Крис Эллиот - Плащ душегуба
– Эй, а я такое празднование уже видел! – взревел бродяга, ощутив легкое дуновение под набедренной повязкой в районе филейной части. – Но тогда она еще и подпрыгивала, причем довольно шустро.
Бродяга потянул за ручку двери и вошел в «Мюзе». Блуждая по залам, он почувствовал, что это место кажется ему очень знакомым: здесь были восковые фигуры юного Джорджа Вашингтона, рубящего вишневое дерево, Лиззи Борден, зарубившей свою мать, и Питера Стайвесанта, рубившегося с коренными американцами. «Мюзе» было передовым учреждением в области ваяния из воска и уже выставило для обозрения срочно подготовленную сцену, изображавшую Беззубую Салли Дженкинс в тюрбане из собственных потрохов, которой вот-вот нанесет удар затаившаяся в темноте фигура с закрытым маской лицом. «Будет ли когда-нибудь схвачен этот чертяка?» – гласила подпись.
Однако, прознав про вечерние события в «Лицее», мастеровые уже усердно трудились над восковой головой начальника полиции Спенсера, дабы приделать ее к телу киллера.
Замарашка-переросток обернулся и наткнулся на потрясающе жизнеподобную восковую фигуру не кого иного, как мэра Тедди Рузвельта. И если до этого он ощутил лишь легкое дуновение под набедренной повязкой, то теперь почувствовал мощный порыв.
«Кто же сей столь знакомый потрясающий красавец с мраморными глазами?»
Бродяга не знал этого. Он знал только, что, сколько бы ни весила эта фигура, ее следовало заполучить. Главным образом потому, что на ней был совершенно умопомрачительный костюм.
«Сейчас или никогда!» – решил бродяга. Одним рывком он стащил манекен с места и метнулся к двери. Дуя в свистки, охранники бросились в погоню. У входа кряжистый караульный схватил его за руку:
– Стой, ворюга! Стой!
Однако бомж заорал:
– Ату его! – и тараном бросился на охранника, отправив его прямиком в диораму, где стоял Букер Т. Вашингтон, окруженный куклуксклановцами в балахонах с капюшонами; в руках они держали цепи, плетки и веревки, а подпись гласила: «Рождественское напутствие от клана».
Бродяга выскочил из музея и бросился в узкий проулок, сжимая грязными руками негнущуюся фигуру мэра, которая подпрыгивала в такт его шагам.
* * *В двух шагах от двери я вдруг подумал, что в Музее естественной истории мне захочется подкрепиться чем-нибудь вкусненьким. Поэтому я вернулся в кухню и достал батончик «3 мушкетера».[51] Без задержек миновав гостиную, я застрял возле груды материалов о Крушителе, сваленной на полу.
«Если со мной что-нибудь стрясется в музее – что-то ужасное и непредсказуемое, – подумал я, – кто сможет разобраться во всем этом хламе? Уж конечно, не мой друг Венделл, который так занят своей новой подружкой, что даже не перезвонил мне!»
Учитывая всю сложность предшествующего расследования, мне представилось благоразумным привести все эти материалы в порядок.
(Этот фрагмент текста станет к тому же полезным тормозом для чересчур ретивых читателей. Но чтобы вы, самые продвинутые ребята, не заскучали, я добавил сюда еще и кое-какие предсказания.)
На данный момент моих изысканий Калеб арестован детективом Бирнсом, обвинен в том, что он и есть Крушитель, и отправлен сидеть в собственном дерьме в камере жуткой «Могилы». (Калеб очень чистоплотный человек, поэтому дерьмо приходилось доставлять в его камеру извне.)
Лизу похитили – предположительно это сделали Рузвельт (ведущий себя довольно странно) и Босс Твид, – и теперь она сидела, привязанная к стулу, и давилась кляпом за решеткой клетки Иши в оранжерее рузвельтова дома.
Рузвельт (ведущий себя довольно странно) рассказал Твиду, что Именослов находится у него, но также предупредил, что не собирается отдавать книгу, пока не будет снова в безопасности «в том агрегате», как бы эта чертова штука ни называлась на самом деле. Но я-то знал, что он блефует, поскольку Лиза предусмотрительно оставила книгу в заслуживающих доверия руках Текса из «Дельмоникос».
Тем временем сам Текс наслаждался обедом из десяти блюд за счет Элизабет, продолжая расшифровку имен знаменитостей из высшего света Нью-Йорка, упомянутых на страницах книги в списках Ряженых.
Покрытый грязью, потерявший память бродяга (и кто бы это мог быть?) шатался по улицам Манхэттена с украденным восковым изваянием мэра Тедди Рузвельта под мышкой.
Что касается самого Крушителя, то, возможно, он вернулся в свое темное прибежище в неприметном кирпичном особняке и в очередной раз сражался со своей совестью (или просто отбивался от нее). Для маньяка-убийцы он, казалось, чересчур остро переживал содеянное, хотя все равно не мог совладать с собой. Впрочем, скоро его пыл иссякнет, и он сам станет мишенью – если уж быть точным, своей собственной мишенью, – помяните мое слово!
Я все еще не мог взять в толк, почему Гарри Гудини и Бесс отправились помогать Калебу, но полагал, что Гудини и впрямь состоит в сговоре с безумным профессором Аркибалдом Кампионом и что вскоре я выясню их подлинную роль в событиях.
У меня на полу царил такой беспорядок, что я, не заметив, перешагнул через письмо, которое кто-то подсунул мне под дверь. Прочитать его мне так никогда и не удастся, однако в дальнейшем я узнаю достаточно, чтобы постичь истинный смысл его содержимого:
Господин Эллиот,
Встретьтесь со мною в Музее естественной истории, что на углу Восемьдесят второй и Западной улицы Центрального парка. У меня есть для Вас сообщение по делу Крушителя. Приходите один.
Клянусь, я не тот.
К счастью, словно по какому-то невероятному совпадению, туда-то я и направлялся. Фосфорный Фил, наверное, был прав – все вокруг как-то взаимосвязано. Так или иначе, с самоотверженной решительностью и непоколебимой отвагой (и комлектом белья про запас) я шел вперед, невзирая на те опасности, которые наверняка подстерегали меня в темноте зала «Жизнь океана».
«Кто же сей столь знакомый потрясающий красавец с мраморными глазами?»
Глава 11
Понятия не имею, о чем эта глава
Для меня Музей естественной истории всегда представлялся волшебным миром с темными закоулками, скелетами динозавров, магическими кристаллами и – иногда – мельком увиденным обнаженным телом пещерной женщины в диораме. В таком месте легко было потеряться. Да я и терялся каждый раз, когда мои родители приводили меня туда. Иногда терялись и они сами, так что несколько раз возвращались домой без меня. Впрочем, это послужило мне хорошим уроком, и теперь меня не загнать в подобное место без моего персонального именного жетона, понятно вам?
Музей, расположенный между Семьдесят седьмой и Восемьдесят первой улицами, был воздвигнут в тот же год, что и моя «Дакота», и довольно долго оба эти здания числились единственными достопримечательностями Верхнего Ист-Сайда (не считая, конечно, гастрономчика «Шим Си» и прачечной самообслуживания, которые до сих пор находятся на пересечении Восемьдесят пятой и авеню Колумба).
Если бы я жил во времена Крушителя, окно моей спальни выходило бы не на жилой дом через дорогу, где грудастая тетка, упорно раздевающаяся перед окошком ванной каждый вечер в половине одиннадцатого, все больше заставляет меня думать, что ей пора бы уже скинуть килограммчик-другой, – нет, у меня из окна открывался бы вид прямо на Музей естественной истории, и, возможно, время от времени мне даже попадался бы на глаза какой-нибудь старый музейный смотритель, который, осатанев после многих часов, проведенных в Эскимосском зале, или еще от какой-нибудь ерунды, бестолково исполняет вудуистский танец. Извините, мне не стоило бы такое говорить. Музейные смотрители и толстые женщины тоже люди. Просто я до сих пор взбешен из-за Венделла.
Если бы я жил в девятнадцатом веке, в округе нашлось бы совсем немного мест, где мог бы спрятаться мой «двойник». И все же некоторое время я его не замечал. Сначала он был всего лишь одним из тех звуков, которые можно приписать собственным шагам. Или одним из тех звуков, когда кто-то, стараясь остаться незаметным, подстраивается под ваши шаги. Однако через некоторое время он принялся сопеть. Я пошел быстрее. К тому времени, как я добрался до лестницы у входа в музей, он уже совсем сбил дыхание и принялся бормотать что-то вроде: «К чему так лететь, неужели нельзя идти помедленнее?»
Я обернулся, чтобы встретиться с ним лицом к лицу.
– Вот что я хочу у вас спросить, – сказал я, – если вы и впрямь ищете таланты, зачем вы разгуливаете повсюду, разодевшись, как участник «Монополии»?
– Не ходите в музей, – просипел он. Голос у него был резкий и скрипучий, словно у обретшей дар речи камнедробилки. – Вы не понимаете! Люди здесь чудовищны! Еда отвратительна! Они собираются затеять, типа, девятнадцать войн, и ни в одной из них не будет ни малейшего смысла!
