Евгений Будинас - Перловый суп

Но удивительней всего было то, что Будинас тогда же вернул ему удостоверение, и полковник вполне мог в горисполком не ходить. В этом, как говорится, был самый цимус.

Перлы Будинаса делают их перлами именно подобные ци-мусы, выводя из разряда тривиальных розыгрышей и провокаций. Для этого, конечно, надо иметь талант, неотрывный от таланта со вкусом жить...

Но особым «перлом» в его «вкусной жизни» был, конечно, Вильнюс. Мне трудно сказать, в каком качестве жил в его душе родной город, город детства и юности. Иногда мне кажется, что он был для Будинаса всего лишь каким-то знаком отличия от тех, кто в Вильнюсе не родился и не жил. Иногда мне кажется, что он не был для него ни Вильнюсом, ни Вильней. Я говорю о его последней книге, где перлы никак не могут ужиться с «герлами», хотя в основе чистая история, чистый сюжет...

Ладно, про книгу не буду, абсолютной правоты в моих суждениях о ней может не быть, а про Вильнюс вспомню. Тот Вильнюс, который после толстой девочки Софы в 1956 году (да, без «герлы» не обойтись, даже год запомнил и теплый май), открыл для меня Будинас где-то в начале 70-х.

Мы поехали с ним и с какими-то его «герлами» в пивной ресторан. Не исключено, что это был единственный на весь Советский Союз ПИВНОЙ РЕСТОРАН, как с десяток лет назад кафе «Неринга».

Ехали мы к вечеру, даже к ночи, когда уже сошел на нет солнечный сентябрьский день. Но это был НОЧНОЙ ресторан. Внизу, в огромном полуподвале, уже сносили со стоек кружки с остатками пены, а выше, на этаже, играл без перерыва оркестрик из аккордеона, скрипки и фоно. Иногда каждый из них играл поодиночке. Но без единого перерыва и тихо, что было особенно непривычно после шумных и расхристанных минских «Журавинок», «Березок» и прочих притягательных заведений.

Пива я не любил, почти не пил, хотя там, в Вильнюсе, оно было особого вкуса и красоты. Но сухарики к пиву просто потрясли меня. Не огромная порция горячей телятины, а поджаренные сухарики из черного литовского хлеба, натертые чесноком.

Я сгрыз их тогда в огромном количестве, сняв таким образом проблему общения с «герлами», предоставив ее решение Будинасу, который и разместился с ними в одной палатке, меня поместив в другой, со своим старшим братом.

Брат Будинаса Леонард, полковник в отставке и начальник всех экскурсионных вильнюсских контор, уже поставил палатки в Тракае, на берегу озера, и ждал нас у небольшого костра.

Проснулся я от какого-то жужжания, прерываемого резким металлическим скрипом. Открыв глаза, я увидел, как Леонард, время от времени заводя пружину механической бритвы (были такие, кажется, назывались «Спутник»), елозил ею по абсолютно лысой башке, на которую упал уже пробившийся в палатку солнечный луч...

Мы купались в холодной воде, окунаясь в сентябрьский день до самого небесного и озерного дна.

Потом были еще и Зеленые озера, это уже почти в самом Вильнюсе, Кальвария с костелом на берегу Няриса и домиками для экскурсантов...

Это был именно тот район, застроенный какими-то то ли хатками, то ли бараками чуть поодаль от центра, в котором зарождался его, Будинаса, дух...

Последний раз мы виделись два года назад, на каком-то приеме в литовском посольстве. Перекинулись парой фраз, я сказал, что он хорошо выглядит, и это было правдой — после доходивших до меня слухов вид был действительно неожиданно бодр и хорош.

В разгар вялотекущего фуршета он нашел меня, подхватил под руку и повел на второй этаж. В манере если не хозяина, то, по крайней мере, своего человека, каким он в посольстве и был, подвел к столу, сплошь уставленному литовским самогоном, какими-то особо национальными напитками, пивом, бутербродами с салом и сухариками, рассыпанными на подносах. Я сгрыз один, потом другой...

О чем мы говорили тогда, я не помню.

Марина Загорская

У Будинаса — юбилей! Ему шестьдесят. Каждая из собравшихся на торжество дам приглашает его на «белый» танец. Мне достается рок-н-ролл. Будинас лихо выделывает^ выкрутасы — не угнаться! Это он умеет и любит. Заключительный аккорд. Все аплодируют. Ему, конечно. Разгоряченный Будинас смотрит на меня с нескрываемым сожалением:

— Эх, встретились бы мы на десяток лет раньше!!!

— Да вы, Евгений Доминикович, и сейчас хоть куда! Вот только что как «зажигали»! — пытаюсь приободрить его.

— Да я не про себя, — досадно морщится юбиляр. И смотрит с неподдельным сочувствием... на меня?

Мне тридцать «с хвостиком».

Будинаса посетила очередная гениальная идея! Если тут же не «загрузить» ею команду — «протухнет». В пожарном порядке все мчатся в офис — квартиру на Заславской.

— Приезжай!!! — орет он в трубку.

Ссылаться на занятость бесполезно. С Будинасом так всегда — какие бы ни были у тебя важные дела, они подождут, пока он не выговорится всласть.

Чертыхаясь, бросаю все. Беру такси. На последние, между прочим, деньги. Пулей взлетаю на второй этаж. Опоздала на пять минут. Будинас, не оборачиваясь, нарочито громко рассказывает собравшимся байку:

— Была у нас в «Полифакте» сотрудница. Опаздывала всегда. Прибежит: глаза на выкате, юбка набок съехала – и кричит: «Ну что я сделаю?! И тут я будь! И там я будь!».

И произносит он эту фразу, намеренно меняя согласный звук «д» на «т» в слове «будь» и сливая местоимение с глаголом.

Все хохочут, а я закипаю...

Да что он себе позволяет?! Сейчас пошлю этого фанфарона на... и уйду, громко хлопнув дверью.

Но в этот момент Будинас так заразительно хохочет!..

Было это в то время, когда противник компьютеров Будинас, задумав создать сайт, осваивал компьютерную грамоту. Звонит. Не здороваясь:

— Что за говно ты прислала?! Это невозможно читать! Бред!!!

Он разъярен. Я тоже: «говно» — это уж слишком при всем уважении к известному писателю. Что тогда я в журналистике два десятка лет делаю?

— Приезжай, покажу! — негодует Будинас.

С порога — к компьютеру.

— Вот полюбуйся! — раздраженно указывает на монитор.

— Так что конкретно плохо? — иду в наступление я.

— Все, — говорит он и многозначительно попыхивает трубкой. Выдерживает паузу:

— Читать невозможно: где абзацы, почему интервал не тот?

— И это все-е?! — не могу прийти в себя я. Оказывается, материал он даже не читал! Бурю в стакане вызвал один вид текста.

Будинас вот-вот взорвется. Объяснять, что в газетах теперь таковы технические требования, только гусей дразнить. Молча делаю несколько нехитрых операций. Текст приобретает удобную для него форму.

Будинас обалдевает. Но еще полчаса обиженно ворчит. Даже не думает извиняться. А когда я уже собираюсь уходить, отводит в сторону взгляд и просит:

— Покажи мне эту кнопку, на которую ты нажала.

Между прочим, он перешел с компьютером на «ты» всего за месяц.

Юрий Калещук

На вахтовый автобус я опоздал, и это означало: шесть километров в подъем, сначала вдоль реки, по осыпи обочины, потом разбитым асфальтом, но еще круче, по серпантину. Зато через полтора часа, уже на пороге гостиницы, я неожиданно осознал, что завтра воскресенье, и предвкушение предстоящего безделья настроило на безмятежный лад. Я даже заметил, что дверь номера не заперта — толкнул ее, и в клубах душистого табачного дыма разглядел Будинаса, который без обиняков заявил:

— Насчет машины я договорился — подойдет завтра в девять.

Мы расстались с ним неделю назад в Душанбе — он поехал на юг республики, в аграрные районы, а я на восток, к строителям Рогунской ГЭС. Однако он внезапно материализовался здесь, в Оби-Гарме, и вот уже что-то толкует про «завтра в девять».

— Какая машина? — тупо спросил я. — Куда и зачем?

— Тут в часе езды колхоз. В горах. Надо бы посмотреть, как у них и что. Для сравнения.

Про эту его привычку — все сравнивать и сопоставлять — я уже знал хорошо. Но вот что занятно. Цифры, диаграммы и прочая статистическая дребедень, которая для журналиста средней руки была черным и белым хлебом ремесла, для Будинаса существовала как бы в уме, не более — везде-то он умел отыскивать самобытных людей, и они наверняка оставались бы таковыми в саванне ковыльной степи, в прериях и среди чапыжника. И все же подобные соображения приличествовали другим случаям, долгим и неказенным, а на что же рассчитьюать сейчас, вот так, с налету?

— Завтра воскресенье, — вздохнул я.

— Ну и что?

— Выходной день.

— В сельском хозяйстве, — снисходительно заметил Будинас, — выходных дней не бывает. Все будут работать.

— Все будут пить, — сказал я. — И нам придется.

— Ну и что, что все? Я западный человек, — высокомерно заявил Будинас. — Я пить не стану!

— Станешь, — уныло настаиваю я, уже отчетливо понимая, что мои упования на воскресный безмятежный досуг растаяли бесповоротно.