Екатерина Минорская - Женского рода
— Да хоть с генералом! Чего надо?! — Кирш начинала свирепеть, уже узнавая это слащавое выражение лица.
Пройдя в комнату в ботинках, полковник чинно развалился в кресле и протянул Кирш полиэтиленовый пакетик.
— Что это еще?
Кирш смотрела поверх плеча милиционера в окно, ожидая, что сейчас туда заглянет ослепительное солнце и растворит в своих лучах эту протянутую руку или — того лучше — ворвется ветер и унесет этого человека, неприятно поскрипывающего кожаным пальто.
— Мне ничего за это не нужно. — Мишин поерзал в кресле. — У нас этого добра достаточно, конфискуем килограммами!
В окне ничего не изменилось, а полковник, все еще поигрывающий пакетиком с героином, спохватился, полез в карман и достал оттуда шприц.
— У вас же, у наркоманов, примета: баян заранее не покупать, верно? Так у тебя его, стало быть, нет, вот я подумал…
— Заботливый, черт! — Кирш по-прежнему смотрела в окно.
— Говорю, ж тебе, глупая, даром!.. У тебя же есть альбомы с девочками, которых ты трахаешь. Покажи, девочка, что тебе стоит!— Мишин умоляюще смотрел на Кирш, протягивая ей свои «дары».
Кирш медленно перевела взгляд на милиционера и тихо, с нажимом произнесла:
— А жеваной морковкой тебе в рот не плюнуть?!
Мишин, чуть наклонив голову, смотрел с прежней мольбой в глазах. Кирш села напротив на кровать и закинула ногу на ногу.
— Забирай свое говно и чеши отсюда!
— Зря, моя хорошая, суд же как раз намечается — над известным тебе персонажем; можно тебя свидетелем привлечь, а можно не привлечь… — Мишин приподнял одну бровь, отчего взгляд у него получился совершенно пьяным.
Кирш несколько секунд сидела молча, разглядывая подполковника, и, окончательно утвердившись в мысли, что ничего безобразнее этого лица она не видела, мрачно показала подбородком в сторону тумбочки. Мишин, привскочив в кресле, потянулся к тумбочке, бережно положил рядом с фотографией Максимки шприц и героин.
Кирш не оказалась сильней самой себя, полковник же считал, что на лесбиянок и наркоманов благородство не распространяется. Поэтому он стал расстегивать ремень на своих штанах. Она отталкивала Мишина ногами, он целовал их и умолял раздеться, она пыталась выгнать его, он завалил ее на кровать.
— Трахни меня, киса, ты же активная лесбиянка, что тебе стоит?!
Кирш оттолкнула толстого полковника ногами и вскочила. Он ударил ее кулаком по лицу, сильно, так, что с губы по подбородку побежала струйка крови…
Полковник ушел злым, а вскоре позвонил Денис. О том, что Мишин собирался к Кирш, ему известно не было, но когда он приехал и увидел ее — с разбитой губой, с узкими зрачками, не реагирующими на свет, он сразу спросил:
— Кто? Наши?
Вскоре Денис ушел из органов,
Не лесбиянкой, не наркоманкой — Кирш была для него кем-то совсем другим: женщиной, но не обычной, а женщиной-амазонкой, нежной и сильной. Денис не мог унизить Кирш и сам сгорел бы от стыда, увидь она его унижение, он не мог обсуждать Кирш в банной компании, но и жить с ней рядом он тоже не смог бы. А она никогда не давала ему даже надежды.
Женщины-амазонки не созданы для семьи, они не налаживают быт ради быта и рушат стены, едва заподозрят в них холод…
Денис любил Кирш-мечту и боялся Кирш-женщину. И ему по-прежнему нравилось приходить в свой дом, где висели малиновые занавески с рюшечками, нравилось есть жирные пироги, испеченные Ольгой, и думать о Кирш.
И он рассмеялся, когда услышал, что Ольга сравнивает его Кирш с футболом — надо же, приравнять Кирш к хобби! Да если бы это «хобби» все-таки ответило ему взаимностью, пожалуй, он был бы готов изменить свои представления о том, каким должен быть дом. И сейчас вместо работы он не первые сутки воскрешал свои старые связи и выяснял подробности расследования странной смерти незнакомой ему девушки Лизы.
Уже по дороге в зоопарк Денис снова набрал номер Кирш.
Накануне, доехав на попутках, Кирш уже под утро добралась до дачи и рухнула спать, не раздеваясь, бросив возле дивана телефон и недопитую банку пива.
Не бывает людей, не проживающих свою судьбу: только самоубийцы пытаются отказаться от пути, и один Господь знает, во сколько раз усложняется их задача. Остальные — идут они, бегут или лежат, скованные параличом, — вершат свою судьбу, живут, делают выбор и с каждым вздохом приближаются… кто-то думает — к Страшному суду, кто-то — к новой жизни. Кирш была из тех, кто считал, что все живущие двигаются к одному — к могиле. Ей казалось, что люди работают на унитаз, что скучная работ а от звонка до звонка превращает их в зомби, у которых уже не остается ни времени, ни сил, ни желания на самих себя, на чувства, на жизнь. Ни времени, ни сил, ни желаний… И как у человека, не принявшею правила, а потому трудно переносящего жизнь, у Кирш была своя вера: она верила, что душа обретает вечную жизнь, лишь встретив и приняв в себя любовь, а потому Кирш боялась не смерти, а жизни, лишенной любви.
Не раз ей казалось, что это сбывается, что происходящее с ней похоже на любовь, на то, чего она ждала, но оно, это исполнение мечты, вновь и вновь ускользало от нее… Она скрывалась по чужим углам… нет, причина была не в другом человеке, причина в ней самой: там, за пределами самой Кирш, существовала другая жизнь, и звать человека оттуда, из его устроенности, в царящую в ее душе смуту было бы жестоко. И вот — Алиса. «Только не звать… — думала Кирш, — только если она захочет сама».
Если человек не знает, куда вести свою судьбу, она поведет его сама… С этими мыслями Кирш заснула, впервые признавшись себе, что она не хочет быть «хозяйкой обстоятельств».
Когда телефон зазвонил снова, Кирш поняла, что это не сон, что за окнами — день, а перед ней коробка с шахматами…
Волосы пахли табаком, и было приятно смывать этот запах под струей теплой воды. Выйдя из душа, Алиса завернулась в махровый халат и через пять минут уже спала младенческим сном. Когда она вновь открыла глаза, за окнами снова было хмуро, а Андрей застегивал молнию дорожной сумки.
— Проснулась? Вставай, малыш, пора на вокзал.
Алиса вскочила на кровати и разочарованно посмотрела в окно: к ней с победно-сумеречной улыбкой возвращалась реальность.
Давным-давно на выпускном вечере один мальчик признался ей в любви, и они договорились вместе со всем классом утром, сразу после выпускного, поехать купаться. Нужно было только зайти домой за купальником, но Алиса, решив подремать минут пятнадцать «для лица», заснула до обеда. А мальчик решил, что она просто не захотела с ним видеться, и больше они не встречались, разве что случайно и с чувством неловкости.
Теперь Алиса проспала поездку к Кирш, а ведь та даже не знала, что ее партнерша по нежному танцу собиралась ее навестить, а знала бы — как казалось Алисе, наверняка должна была бы подумать, что все это не более чем каприз.
Андрей сделал шаг навстречу, и Алиса, готовая заплакать, прижалась к нему: легкий табачный запах его парфюма, крепкая шея, тень щетины на щеках и подбородке… и — тонкая шея с темным загривком, нежная щека изапах «барбариски». Алиса отстранилась и, почувствовав, как в горле сжимается ком, поторопилась одеться.
О своем походе в клуб Алиса отозвалась немногословно и, сославшись на больное горло, предпочла слушать Андрея, рассеянно и невпопад задавая вопросы. В привокзальном киоске, наклонившись к окошку, Алиса произнесла две запомнившиеся ей ночью фамилии и, купив диски, немного успокоилась.
Едва дождавшись, когда все вещи заняли в купе СВ свои места, Алиса забралась под одеяло в обнимку с плеером.
— Ты совсем расхворалась — грустная такая?
— Ничего, ты ложись, ложись, я музыку послушаю.
— Свет тебе нужен?
Алиса замотала головой и, дождавшись, когда Андрей отложит книгу и выключит свет, несколько секунд прислушивалась к равномерному стуку колес, а потом, нащупав на плеере нужную кнопку, увеличила громкость:
«…Солнце выключает облака, ветер дунул, нет препятствий…»
В Питере опять на работу, потом на новую работу — к Капе… Чужая, посторонняя улыбка Капиной жены-иностранки, выставка Андрея, бабушкины вопросы, свадьба. Алиса чувствовала, что против ее воли на подушку сами бегут слезы. Свадьбы не будет; и Кирш, может быть, тоже уже не будет. Алиса резким движением ладони вытерла щеку. А вот фиг вам! У нее тоже была своя вера: в то, что два человека, желающие свернуть одну гору, обязательно ее свернут.
В Питере будет пусто, серо и холодно, но… Алиса тщетно пыталась примирить себя с родным городом. «Нужна ниточка», — подумалось ей. А какаяниточка — что, звонить Аде и разговаривать про Кирш? Звонить Стелле и узнавать новости? Найти «тематические» места в собственном городе, чтобы легче было вспоминать? И тут перед глазами Алисы возникла старая фотография двух бабушкиных подруг. Она ахнула от догадки: «Да ведь они — «тема», ну конечно же «тема»!
