Роман Сенчин - На черной лестнице (сборник)
Достал свой мобильный, набрал номер. «А что сказать? Сказать, что в милиции? – Обвел глазами прямоугольник будки. – Ладно, когда привезут». Положил телефон обратно в карман… Мда, абсурд, действительно. И когда он начался? С чего? Ведь еще лет пять назад… «Нет, – остановил себя, – не надо сейчас вспоминать, анализировать. Потом».
Посидел, глядя в пол. Не думать не получалось. С месяц назад разогнали демонстрацию в Петербурге, года два назад в каком-то городке в Башкирии хватали на улицах всех подряд, избивали и тащили в отделения, и в Калмыкии то же самое… Еще, наверное, были случаи, но он не следил… И ведь наверняка можно найти момент, когда стало нормой вот так гонять людей, хлопать дубинками, кидать в воронки. А может, и не прекращалось…
Вспомнил про покупку. «Вот, – усмехнулся, – почитал в тишине». Расстегнул портфель, вынул книгу. Полистал, выхватывая взглядом строки, замечая таблицы, схемы. Так всегда делал в магазинах или за столом, готовясь к чтению. Разогревал себя, втягивался. И сейчас привычка не подвела, и через несколько секунд Николай Дмитриевич забыл, где он, что с ним случилось. Читал известное с детства, но все равно интересное, захватывающее, как хороший детектив:
«В ночь на 27 февраля 1933 года купол Рейхстага осветился адскими языками пламени, здание пылало, как огромный кусок раскаленного угля, собрав вокруг толпу припозднившихся гуляк. Фюрера тотчас вызвали на место происшествия. Прибыв к дымящимся остаткам того, что только вчера было парламентом, Гитлер воскликнул: “Это знамение свыше… Теперь никто не помешает нам сокрушить коммунистов железным кулаком”. Согласно официальной версии, поджог Рейхстага был “актом терроризма”, преступлением коммунистов. Но в стране не было ни малейших признаков начинающегося восстания. Все было тихо. По давно составленным спискам были арестованы тысячи коммунистических и социал-демократических активистов – на сцене впервые появилось гестапо, и концентрационные лагеря приняли своих первых заключенных».
Николай Дмитриевич потер веки – в будке было темновато, – перевернул страницу.
«Начав войну с террором, правительство обнародовало два декрета – 28 февраля и 7 марта соответственно, “для защиты народа и государства”, – которые ограничивали свободу прессы, личные свободы и право на собрания. 12 марта флаг со свастикой был объявлен официальным национальным символом».
– Так, этих на Якиманку вези, – раздался приказ снаружи. – Дорогу-то знаешь? Давай тогда.
Дверь захлопнулась, скрежетнул замок. Мотор «Урала» завелся.
Один из задержанных громко, протяжно вздохнул, другой достал шуршащий пакетик с сухариками, стал кидать их в рот, с хрустом раскусывать. Николай Дмитриевич прикрыл глаза – очень хотелось есть, даже подташнивало. «А ведь у нас после Беслана подобное началось, – невольно пришло сравнение. – Не так резко, конечно. Но выборы губернаторов отменили, даже президентов республик теперь назначают, оппозицию прижали окончательно, Дума ерундой занялась, лучше бы и не было… Да, похоже. И… и что тогда впереди?» От этого жутковатого вопроса Николай Дмитриевич встряхнулся, словно пытаясь проснуться, спина снова стала холодной и влажной. «Неужели?..»
Машина тронулась. Проехала несколько метров и стала медленно сворачивать налево. «В Малый Путинковский, – определил Николай Дмитриевич. – Нет, в Нарышкинский переулок».
– Глядите! – радостно вскричал сидящий у зарешеченного окна парень с багровой шишкой на лбу. – Пошли! Они пошли!
Николай Дмитриевич приподнялся, глянул наружу. По тротуару Страстного бульвара двигалась короткая, но густая, плотная колонна. Из переулков, подворотен и будто прямо из стен в нее вливались новые, новые люди. Появились флаги – разноцветные и в основном неизвестные Николаю Дмитриевичу. Черный со сжатым кулаком, синий с надписью «Смена», лимоновский, светлые с аббревиатурами ОГФ, РПР, НДС…
– Молодцы! Вперед! – радовались люди в будке; и у Николая Дмитриевича защипало в груди, захотелось что-нибудь закричать.
Колонна стремительно, ежесекундно росла и вот, не уместившись на тротуаре, вылилась на проезжую часть… «Урал» еще раз свернул, колонна исчезла из виду. Ее сменили бегущие куда-то омоновцы с желтыми нашивками на рукавах «САРМАТ»… Николай Дмитриевич сел обратно, наугад раскрыл книгу.
«В мае гитлеровцы принялись решительно искоренять всю партийную систему Веймарской республики: в полном составе было арестовано все руководство СДПГ; одним ударом организация, в которой состояли 4 миллиона рабочих и которая обладала капиталом в 184 миллиарда рейхсмарок, была стерта в порошок. Ниоткуда не последовало ни малейшей реакции, не говоря уже о сопротивлении. После этого наступила очередь полувоенных националистических организаций типа “Стального шлема”. Потом пришла очередь католиков»…
– Простите, – тронули Николая Дмитриевича за плечо; он обернулся. Рядом сидел немолодой, с морщинистым лицом, мужчина. – Можно поинтересоваться, что читаете?
Без удовольствия – общаться ни с кем не хотелось – Николай Дмитриевич показал обложку.
– «Гитлер, Inc. Как Британия и США создавали Третий рейх», – прочитал мужчина. – А “Inc.”, это что такое?
– Видимо, увеличение на единицу, с английского. Всё?
– Гм, опасное название. Очень.
– Почему?
– Да как – сейчас привезут, обыскивать будут. Могут за нее вам экстремизм повесить.
Николай Дмитриевич пожал плечами:
– Я эту книгу купил в государственном магазине. У меня чек сохранен. Не надо глупостей…
– Х-хе, – перебил усмешкой морщинистый, – это теперь ничего не значит. Им повод главное. Раструбят, что задержали с экстремистской литературой, и – всё. Затаскают. Моего знакомого за книгу о холокосте таскали… Советую как-нибудь… – Морщинистый поозирался. – Выбросьте от греха… Вы, я вижу, человек в этих делах неопытный, не знаете, какие истории начались. Теперь не шутят. И что с нами дальше делать будут – вопрос.
2007Инакомыслие
1
История этой страны состояла из нашествий завоевателей, угнетения местных жителей, войн завоевателей между собой за право обладать этой землей и ее жителями, вспышками борьбы за освобождение, которые заканчивались страшной резней и ужесточением ига. В эпоху последнего передела мира, когда империи теряли свои владения на всех континентах, страна стала свободной, впервые получила на политической карте свой особый цвет. Международное сообщество придумало для нее государственные флаг и герб, а молодые национальные поэты и музыканты сочинили гимн. Страну оставили в покое, уверенные, что теперь народ, веками унижаемый, истребляемый, забитый, стал хозяином, может сам выбирать путь, каким развиваться; сам изберет себе главу государства, сам построит систему управления.
На первых порах страна словно бы оцепенела. В ней было тихо, странно тихо, как после бешеной бури. Или как перед бурей… Люди сидели в своих лачугах, глядя на темные витрины магазинов, куда входить имели право лишь иноземцы, на опустевшие отели и пансионаты, где иноземцы больше не жили, на опустевший дворец иноземного управителя. Люди не могли поверить, что теперь все это – их.
Но вот один, другой, третий, осмелев, сначала прикоснулись к стенам, потом вошли внутрь, сели в мягкие кресла, осторожно отпробовали дорогого вина, закурили сигары. И вот тысячи, как муравьи, получившие сигнал, что неподалеку делят гусеницу, ринулись в отели, магазины, дворцы, захватили автомобили, учреждения, склады с оружием… Началась борьба за имущество. Сначала боролись мелкие отряды, потом организовались армии, армиями командовали вожди. Чтобы легче было командовать, один вождь объявил себя и своих подчиненных республиканцами, другой – коммунистами, третий – демократами, четвертый вспомнил о древних национальных богах и защищал веру в них, сражаясь с остальными армиями.
Сражения были непрерывны и жестоки, а страна – маленькой, расположенной на полуострове. Бежать народу от пожара истребления было некуда – единственным соседом являлась бывшая грозная империя, проигравшая в последней большой войне, – и, чтобы спасти людей, сильные государства объявили вождям армий, что введут в страну свои армии, если сражения не прекратятся.
Вожди заключили мир, по примеру сильных написали законы, выбрали президента на семь лет и парламент на четыре, в котором заседали представители бывших армий-партий.
Парламент быстро сделался источником возможной смуты, и президент распорядился арестовать бóльшую часть депутатов. Нескольких казнили, остальных заключили в тюрьму. Новый парламент был уже более послушным президенту, но и в нем появились смутьяны. Их тоже лишили свободы… Иногда в стране происходили стихийные демонстрации и митинги, даже беспорядки, которые сурово подавлялись – зачинщиков прилюдно вешали на крюках. Но до настоящей войны не доходило, и сильные государства, обеспокоенные соблюдением прав человека, свободой волеизъявления, не вмешивались. Наблюдали.
