Арон Тамаши - Абель в глухом лесу
— Чего недостоин? — спросил Шурделан.
— Чтоб с господами пить, недостоин.
Шурделан уже разошелся вовсю, кум королю, да и только! Встал он, вцепился в отца, силой усадил за стол третьим. Подай, говорит мне, еще стакан. Я протянул ему кружечку, но он так хватил ею об пол, что разлетелась она, бедняжка, на тысячу кусков.
— Он не кофе пить собрался, слышь, малец?!
Снял я с гвоздя отцову шапку, надел — мол, ладно, пошел я.
— Куда это ты? — удивился Шурделан.
— В город пойду, в Середу, стакан куплю, — ответил я. — Потому как в этом доме только два стакана имеются.
Это подействовало, сразу и кружка хороша стала. Только вот беда, Шурделан такую честь отцу оказал, что отдал ему собственный стакан, себе же плеснул немного в кружку. Тут они опять все чокнулись и выпили, да так лихо, что сразу глаза как у судаков заплыли. Отец, правда, сперва отхлебнул только, да и отставил стакан, но лучше бы он уж этого не делал, потому как Шурделан отчитал его, словно дитя неразумное.
— Кто так пьет?! Ишь, словно коза наработала! — прикрикнул он и заставил отца выпить до дна. Да сразу налил опять, хотел и второй стакан в отца влить. А он, бедный, еще и не прокашлялся, сидел, глаза выпучив, да помаргивал. Тут я струхнул: ведь отец, стоило ему выпить самую малость, и из корчмы домой в крови возвращался. Схватил я поскорей бутылку, налил двум лесным гостям, чтобы уж лучше им палинка наша досталась, коли на то дело пошло.
— Вы б лучше помалу, помалу, — посоветовал я.
Затея удалась, они опять чокнулись и пили теперь втроем, да уже не сразу стакан, а по глоточку отхлебывали. Увидевши, что наставил их на путь истинный, я потихоньку за печку отошел и сел на солому: не дай бог, и меня напоить вздумают!
А отец мой нахохлился, выгнул спину, будто кошка.
— Да, может, вы есть влюблены, а, старик? — спросил Фусилан.
— Я-то? А как же! — сказал мой отец.
— В кого?
— Я-то? В епископа вацского.
Это и Шурделану понравилось, захохотал он да и говорит:
— Я только про вацский дьявол слыхал.
Фусилан отмахнулся:
— А, и тот из Ваца, и этот из Ваца.
Эх, как хотелось мне тут же ему башку раскроить за безбожные речи, да только положение было неподходящее. Но я все ж таки не смолчал, так сказал Фусилану:
— Кому не слишком приспичило, богохульничать не след!
Шурделан тотчас ко мне голову повернул, словно я за веревочку дернул.
— Иди-ка сюда! — приказал он мне.
Ну, думаю, лучше уж подойти сразу.
— Защищаешь, значит, важного барина, епископа вацского.
— А как же! Слышал я, он ваш родственник, — ответил я.
Шурделан от души посмеялся, и так ему это родство понравилось, что он и дальше пошел, сказал мне так:
— Можешь считать, что я сам вацский епископ и есть!
— Быстро вы это, — подивился я.
А Шурделан и впрямь в епископы себя произвел, протянул мне руку и говорит:
— Целуй!
Сгоряча я решил было, что целовать не стану, уж лучше плюну на руку его; но тут ангел-хранитель предупреждение мне сделал, мол, я жизнью играю, а может, и не своей только, жизнью отца тоже. Поэтому наклонился я и сделал вид, будто руку ему целую. Хотя на самом-то деле первое намеренье свое исполнил — поцелуй вышел такой слюнявый, как если бы руку Шурделану теленок лизнул.
Но отец мой побагровел от стыда, он-то одно видел — что я разбойнику руку целую! Глаза его засверкали, и я сразу понял: день нынче добром не кончится, но сказать он пока ничего не сказал только взял свой стакан и осушил одним махом.
Шурделан с Фусиланом загоготали и последовали его примеру.
Воздух в комнате словно густел.
А отец беспокойно ерзал на стуле.
Я уже видел: если чуда какого-нибудь не случится, быть беде. Тем более что отца не только злоба, но и палинка распаляла. А вот по лесным гостям почти незаметно было, что пили они. Хотя что ж, оба были здоровые крепкие мужики, да и закусывали, не стесняясь.
Присел я опять возле печки на солому и оттуда, навострив уши, следил за каждым их движеньем и словом. Палинка, можно сказать, уже испарилась, а вместе с ней испарился главный мой план — напоив разбойников, их скрутить и связать. Так что выкинул я мой план из головы и думал только о том, как бы спровадить миром незваных гостей. Но придумать ничего не успел, потому как отец повернулся ко мне и, сверкая глазами, сказал:
— Абель, иди сюда!
— Зачем, отец?
— Затем, чтоб и нас было двое!
Стульев в доме больше не было, так что отец велел мне сесть на подлокотник кресла его и, обхватив меня за шею, закричал прямо в ухо:
— Ничего не боись, Абель, черт бы побрал все на свете!
— Не боись, Абель, пока нас видишь! — подхватил Шурделан.
А отец, подмигнув мне хитро, продолжал:
— Но при том гляди в оба!
Шурделан, будто сатана наиглавнейший, нехорошо ухмыльнулся и тоже добавил:
— Точно, а то не увидишь, куда уносить ноги!
Они опять отхлебнули по глотку палинки, но стаканами стукнулись так, что, можно сказать, искры посыпались. А когда стаканы поставили, отец под стол заглянул и стал кошку кликать. Я сразу понял, что отец затевает, и незаметно ткнул его в бок. Да только отец и внимания на меня не обратил, а нарочно во весь голос спросил:
— Где твоя кошка, Абель?
— За орла замуж вышла, — отозвался я.
— Да кто ж орла ей нашел?
— Беда беду завсегда находит, — ответил я уклончиво.
Тут отец оставил кошку в покое и стал Блоху звать. Когда и собака на зов не вышла, он опять меня спрашивает:
— А где собака твоя, Абель?
— Убежала зайца ловить, — сказал я.
— Да почему ж не возвратилась доселе?
— Про то господь знает.
Шурделан, глаза сузив, к беседе нашей прислушивался. Но молчал, ухмылялся только. А у меня сердце уже сжималось от страха, потому ничего умного в голову не приходило. Только и надумал, что с подлокотника отцовского кресла слез и тоже отхлебнул из его стакана. Но в ту же минуту и отец поднялся, да такой пьяный, что даже покачнулся, вставая.
— Вы бы легли, отец! — приступился я к нему с просьбой.
— У меня другие дела на уме! — ответил он.
— Какие такие дела?
— А такие. Козу доить пойду.
Он и впрямь взял котелок и вроде идти собрался. Я, весь дрожа, заступил ему путь и тихо так говорю:
— Уж лучше я две козы куплю, только на этот раз не ходите, сядьте, где сидели.
Шурделан отхлебнул еще палинки да как заблеет! Громко, часто.
Фусилан гоготал.
Отец смотрел на них так, словно раздумывал, которого убить первым. Вся его сила и воля в глаза ушли, а я, этим воспользовавшись, из рук у него котелок забрал. И так, с котелком, кинулся к Шурделану, взмолился:
— Дорогой господин Шурделан, лучше я вам еще раз руку поцелую, только уходите вы сейчас, господь воздаст вам за это! Не из-за отца, вы-то ведь в сто раз его сильнее! Да только вот и вчера заходили сюда четыре жандарма, вас словить хотят, может, и нынче об эту же пору нагрянут. Уходите, дорогой господин Шурделан, лучше в другой раз пожалуйте!
Шурделана мольбы мои, видимо, поколебали, и он вроде бы зашевелился даже, собираясь уйти. Но в эту самую минуту отец мой как крикнет:
— Абель, сынок!
— Тут я, отец!
— Не знаешь ли ты человека, который бы один козу целую слопал?
— Такого не знаю, зачем он вам?
Отец стоял в двери, выгнув грудь колесом.
— А затем, чтоб убить на месте! — гаркнул он.
Подхватил я тут Шурделана, помог подняться со стула, засуетился вокруг него, а тем временем отца выгораживаю:
— Он, как выпьет, всегда почему-то про такое все речь заводит.
Говорю так, а сам снедь со стола собираю, и притом себе оставляю поменьше, а большую часть — Шурделану: только б ушли поскорее!
Не знаю, из-за помянутых ли мною жандармов, или потому, что сжалился он надо мною, только Шурделан, видно, и впрямь собрался уйти. Уже и ружье в руки взял, вроде как задумавшись, но с отца моего глаз не спускал. Некоторое время помилование висело на волоске, но потом он вроде решил кончить вечер добром и не спеша закинул ружье за спину. Кивнул Фусилану, чтоб провизию прихватил, — ему-то сразу, как про жандармов услышал, уже не сиделось на месте. Наконец Шурделан медленно и важно направился к двери, ни слова, однако, не сказав на прощанье.
Мой отец стоял возле двери слева, лукаво и пьяно улыбаясь, радуясь победе. Так и казалось, что вот сейчас, момент выждав, он даст уходящим пинка под зад. Шурделан на выходе остановился и пронзительно поглядел на отца. И вдруг подхватил бадейку с ледяной водой и нежданно-негаданно плеснул отцу прямо в глаза! Отец затряс головой и, отфыркиваясь, спотыкаясь, вышел на середину комнаты.
Шурделан с Фусиланом же, хохоча во все горло, удалились.
Я вытер отцу лицо, стянул с него мокрую поддевку, подал вместо нее балахон. Потом подвел к походной кровати и благополучно уложил спать.
