил Алису и Андрея неуютным влажным холодом, и Алиса вспомнила вчерашнее промозглое утро после клуба. Они заехали на такси в аптеку, и через полчаса Алиса уже была у своего дома.
Уже у подъезда, прижав к себе Алису, Андрей успокоил ее:
— Это ничего, видимо, ты еще дома простудилась. и у Стеллы этой сквозняки на даче… Не хандри, я побыстрей разберусь с делами и вечером привезу тебе что-нибудь вкусненькое!
Ключ выскочил из замка и упал. Алиса, вздохнув, подняла его и вошла в квартиру, почувствовав табачный запах «волшебных» бабушкиных ниток: Анна Михайловна вязала, сидя перед телевизором. Когда Алисы не было дома, она плохо спала и поднималась рано.
Весь день бабушка смотрела на Алису, будто замечая какую-то перемену, но она не любила задавать вопросы, а внучка не торопилась объяснять свой блуждающий взгляд. Ближе к обеду, когда Анна Михайловна снова уселась в кресло, разбирая нитки, Алиса спросила:
— Бабуль, почему ты перестала общаться с Маргаритой Георгиевной после того, как Зоя Андреевна умерла? Ну это ж, наверно, должно объединять…
— Что именно? Смерть должна объединять? Чушь, Алиса. Или ты думаешь, что старики вообще должны держаться друг друга?
Алиса пожала плечами и стала машинально листать альбом.
— Просто удивилась: с чего бы вам переставать общаться, раз встречались раньше…
— Отнюдь, мы не перестали общаться. Как ты могла заметить, мы с Марго поздравляем друг друга со всеми праздниками. Этого, на мой взгляд, достаточно для двух пожилых дам, чтобы соблюсти этикет.
— Этикет?
Алиса остановилась на фотографии, стоящей среди книг; три старые подруги остановились на горбатом мостике, прильнув друг к другу под большим клетчатым зонтом; бабушка впереди, скрестив руки на груди, Маргарита Георгиевна и Зоя Андреевна сзади, соприкоснувшись плечами. Маргарита держит над всеми зонт таким образом, что ее сумка, висящая на руке, мокнет под дождем, Она, Марго, в дерзком берете поверх темных с проседью волос и в брючном твидовом костюме, седая Зоя — в маленькой шляпке и в коротком шерстяном пальто.
Анна Михайловна взглянула нa Алису, изучающую фотографию, затем на снимок и сняла очки.
— Алиса, я действительно много лет знакома с Марго, но общалась с ней только потому, что она была подругой Зои, а мы с Зоей — сама знаешь — и родились в одном дворе, и за одной партой сидели, и блокаду вместе пережили, и свидетельницами были друг у друга на свадьбе… Ну, конечно, я всех ее знакомых знала, и Марго в том числе. Но это же не значит, что я стала бы общаться с Маргаритой Георгиевной, познакомься мы с ней независимо от Зои!
Алиса смотрела на бабушку с интересом и явно ждала продолжения.
— Бабуль, я уже поняла, что ты от Марго не в восторге, но ты расскажи, что у них с Зоей Андреевной было!
Бабушка пожала плечами:
— Что было… Странная такая любовь, вашему поколению это понятнее, а нам трудно было признать, сорок лет это длилось — пока Зоя не умерла.
— Так у Зои же Андреевны семья была?!
Сматывая клубки в две нитки, бабушка с неохотой.
Делая долгие паузы тишины, рассказала Алисе историю Марго и Зои. Она знала эту историю только с того времени, когда до нее дошло эхо начавшейся в Зоином доме смуты.
Когда они встретились, Зоя была замужем и растила, к счастью — с помощью бабушек, двоих детей…
Бросая взгляд на фотографию, Алиса пыталась представить их в молодости: Марго с ее вызовом в глазах, Зою с мягкой улыбкой – только четче овалы лица, прямее осанка, выразительнее позы…
Пойти им, конечно, некуда: в смысле, так, чтобы не контролировать свои прикосновения. Алиса попыталась представить, были ли в пятидесятых годах в России подпольные «тематические» клубы. Бабушка об этом, конечно, ничего не знала, она рассказывала о своей молодости,и влюбленные Зоя с Марго вписывались в то время всего лишь как «странная парочка с никому не понятным притяжением друг к другу».
Алиса впитывала каждое бабушкино слово, пыталась представить, как это было…
…За окном наперебой кричали птицы, и весеннее солнце заявляло о себе во весь свой свет даже через пыльные окна аудитории.
— Странная она, эта Рита! — Девушка разглядывает кого-то впереди.
— Почему?— таким же шепотом вопрошает другая студентка.
— Дичится, строит из себя много, ни с кем не общается…
Семинар задерживался, и старшекурсники, рассевшиеся по деревянным скамьям как галдящие птицы на проводах, занимались своими делами. Рита со своей темной стрижкой в духе Серебряною века была не заметна среди высоко поднятых кудрей и искусно уложенных надо лбами кокетливых валиков. Весна была теплой, после занятий намечался праздничный вечер в честь юбилея института, а потому Рита сидела среди муаровых юбок, шифоновых блузок и крепдешиновых платьев; она была в темных клетчатых брюках, которые высоко задирались, когда она в очередной раз закидывала ногу на ногу и мотала в разные стороны старомодным тупоносым ботинком. Девушка, сидящая рядом, толкнула Риту в плечо:
— Марго, знаешь, что у нас новенькая по русской литературе?
— С чего ты взяла?
Рите было безразлично, кто преподает им русскую литературу, ей было двадцать пять, и она давно видела себя запределами института. И у нее уже были свои пристрастия, изменить которые не мог ни один преподаватель: еще в дни работы на заводе Рите полюбились несколько стихотворений, и всю русскую литературу для нее олицетворяла Марина Цветаева, а где-то в ее тени были Зинаида Гиппиус и Софья Парнок.
Наконец дверь распахнулась и гул стих: в аудиторию вошли декан и молодая женщина, которой едва ли было больше тридцати. Седой декан вежливо указал молодой коллеге на кафедру и по-домашнему тихо произнес:
— Господа студенты, прошу любить и жаловать! — Декан улыбнулся лекторше, уже раскладывающей на кафедре свои записи. — Зоя Андреевна будет преподавать вам русскую литературу!
Когда декан вышел, а обсуждающий шепот смолк, Зоя Андреевна наконец решилась оторвать глаза от бумаг и взглянуть на своих учеников — в глазах от волнения расплывались лица… Но вот одно, напряженное, вдруг обрело четкие очертания и заставило Зою покраснеть: девушка с дерзкой стрижкой «паж» смотрела на нее огромными темными глазами так пристально, будто, кроме них двоих, никого вокруг не было.
«Свободно шея поднята, как молодой побег. Кто скажет имя, кто — лета, кто — край ее, кто — век? Извилина неярких губ капризна и слаба, но ослепителен уступ бетховенского лба…»
«Вот и ты, во плоти; тебя зовут Зоя», — думала Рита, прикасаясь взглядом к светлому завитку, упавшему на шею, к удивленно раскинутым над усталыми, должно быть недоспавшими, глазами бровям, к прямому носу и нежному овалу…
И в это, и во все последующие занятия по русской литературе Рита заставляла себя понимать слова, которые произносит Зоя, а не только смотреть, как улыбка с забавными дужками в уголках превращается в беспорядочное движение губ, выпускающих бархатный голос вместе с какими-то смыслами…
