Владимир Войнович - Монументальная пропаганда
— Ну вот. Начнем с того, что старое поминать не будем. Ты пострадала за свою принципиальность, это понято и принято во внимание. Есть мнение, что некоторые перегибы пора исправлять, поэтому сообщаю: решение об исключении тебя из рядов отменено. Стаж остается непрерывный, на учет пока можешь стать по месту жительства, а потом разберемся. По этому пункту вопросы есть?
— Есть, — сказала Аглая. — Я требую извинений.
— Чего? — удивился Поросянинов.
— Ну должны же вы передо мной извиниться.
— Да. — Поросянинов вздохнул, посмотрел на нее и сказал с чувством: — Аглая Степановна! Дорогой мой партийный товарищ! Ты ведь знаешь хорошо, что партия наша ошибки признает и исправляет, но не извиняется.
— Ладно, — согласилась Аглая. — Тогда второй вопрос. Сталина когда реабилитируете?
Поросянинов смутился. Подумал.
— Во-первых, — сказал он, — поскольку ты, в отличие от Сталина, полностью реабилитирована, ты имеешь право говорить не вы, а мы. Так какой у тебя вопрос?
— Когда мы Сталина реабилитируем? — заменила она местоимение.
— А у меня к тебе есть встречный вопрос: а на хрена он тебе нужен? — спросил Поросянинов и уставился на Аглаю прямо и не мигая.
— Что? — опешила Аглая.
— Ничего, проехало, — сказал Поросянинов и перешел на официальный тон. — У нас, Аглая Степановна, в партии есть такое мнение, и Сталин сам его разделял, что не отдельные герои делают историю, а народ под руководством коммунистической партии. На данном этапе во главе с первым ленинцем товарищем Брежневым. Эту станцию, — он не дал ей опомниться, — мы тоже проехали и сделаем пересадку на другой поезд. Нами, партийным руководством района, возбуждено ходатайство о переводе тебя на персональную пенсию республиканского значения. И еще: вот путевка в Сочи, билет любой, железнодорожный или авиа, будет оплачен. Посиди там, подлечись, попарься в сауне, попринимай всякие процедуры, массаж, грязевые ванны, душ Шарко. Очень полезно, сам пробовал. Наберешься сил, возвращайся и приходи. Захочешь, найдем достойную общественную работу. Не захочешь, отдыхай, читай книги, изучай классиков марксизма-ленинизма.
Глава 6
Диваныч вызвался ее проводить и дотащил ее чемодан до станции пешком.
Возле вокзала стояли две милицейские машины с мигалками, серая «Волга» и военный грузовик с солдатами под брезентом.
На перроне первого пути было шумно. Толпа не знакомых Аглае людей отмечала свадьбу. Невеста в белом платье и белой фате, жених в черном костюме с белой розой в петлице. Дружки, подружки, родители, родственники жениха и невесты, много всякого народа. Баянист с золотыми зубами растягивал меха, немолодые мужчина и женщина плясали, при этом женщина выкрикивала частушки довольно скабрезного содержания. На первый взгляд — свадьба как свадьба. Хотя было в ней что-то необычное. Какие-то люди держались слишком напряженно и зыркали глазами по сторонам. Это потом Аглая так припомнила. А тогда что-то почувствовала, но была озабочена своими проблемами. Боялась, не для того ли сманили ее путевкой, чтобы в ее отсутствие вытащить статую.
— Да нет, — успокаивал Диваныч. — Не похоже. Сейчас, наоборот, ожидается все-таки полная реабилитация.
— Ладно, — сказала она, — но если что, сразу же бежишь на почту и отбиваешь мне телеграмму. Не прямо, а напишешь: «Дедушка не здоров». Понял?
— А если дедушка здоров? — пошутил Диваныч.
— Если все в порядке, ничего не пиши.
Вагон № 4, в который у Аглаи был билет, остановился прямо перед ней. Из вагона сначала выпрыгнула проводница с кудрями, вылезавшими из-под красной фуражки, а за проводницей на площадке появились Шубкин и Антонина. «Опять мотался в Москву!» — подумала зло Аглая. Он, увидев ее, удивился чего это она здесь? — но улыбнулся и сказал: «Добрый день!». Она ему не ответила, но поздоровалась с Антониной. Он спрыгнул на перрон с большим раздутым портфелем и затем помог спуститься своей спутнице. Аглая уже взялась за поручень, но Диваныч дернул ее за руку. «В чем дело?» — хотела она спросить, но, повинуясь знакам Диваныча, глянула в сторону, куда удалялся Шубкин, и стала свидетелем незаурядного события. Шубкин уже приближался к входу в вокзал, когда участники свадебной гулянки, все, включая невесту, окружили его и Антонину. Тут откуда-то прямо на перрон выскочила серая «Волга», Аглая услышала сначала крик Антонины: «Марк Семенович!», потом голос самого Марка Семеновича: «В чем дело, товарищи? В чем дело? Я протестую!» Дальше было слышно, как захлопали дверцы, и в следующую секунду «Волга», завизжав шинами, вырвалась из толпы, пронеслась по перрону, за ней, простирая руки, бежала Тонька. Не доезжая пакгауза, машина завернула за угол вокзала и скрылась. А Тонька остановилась и застыла с нелепо вытянутыми вперед руками, словно ожидала, что кто-то ей в эти руки что-то положит. Толпа на перроне немедленно рассосалась, и только теперь Аглая поняла, что это была не свадьба, а специальная операция.
— Да! — сказал Диваныч с непонятным чувством. — Ловко сработано! Теперь уж ему, как грится, век свободы не видать…
Глава 7
Не знаю, как другие, а я с возрастом все неохотнее переношу наши русские снега, метели, морозы, и даже «мороз и солнце — день чудесный» уже, пожалуй, не для меня. Мне все милее зимы южные, с мягким неярким солнцем, теплыми дождями, нехолодными вечерами и незамерзшими блеклыми цветами на клумбах.
В санатории имени какого-то партсъезда КПСС поправляла свое здоровье советская номенклатура среднего ранга: заместители заведующих отделами ЦК, заместители министров, начальники главков. По неписаной иерархии (а может быть, где-то и писаной) к этому рангу причислялись отставные генералы, отдельные передовики производства и кто-нибудь из приближенных к начальству чинов творческой интеллигенции — писатели, художники, артисты. Последних здесь представлял народный артист СССР Николай Крючков, который ходил быстрым шагом, всем приветливо улыбался, а по утрам с большим полотенцем бегал к морю купаться в уже по-зимнему студеной воде.
Аглае море было ни к чему, тем более что плавать не умела, плескаться просто так не любила и летом, зато ценила парную, русскую, мокрую, с веником. Куда, впрочем, никогда не ходила. Стеснялась народа. Будучи известным в Долгове человеком, думала, что в бане ее будут разглядывать, а потом рассказывать, что видели голую Ревкину. А она в свое время держалась так, что даже представить ее голой не у каждого хватило бы воображения. Здесь была не парная, а сауна. Не совсем то, но лучше, чем ничего. Зато здешних женщин она не стеснялась, они были своего круга, правда, скучные. Говорили только о внуках, диете, косметике и способах омоложения. Их уже тогда волновали входившие в моду на Западе силиконовые груди и лицевые подтяжки.
Времени — помимо трехразового питания, массажа, грязевой ванны, сауны и других телесных удовольствий и процедур — оставалось много, но «Основы ленинизма» Аглая забыла дома, к спорту приучена не была и чем занять себя, просто не знала. Газеты давно читать перестала, телевизор смотреть ленилась. Да и что там смотреть, кроме Брежнева? Чуть ли не каждый вечер его чем-нибудь награждали или он награждал кого-то. Его показывали так много и усердно, что в народе программу телевещания прозвали «все о нем и немного о погоде».
В вестибюле все стены были расписаны картинами счастливой советской жизни и дружбы народов. Слева от входа в главный корпус стояла большая кадушка с пальмой, под ее раскидистыми ветвями отдыхающие во фланелевых пижамах, синих тренировочных костюмах и тапочках «забивали козла». В сонном покое санатория костяшки домино стучали, как выстрелы. В простонародных коллективах игра в домино обычно сопровождается громкими разговорами на самые разные темы, анекдотами, шутками, подковырками. Но номенклатура, собравшись вместе, ведет себя осторожнее, соображая, что прежде, чем подшутить над кем-то, надо вникнуть в тонкости субординации. И анекдот какой попало здесь не расскажешь. Поэтому играли молча, сосредоточенно, с таким видом, будто делали что-то исключительно важное. Впрочем, и здесь кто-нибудь, забывшись, вдруг провозглашал громко и аппетитно: «Рыба!» Или: «Дуплюсь на два конца!», или «Дуплюсь на два конца с прицепом!» Но тут же замолкал и взглядывал на других игроков в опасении, не слишком ли разговорился в столь важной компании. И на всякий случай скромно втягивал голову в плечи.
От нечего делать Аглая тоже попробовала поиграть, полагая, что дело простое, но увидела, что и здесь нужно примечать, у кого какие костяшки, угадывать намерения и намеки партнера, понимать общий характер игры, и по этой части тут собрались такие асы, что не ей с ними тягаться. Стала много гулять. Меняя дорожки, ходила то по нижней набережной, то по верхнему парку между морвокзалом и гостиницей «Жемчужина», ходила одна, думала о том, что жизнь складывается странным образом и вовсе не так, как предполагалось вначале. Когда-то ее муж Андрей, тогда еще молодой коммунист, рассказывал, что по мере продвижения к коммунизму люди будут крепнуть идейно, будут больше думать об общественном и меньше о себе. А что есть на самом деле? Люди погрязли в быту, думают только о своем желудке, о том, как лучше устроить свою жизнь. Дух стяжательства овладел многими, партия не только не борется с таким направлением умов, а сама стяжает побольше других.
