Ольга Эрлер - Я и мои (бывшие) подруги
Ей срочно нужно замуж. Бедняга. Она и не догадывается, что Мишка официально все еще не разведен. Ну и хорошо.
Пусть старается дальше, пусть будет Мишке плотская радость. По его непроверенному утверждению, религиозная жена допускала его до тела, только когда ей нужен был очередной ребенок. Не густо…
И вот в моем доме появилась Роза. Мы обменялись взглядами. Этот дурак ей уши прожужжал, что мы друзья.
Эта дура не верит в дружбу между мужчиной и женщиной.
Пришла во всеоружии, при ресницах, в имидже приличной женщины — в деловом костюме. Но ничто не спасло ее.
Одного взгляда оказалось достаточно, чтобы понять: на этой прожженной артистке выездной театральной бригады негде ставить клейма. Она изо всех сил старалась играть светскую женщину, но эта роль ей удавалась меньше, чем роль гранаты. Миша пытался сглаживать ее тупые ляпы, мы из любви к нему старались их не замечать. Вполне мило посидели, ладно. В конце-то концов, я с ней дружить не обязана. Да и вообще контачить. Это не моя весовая категория.
Но не тут-то было. Однажды раздался телефонный звонок, я подняла трубку и тут же чуть не отбросила ее, как ожившего мерзкого гада. На меня без всяких предисловий обрушилась лавина грязной ругани и мата. Я остолбенела, как уже упомянутая библейская жена Лота. Никто никогда не говорил на меня не то, что матерного слов, вообще плохого слова.
Это оказалась идиотка Роза. Что она мне только не наплела! Кто я такая и какая я дрянь (это я уже перевела на русский язык), и что только я мерзкого не делала в жизни и что еще сделаю. Бред и еще раз бред! Да, Миша ей все рассказал, какая я отвратительная, да чтоб я с ним не смела больше знаться и вообще, я вот это и это, и еще это. Ага.
Пока я безуспешно пыталась совладать с собой и разобраться в этих помоях, прошло минут пять.
— Роза, — сказала я в заключении, — ты говоришь глупости. Это все неправда. И мой тебе совет: раз Миша тебе так дорог, смотри лучше, чтобы он не пил. Это его самая важная проблема, а не я.
Вдруг эта сумасшедшая в миг совершенно поменяла тон, по-подружески начала плакаться мне на Мишу — как он пьет и как она страдает, бедная. Включилась очередная пластинка подсознания — поиск союзницы. Да только ошиблась девушка.
А для меня разрушился мир. Что ей Мишка такого наговорил! В пьяном бреду? И как он мог? Ведь не на пустом же месте эта припадочная вульгарная истеричка облила меня помоями ни за что, ни про что?
Позже я попыталась разобраться с ним.
— Розка все не так поняла, — мямлил он.
— Зачем ты вообще сочинял небылицы обо мне?
Перед кем ты себе цену набивал? Ты что, не видишь, что она из себя представляет? Ты зачем мое имя трепал? До чего ты дошел! С кем связался?
— Я не ожидал, что она…
— Разбирайтесь сами. Я не хочу ничего знать. Не знаю, могу ли я простить.
История закончилась плохо. Девушка обобрала его, как могла, споила окончательно, поняла, что скорый брак с ним ей не светит, и нашла более подходящего кандидата. Но добилась того, чего не мог добиться никто: с Мишкой она рассорила не только меня, но вообще всех членов нашей старой дружной компании. С той поры прошло лет десять.
Миша звонил мне время от времени, иногда трезвый, чаще пьяный. Я иногда разговаривала с ним, но автоматически, как с чужим, и с каждым разом все холоднее. Порой я не брала трубку вообще. Валера тоже регулярно звонил на какой-нибудь праздник — новый год или день рождения.
Иногда трезвый, чаще пьяный. Тогда приходилось обрывать долгий бессмысленный разговор и класть трубку.
Лена вскорости все же ушла от Валера, не помогли и трое совместных детей. Эти яйца не подействовали.
Осталась одна с четырьмя детьми, постарела, еще больше поправилась. Надеется, вероятно, как любая женщина, встретить одинокое мужское сердце, да вряд ли кого-то привлекут четверо чужих детей.
Миша и Валера общаются, соображают, видимо, на двоих. Последние пару лет звонки от них прекратились.
Любовь к бутылке оказалась крепче, чем любовь к семье. У обоих. Не распорядились своей жизнью хорошие ребята.
Очень жаль.
А что же я?
Я чувствую себя предательницей.
Глава 18
И последняя. Лара
«Еще одна последняя страница, и летопись окончена моя».
Еще одна последняя главушка, и роман мой окончен, наконец.
Мои «стихи» скорее смахивают на гекзаметры Васисуалия Лоханкина. У Пушкина лучше, так на то он и Пушкин. А я — это я. И сравнивать себя ни с кем не собираюсь. Кто я с ним рядом? — червь, пыль. А он — наше все. А самое главное, он — мое все! Люблю мавра…
Подведем некоторые итоги. Что я такое написала? — непонятно даже, какого жанра-племени. Мемуары женщины средних лет? А стиль как назвать? — Житейские байки-рассуждалки. Треп с воображаемыми читательницами «как бог на душу положит». А бог плохо не положит. Он же абсолют. Как бы то ни было, Боже, окажись благосклонным ко мне. Сам заварил кашу, сам и помоги. Сам вложил в меня эту тягу — писать. Лучше бы вложил какую-нибудь менее бьющую по самолюбию тягу — например, к вышиванию крестиком. Но миомы как будто лечатся творчеством, а не вышиванием по заранее пропечатанному узору. Вот я и лечусь, как могу, авось, повезет и с миомами и с этой рукописью. А закончу я свою «терапию литературным творчеством» рассказом о человеке-фейерверке. Великолепной Ларе.
Я знаю ее с семнадцати лет, с первого курса. По-моему, ни одна из моих подруг не претерпела за свою жизнь таких внешних и внутренних изменений, как она.
Девочка с прилежно приглаженными волосами — папа не разрешал даже невинной челочки, такая домашняя, наивная, романтическая, и одаренная природой от души. В то время, когда некоторые девушки тренировались целоваться с такими же неумелыми парнями в колхозе за сараем, она гуляла со своим «избранником» под звездным небом, робко держась за руки, и вела следующие разговоры: «Коля, как по-французски будет луна?» Коля — экзот среди студентов нашего факультета, потому что в школе изучал французский. Так вот, Коля, такой же экземпляр, отвечает: «Ля люн».
Я до сих пор таю от умиления, вспоминая этот эпизод.
Затем следовало прибегание в нашу комнату, заламывание рук и блаженное подкатывание глаз при пересказе этого эпизода.
Училась она хорошо, потому что была очень умной, увлекалась декабристами (естественно!), любила веселиться, умела общаться со всеми и вызывать симпатию у всех. Курсе на четвертом ее угораздило влюбиться в однокурсника — парня неплохого, но несколько неотесанного, ничем особо не примечательного. Кроме роста, но я уже говорила, какие неожиданные параметры роковым образом диктуют тебе выбор друзей или мужей, когда тебе только двадцать. Его с большим трудом можно было представить рядом с нею. Он, видимо, это и сам не очень представлял, потому что ухаживания с ее стороны вылились в длительный и упорный процесс. Эту Куликовскую битву выиграла Лара. Парень нехотя, будто сделал одолжение, сдался и получил в жены красавицу и умницу одновременно, четырехкомнатную шикарную квартиру в центре города, дачу, машину, работу не по распределению.
Обращаю ваше внимание, что описываемые события происходили в благословенные застойные времена, когда все эти блага были очень большими благами, можно даже сказать, пределом мечтаний.
Брак продлился лет пятнадцать и закончился де факто весьма оригинальным способом. Будучи в очень хорошей должности «штабной крысы» в военкомате одного из районов города, наш муж вдруг, не советуюсь с женой, подал рапорт о переводе на Колыму. Вы правильно прочли.
Это не описка. На Колыму, где вечная мерзлота и зеки, туда, куда люди не стремятся в гости, отвечая вежливым — нет, уж лучше вы к нам. В его оправдание надо сказать, что уже в семнадцать лет он поговаривал о Никарагуа, где как раз победила рабоче-крестьянская революция, и куда он собирался уйти добровольцем. «Откуда у парня испанская грусть?» — это о нем. И вот, спустя двадцать лет в нем она, видимо, снова проснулась. Опять взыграла романтика и жажда улучшить этот мир.
Не подумайте, что супруги жили как кошка с собакой. Ни в коем разе. Умная любящая жена, двое детей, дом — полная чаша, и он в нем хозяин. Свекор, поначалу прозорливо не очень приветствовавший этот брак с «голодранцем», к этому времени умер, переписав на зятя все, нажитое долгим честным трудом. Он был человеком заслуженным.
Никакие слезы несчастной жены, никакие доводы рассудка и отговоры ошарашенных друзей не помогли.
Человек решился на поступок, пошел на рекорд, как ткачиха Виноградова или забойщик Стаханов. Он уехал сначала на два, потом на три, пять и в итоге на семь лет.
Приезжал только в отпуск, и с каждым годом все более как к чужим. Напоминаю, жена все еще безумно любит его и невыносимо страдает от его иррационального поведения.
