Гера Фотич - Собачья сага
Он еще крепче зажмурил глаза и на этом мысли его оборвались.
Очнулся он в той же темноте, полусидя на холодном каменном полу, чувствуя спиной, как задний ворот бронежилета упирается во что-то твердое, приросшее к его голове. Справа на ноге лежит автомат. Воздух затхлый, словно в закупоренной банке. Пахло свежей землей, дерьмом и мочой. Голова с правой стороны саднила, словно с нее содрали кожу. С появившейся во всем теле болью он понял, что ощущений прибавилось — значит, он жив.
Павел попытался пошевелиться. И тут прямо перед собой почувствовал теплоту чужого дыхания. Мощного, словно выброс выхлопной трубы. Что-то невидимое, черное, дышало влагой прямо ему в лицо. Горячие прерывающиеся потоки не давали Павлу глотнуть свежего воздуха.
Именно там, откуда шло это горячее дыхание, рождался глухой гортанный рокот, угрожающе поднимавшийся к лицу Павла, передающий голове и всему его телу мелкую дрожь. Но сил не хватало даже на мысленное сопротивление. Он понял, что это большой зверь. Но идентифицировать не мог, поскольку слышал только угрожающий рык. Павел чувствовал, как ударяющий в него поток дыхания опустился ниже и приблизился к шее. Что-то мокрое охватило ее с боков, сдавило острыми выступами, и рокотание оказалось уже где-то внутри головы Павла.
С этой острой болью в шее окончательно пришло ощущение реальности. Значит, он цел! О какой-либо смерти думать не приходится, и надо бороться. Ухватить за горло этого зверя и грызть, грызть, грызть. Бить ногами под ребра, рвать уши! Трепать голову. Засовывать руку в пасть как можно глубже, а потом, когда он начнет задыхаться, когда его одолеет рвотный рефлекс и он постарается выплюнуть руку, накинуть на пасть ремень от автомата и затянуть вокруг!
Но это были только мысли. На них едва хватало сил. Он даже не мог пошевелить головой, чтобы вынуть шею из дышащей жаром постепенно сжимающейся пасти.
Но неожиданно хватка зверя ослабла. Теперь казалось, что поток, наоборот, начинает всасываться, остужая Павлу лицо. Дыхание животного стало мелким и учащенным. Павел почувствовал, как что-то мягкое уперлось ему в гортань. Затем ниже, под кадык. Далее в бронежилет. Неизвестный насос вбирал в себя воздух, словно хотел вернуть обратно то, что с таким усилием распространял мгновение назад… Так мощно, что, казалось, от этого шевелились защитные титановые пластины.
И в этот момент Павел неожиданно услышал тихий стон незнакомого зверя, протяжный, прерываемый частым сопением. Точно кто-то трогает его незажившую рану.
Павел почувствовал, как что-то большое и тяжелое прижалось к его груди и стало, сопя, едва заметно елозить по ней.
Наконец, собравшись с силами, Павел медленно поднял левую руку и положил на зверя. Почувствовал короткую гладкую шерсть собаки. Вдохнул в себя знакомый запах залежалой палой листвы.
Провел рукой по морде пса. Нащупал пальцами влажные брыли. Зверь лег рядом, положив голову Павлу на грудь, и могло показаться, что собака уснула, если бы не редкие глубокие вздохи, сопровождаемые на выдохе стоном.
Сил не оставалось. Было непонятно, куда они делись. Каждое движение причиняло боль. Язык едва шевелился.
— Ничего… Ничего… Не расстраивайся, — только и смог произнести Павел, положив руку на голову собаки, не понимая, то ли слезы снова застилают ему глаза, то ли кровь из раны, — видать, ты такой же умный, как был он… Его убило… Ты все понимаешь… Сегодня Блэк спас и меня…
Конец фразы он произносил словно в бреду, слыша свой голос как бы со стороны. Сил не было, и Павел подумал, что сейчас увидит себя сверху.
Глаза закрылись и больше он ничего не слышал.
Сколько длилось забытье, было неясно. Его разбудил светлый прямоугольник света, слепящий сверху глаза и покрывающий все вокруг серебром.
«Похоже на тот луч, что в детстве подарил мне первого щенка», — подумал Павел.
«Скажи-ка, дядя, ведь недаром…», — зазвучали в голове далекие стишки из детства.
Глаза привыкли к яркому свету, и Павел увидел у себя на груди мирно спящего громадного ротвейлера. Сверху послышался гул голосов. Собака подняла голову и насторожилась, словно впервые увидела Павла. Затем неожиданно быстро лизнула его в лицо и, зарычав, отошла в угол. Легла на грязную подстилку.
— Живой! — закричал откуда-то сверху незнакомый голос с южным акцентом. — Только весь в крови. Нужен доктор!
Было непонятно, о ком там шла речь. Несколько голосов стали наперебой говорить о раненом бойце, которого надо вытащить из зиндана. Началась какая-то суета. Кто-то продолжал смотреть сверху. Женщина громко причитала на непонятном языке, и Павел увидел, как засуетилась собака. Где-то сбоку открылась небольшая дверь, невидимая изнутри, и туда с рыком бросился пес, но, увидев вошедшего, стал ластиться к нему. Мужчина посадил собаку на карабин короткой цепи, закрепленной у подстилки, и сказал, что можно заходить.
Когда Павла вынесли на носилках во двор, время обеда уже прошло. Бойцы раскладывали на брезентовых полосах изъятое оружие. Ходили люди с видеокамерами. С Павла сняли бронежилет и отправили на скорой помощи в больницу.
Позже он узнал, что попал в специально приготовленную ловушку и должен был разбиться и быть разорван неуправляемым монстром, помесью ротвейлера с кавказцем. Но этого не произошло — никто не знал, почему.
— Наши бойцы и в огне не горят, и в воде не тонут! — говорил всем начальник отдела, рассказывая эту историю.
Диагноз поставили серьезный: перелом голеностопа, открытый перелом правой ноги, перелом двух костей правой руки, перелом четырех ребер, вывих челюсти, сотрясение головного мозга, множественные гематомы. Металлический штырь вонзился ему в шею, прямо под черепную коробку, и Павел чуть не истек кровью. Не удивительно. Высота падения — шесть метров.
Провалялся в больнице почти полгода. Что-то не срасталось. Вставляли штыри. Организм сопротивлялся. Но, в конце концов, все зажило, хотя остались сильные головные боли. Врачи сказали, что полсантиметра не хватило, чтобы штырь дошел до мозга. В больнице министр вручил Павлу наградное оружие за ранение, полученное в ходе контртеррористической операции.
Было начало апреля. Хотя под конец выздоровления лечащий врач разрешил прогулки по территории, но воздух вокруг больницы был разбавлен карболкой, а это не очень радовало. Лекарственный запах продолжал угнетать сознание, гася надежду когда-либо выйти отсюда. Павел знал здесь уже каждый уголок и практически весь персонал в лицо. Сотрудники больницы здоровались с больным, как с коллегой. Просили иногда помочь принести в палату кастрюлю с едой или оказать иную посильную помощь. Казалось, что на общественных началах его приняли в свой коллектив и привыкли к нему, не собираясь отпускать.
Только выйдя за высокий кирпичный забор, он вдохнул аромат наступившей весны. Бросил в урну полиэтиленовый мешок с остатками еды, зубной щеткой и почти пустым тюбиком пасты. Увидел распускающиеся листочки. Услышал щебетанье птиц.
Отсутствие людей в белых халатах окончательно убедило Павла в выздоровлении. Он с удовольствием сел на троллейбус и стал наблюдать через окно за суетившимися вокруг гражданами. Предстояло еще некоторое время проходить реабилитацию амбулаторно, а потом — снова в строй.
Выйдя на своей остановке, он сам не заметил как, наслаждаясь весенней свежестью, побрел в сторону Невы. И только увидев метровый мраморный бордюр, огораживающий реку, почувствовал, что неосознанно все последнее время стремился сюда, где расстался с Блэком. Еще издали он увидел какие-то изменения в окружающей обстановке, но, только подойдя к набережной, понял, что полудикий газон, где владельцы собак выгуливали своих чад, исчез. Запланированных ранее клумб не было, а вместо них появился аккуратно положенный черный асфальт с поребриком вдоль дороги. У спускающихся к воде лестниц стояли каменные лавочки. Павел присел на одну из них.
«Закатали, — недобро подумал он, — вот тебе и вся память».
Детишки на импортных велосипедах, весело смеясь, катили по благоустроенной набережной. По телу Павла сверху вниз внезапно пробежала нервная дрожь, словно резиновый протектор колеса зацепил душу и рванул по всей ее длине, оставляя после себя незаживающую кровоточащую дорожку. Он наклонился и прижал правую ладонь к асфальту. Едва заметное тепло проникло в руку, а может, ему так показалось.
— Прости, друг, — тихо сказал он. Глаза заслезились, и он прикрыл веки.
— Дяденька, Вам плохо? — неожиданно спросила девочка, слезая с велосипеда и кладя его на бок.
Она подошла ближе и остановилась, ожидая ответа.
Павел поднял на нее глаза. Девочка показалась ему знакомой, похожей на ту, что расспрашивала Антонину Ивановну про танцующую собачку. Те же косички и белая курточка.
— Нет, нет. Все хорошо! — тихо сказал он, подумав про себя, что же здесь может быть хорошего.
