Майк Гейл - Моя легендарная девушка

Но в прошлом году мама объявила, что хочет развода. Она сказала, что устала быть чьей-то женой и хочет быть собой. Отец сказал, что все к лучшему, и через три дня от нас переехал. Они так спокойно к этому отнеслись, как будто считали, что я и Том будем от этого в полном восторге.

Омут № 2 (Воды отцовства).

Новая графа.

«Сегодня утром я едва не стал отцом. Сегодня вечером я обычный неудачник».

Я не мог избавиться от ощущения, что я в чем-то потерпел неудачу. Как будто я мельком увидел другую жизнь — не такую унылую, и она показалась мне раем.

Омут № 3 (Воды верности).

Неверность Агги меня совершенно оглушила. Я не знал, чему верить. Кейт на время отвлекла меня, но сейчас эта мысль вернулась и не желала, чтобы ее игнорировали, запирали в коробочку и загоняли на дно. «Мне с ней было так хорошо, как никогда в жизни. Раз она мне изменила, значит ли это, что мне надо выбросить свои чувства ко всем чертям? Кейт права. Настоящая ли это любовь, если только один из нас в нее верит?»

22:23

Мне уже не хотелось допивать свое пиво. Я не видел в этом смысла. Я находился в опасной близости от состояния, в котором мог расплакаться в общественном месте. Если бы я был женщиной, у меня, культурно говоря, было бы право проскользнуть в женский туалет, найти уютную кабинку, отмотать хороший кусок туалетной бумаги и вдоволь наплакаться. Но мой вариант в лучшем случае предлагал запах карболки и застоялой мочи, обычный в мужских туалетах, а это совсем не отвечало моим представлениям об уютной обстановке. Но я все-таки зашел туда — просто чтобы ненадолго скрыться от человечества, а заодно и помочиться. Что я и сделал, направляя струю на мятую пачку из-под сигарет в доблестном стремлении сдвинуть ее с места.

Я вернулся к столику и увидел молодую, модно одетую пару, которая вилась рядом с видом стервятников — на их лицах было большими буквами написано, как им трудно держать кружки и стоять одновременно. Не обращая на них внимания, я сел и допил пиво. Я подумал, не задержаться ли мне им на зло (других совершенно свободных столиков не было), но меня все еще тянуло расплакаться, так что я собрался уходить, бросив прощальный взгляд на Арчвейскую Ким Вайлд. Взгляд мой как бы говорил: «Вот твой последний шанс, крошка, сейчас я выйду в эту дверь и больше никогда не вернусь». Мой молчаливый упрек пропал втуне — удовольствие наливать водянистое пиво изможденным завсегдатаям «Ангела» явно привлекало ее значительно больше. Моднючая пара тут же плюхнулась за мой столик.

Шагая домой сквозь развалины муниципальной собственности, я все время смотрел под ноги, высматривая собачье дерьмо. Я ничего не знал об этом районе, но граффити на стенах, перевернутые мусорные баки, выброшенные кресла и пара шприцов на тротуаре ясно свидетельствовали, что здесь не менее опасно, чем в любом подобном районе Ноттингема или Манчестера. Я был прекрасным объектом для нападения — слабовольный очкарик среднего класса с кредитной карточкой. Удивительно, что вокруг не видно было очереди малолетних злодеев, желающих дать мне в бубен. И хотя большинство аспектов моей жизни были мне в данный момент безразличны (в том числе и личная безопасность), я рассудил, что, если меня сейчас отдубасят, это вряд ли исправит мое умонастроение, и увеличил скорость.

Подходя к своей улице, я заметил бледный свет из окон небольшого бара, затесавшегося в череду магазинчиков, который я каким-то образом пропустил во время моей ознакомительной экскурсии по Арчвею. Не долго думая, я вошел и приобрел следующее:

2 пакета чипсов «Хула-Хупс» с солью и уксусом;

1 пакет чипсов «Хула-Хупс» с беконом;

1 коробку «Сван Вестас»[72];

1 бутылку текилы;

1 маленькую бутылку лимонада «Панда-поп»;

1 бутылку «Перье»[73] (газированного).

Я расплатился за мои трофеи кредитной карточкой — у парня на кассе не было специальной машинки, так что я решил, он не узнает, что я превысил свой кредит. К тому же кроме тридцати семи пенсов сдачи, что мне дала Арчвейская Ким Вайлд, наличных у меня не было.

С пакетами в руке дошел до дома номер 64 по Камбриа-авеню, где меня встретил радостный свет голой электрической лампочки сквозь сетчатые занавески квартиры на первом этаже. Проходя мимо, я заглянул в окно, но смог различить только расплывчатые силуэты сидящих за столом мужчины и женщины. Наверное, они ужинали.

В моей квартире ничего не изменилось. На автоответчике было пусто, и сама квартира, заваленная одеждой, по-прежнему походила на барахолку. Я выключил свет и рухнул на кровать, полагая, что достаточно вымотался за день и усну раньше, чем мой мозг опять примется меня изводить. Не тут-то было. Футах в двенадцати подо мной человек из квартиры этажом ниже, которого я недавно видел за столом, превратили тихий ужин на двоих в очень громкий ужин на двоих. Я слушал, как иголку проигрывателя протаскивают через первую сторону ледзепеленовского «Houses of The Holy»[74]. (Узнал я его мгновенно. Когда родители Саймона вышвырнули его из дома, застав за курением травки, он почти месяц спал на полу в моей комнате, пока его не пустили обратно, и все это время он слушал только «Houses of The Holy».) Когда «ди-джей» наконец оставил пластинку в покое, восхитительные гитарные пассажи Джимми Пейджа тут же прервал мерный, медленный стук — этот стук нельзя было спутать ни с чем, так спинка кровати стучит о стену. Мне некуда было бежать и негде прятаться, так что я снова погрузился в депрессию. В темноте я пошарил по полу вокруг себя и нашел кружку, потом нащупал текилу и налил ее в кружку. Я глотнул, включил радио и поворачивал ручку громкости до тех пор, пока программа Барбары Вайт не заглушила сексуальные упражнения Того, Кто Делает Это Этажом Ниже.

Барбара была занимательна, как никогда. Благодаря ей уже через пять минут мне стало значительно лучше. Там, снаружи, было полно людей (я имею в виду именно «там, снаружи»), которым было хуже, чем будет когда-либо мне. Первая из дозвонившихся, Мэри, проходила курс химиотерапии из-за рака груди, одновременно переживая недавнюю потерю мужа — он умер от рака горла. Кроме того, она беспокоилась за свою дочь-подростка, у которой, по опасениям матери, была агорафобия. Я вынужден отдать Барбаре должное. Даже самый закаленный советчик (из тех, что дают жизненные советы в журналах и на радио) забеспокоился бы, услышав рассказ о столь тяжелом положении, и счел бы, что этому человеку надеяться не на что. Но не такова была Барбара. Без паузы на раздумья, она щелкнула переключателем своего бластера, заряженного сочувствием, перевела его в положение максимальной мощности и утопила Мэри в море сопереживания. Но и тут она не сочла свой долг исполненным, несмотря на то что в наши дни все так зыбко, и даже политики боятся что-либо обещать, Барбара заявила, что знает, как быть. Она определенно нравилась мне все больше и больше. Она посоветовала Мэри избавиться от чувства вины за то, что та беспокоится только о себе, и дала ей телефон группы поддержки для людей, потерявших близких. А что до депрессии, то Барбара посоветовала Мэри показаться врачу, в ярких красках описала ей достоинства «Прозака», чая с травами и мыльных опер, а под конец посоветовала слушательнице хорошенько потолковать с дочерью по душам. Она меня потрясла.

Я выключил радио.

Тишина.

Я включил радио и прослушал ролик про новый фильм с Эдди Мерфи[75].

Снова выключил.

Опять тишина.

Тот, этажом ниже, похоже, уже закончил.

Я налил себе еще текилы, включил свет, нашел свою телефонную книгу и просмотрел список номеров, как будто это был список блюд в меню китайской закусочной. Найдя номер, который искал, я набрал его.

Включился автоответчик, раздался треск, резкий писк, потом послышался фрагмент из фильма:

— «Жизнь быстротечна. Нужно время от времени останавливаться и оглядываться, иначе можешь ее пропустить».

Это был «Феррис Буеллер берет выходной»[76] с Метью Бродериком. Саймон так предсказуем.

— Привет, вы дозвонились до Саймона и Тамми, — продолжала пленка, — оставьте сообщение после сигнала!

Глубокий вздох, глоток текилы — и я готов.

— Саймон, тебя сейчас нет дома, но я бы хотел оставить сообщение, — пробулькал я достаточно величественно. — Я надеюсь, ты чудовищно изувечен в результате какой-нибудь автокатастрофы. Более того, надеюсь, ты подцепишь какую-нибудь страшную тропическую заразу, от которой твои гениталии высохнут, как водоросли из китайского ресторанчика, а что останется — раскрошится и улетит по ветру. Я желаю тебе всего самого плохого, что только могу придумать, и, пока я этим занимаюсь, верни мне двадцатку, которую занял у меня в мае. — Тут у меня в голосе послышались слезы. — Верни мне мою двадцатку, дерьмовое ты дерьмо, и все остальное, что я тебе давал. Отдай двадцатку. Отдай прямо сейчас!