Олег Врайтов - Записки фельдшера
— Ребятки… — шептала нам вслед бабушка. — Ребятки… ну хоть что-нибудь…
— Извините, — сжав зубы, ответил я. — Бабулечка, ничем не можем помочь. Правда, ничем. Если буянит — это к милиции…
Я чувствовал себя последней сволочью, говоря это. Но что зависело сейчас от нас?
Мы, угрюмо насупившись, спускались по вонючей лестнице. Я без нужды стучал кулаком по перилам, Серега размахивая сумкой с опасной амплитудой, демонстративно насвистывая похоронный марш. На втором этаже Анна Викторовна остановилась, повернулась к нам:
— Ребята, если есть, что сказать — говорите. А вот этой вот показухи не надо.
— Да что говорить… — смутившись, пробормотал я. — Бабку жалко.
— Думаете, мне не жалко? — жестко спросила врач. — Думаете, я не знаю, чем дело кончится? Ну, скажите мне тогда, что делать сейчас, если вы лучше меня владеете ситуацией?
— Милицию вызвать, может? — виновато спросил Серега.
— И что? Они приедут, он сделает морду кирпичом — мол, ничего нет, бабка по старости лет дурит, паспорт покажет. Все! Наряд уедет, что потом?
— Убьет, — также тихо пробормотал я.
Слово эхо моих слов, сверху раздался крик бабули:
— Помогите! Помогите, убивают!!
Мы с Серегой, не сговариваясь, сорвались с места, прыгая через три ступеньки. Останавливающий крик Анны Викторовны мы проигнорировали.
Да черт с ним, с законом, черт с ними, с должностными инструкциями, в конце концов!
Нас на пятом этаже встретила торопливо ковыляющая нам навстречу бабушка, держащаяся за плечо — ворот домашнего сарафанчика был разорван, а на дряблой шее тянулась свежая, набухающая бусинами крови, царапина.
— С-сука, — процедил Серега, бросаясь к двери. Как оказалось вовремя — наш друг в этот момент пытался прикрыть ее изнутри. Но опоздал — Серегины сто с лишним килограмм вошли в контакт с дерматином, отшвыривая Рачкина внутрь прихожей. Мы ворвались за ним — Серега, уже не тратя времени на слова, ударом ноги в грудь швырнул дебошира в комнату, а я, влетев следом, согнул его вдвое ударом в солнечное сплетение и от души заехал ему локтем между лопаток, бросая на затертый линолеум пола.
— Лежать, ублюдок!!
Выдернутая мной из кармана вязка захлестнула небритый кадык клиента и натянулась, заставив его захрипеть. Серега вспрыгнул сверху на него, придавливая весом к полу и не давая вырваться. Шесть секунд — и Рачкин, дернувшись, обмяк. Я ослабил вязку, впрочем, не убирая ее.
— Кажется, обгадился, — потянув носом, сказал мой напарник.
— Ничего, отстирается.
Минуту спустя наш клиент очнулся, испуганно поводя глазами. Я бы не хотел так очнуться — лежащим на полу с заломанными назад руками, натянутой петлей на шее и с Серегиным кулачищем перед носом.
— Ре… ребята, вы чего? Вы чего?
— Мы чего? — вздрагивающим от ярости голосом спросил Серега. — Мы чего, мразь ты вшивая?
От пощечины, которую он ему залепил, зазвенел воздух.
— Мужики, да я понял, понял!! — заорал Рачкин. — Понял все, не на…
Вторая оплеуха оборвала его вопль. На щеке у него расплылось красное пятно.
— Не ори, люди спать ложатся, — посоветовал я. — Заткни хайло и слушай, что умный человек скажет. Перебьешь — будет больно. Усек?
Клиент торопливо закивал, насколько позволяла вязка на шее.
— Тогда слушай меня, Срачкин, — шипящим голосом, специально отработанным для подобных случаев, произнес Серега. — Если ты хоть когда-нибудь, хоть раз в своей жалкой жизни тронешь мать — мы тебя тут и похороним. И, поверь, спишем все так, что ни один суд не прикопается. Ты мне веришь?
— Верю… верю, мужики, пустите…
— Очень хорошо, что веришь. Мы тебя пустим — не до утра же с тобой сидеть. Но упаси тебя бог, если мы снова приедем и увидим, что ты маму обижаешь — так искалечим, что гробовщик испугается.
— Да поня…ооооуууу!
Хороший пинок по ребрам закончил Серегину речь. Я, выдернув вязку, схватил Рачкина за шиворот, с натугой приподнял его и пихнул в сторону дивана.
— Тогда лег и лежи, скотина. Живо!
Клиент по-черепашьи забрался на диван, с опаской поглядывая на нас. Мы, напоследок злобно зыркнув на него, вышли.
— Встряли мы, Антоха, — вполголоса произнес напарник, выходя в коридор. — Викторовна загрызет сейчас.
— И хрен с ним, — беззаботно отозвался я. — Ты жалеешь?
— Не-а!
— Вот и я…
У двери нас ждала бабуля, трясущимися руками схватившая нас за форму.
— Мальчики… мальчики…
— Все, мать, не переживай, — смущенно сказал Серега. — Воспитательную работу провели, все будет хорошо.
— Да он же меня убьет, мальчики…
— А, правда, Сереж, — поднял брови я. — Как насчет контрольного замеса? Чтобы третий раз не подниматься?
Мы переглянулись. Кивнули. Слегка подтолкнули бабушку к двери.
— Входите, мы войдем за вами, но тихо, — прошептал я ей. — Давайте.
Хромая, старушка вошла в прихожую. Мы проскользнули следом на носках и замерли у шкафов. Я мотнул ей головой — иди, мол.
— Дверь закрой! — донесся из комнаты до нас голос Рачкина. Голос совершенно другого человека — наглого, злого и очень уверенного в себе. И следа нет от недавней покорности. Я толкнул дверь, до щелчка замка. Старушка все стояла в прихожей, не решаясь войти.
— Это ты их вызвала, тварь?! — взревел наш пациент, появляясь в дверном проеме с занесенным кулаком. И увидел нас.
— Фраза ваша некорректна в корне, товарищ, — ласково улыбнулся я. — Слово «тварь» лишнее.
Рачкин завопил, но было поздно — бежать ему было некуда, а сопротивляться он, видимо, постеснялся — бить двух здоровых парней совсем не то, что бить слабую беззащитную старушку. Ровно через две секунды он снова оказался на полу, воющий и осыпаемый градом ударов. На сей раз мы с Серегой не скромничали в средствах воспитания. Остановила нас Анна Викторовна, вошедшая через минуту после инцидента.
— Хватит, — сухо сказала она, ставя брошенную Серегой в подъезде сумку на пол. — Я наряд вызвала, скоро обещали быть.
В ожидании наряда мы затолкали хулигана в угол, заняв позиции по бокам от него, а врач занялась царапиной на шее плачущей от страха бабули.
Милиция приехала довольно быстро — через десять минут. Постучав в дверь, тут же вошел широколицый паренек в форме, украшенной лейтенантскими погонами, с черной папкой под мышкой.
— Сашка? — удивился я. — Какими судьбами?
— Служба такая, — усмехнулся Саша, пожимая мне и Сереге руки.
Сашка очень долго работал на «Скорой помощи» фельдшером, и именно на психиатрической бригаде, пока его не сманили большим окладом жалованья в милицию. С тех пор он обрел полуязвительное прозвище, данное Серегой, — «Медикамент». Дескать, и медик, и мент, два в одном.
Годы служения правопорядку не пошли Александру во вред — щеки его залоснились и приобрели округлые формы, он отрастил пузико, которое не скрывала форменная рубашка. Видно было, одним словом, что он нисколько не потерял, сменяв охрану общественного здоровья на охрану общественного правопорядка.
— Этот мужчина избивал свою мать на момент приезда бригады, — ледяным тоном прервала наш обмен приветствиями Анна Викторовна. — Мои фельдшера были вынуждены принять… меры воздействия.
— Да, Анна Викторовна… — начал была Сашка, но был остановлен коротким жестом ее руки и особым образом поджатыми губами. А уже кто-кто, а он, отработавший с Викторовной шесть лет, знал нюансы ее настроения.
— На месте мы застали избитую женщину, с гематомами предплечий, ссадиной на шее и в состоянии аффекта. С ее слов…
— Все понятно, доктор, — подхватил официальный тон Санек. — Думаю, что на пятнадцать суток за хулиганство он уже заработал. Дальше я разберусь сам. Вопросов к бригаде нет.
— В таком случае, мы поедем?
— Езжайте.
Выходя, я поймал Сашку за рукав:
— Сань, он маму бил.
— Понял я, — в голосе моего друга на миг звякнуло железо. Он рос, воспитываемый только мамой — отец бросил их еще в самом начале семейной жизни — поэтому само понятие рукоприкладства в отношении матери для него было святотатственным. — Не переживай, Антош, все учту. За «пятнашку» он у меня целиком и полностью выхватит. Крокодильими слезами плакать будет, обещаю.
— Дай пять, — пробормотал я, пожимая ему руку. — Когда на «Скорую» вернешься?
— Да идите вы со своей «Скорой»…
Я торопливо застучал каблуками, догоняя ушедшую бригаду.
Парни у подъезда посторонились, пропуская нас. Вероятно, их напугал милицейский «уазик», припаркованный бампером в батарею пустых пивных бутылок.
— Ну, что, ребята, проблемы со здоровьем есть? — злым голосом поинтересовался Серега, проходя мимо.
«Ребята» проводили молчанием нашу бригаду, не решаясь прервать наше шествие в сторону погасшего заката ни единым матерным словом. Медики, которые вызывают милицию и которая после этого приезжает, уже вызывают опасение. Я чувствовал с десяток ненавидящих взглядов, сверлящих мою спину, пока мы, стараясь не споткнуться в сгущавшихся сумерках, спускались к «газели».
