Роман Сенчин - Абсолютное соло
Непосредственно к торговле, насколько знал Юрий, Иван Иваныч отношения не имел. Его команда занималась вывозом мусора за пределы города – незавидная вроде работенка; но шеф блаженствовал здесь, в кабаке, за столиком чуть ли не каждый божий вечер. Даже не за столиком – столом.
Короче, люди в кабаке бывали в основном странные, Юрию непонятные совсем. Однако отдыхали весело, легко.
Раз-два, туфли надень-ка. Как тебе не стыдно спать? Коньяку осталось на глоток – маленько, Не пора ли, милый, во-ро-вать?
Придумал такое Юрий давно и, казалось, забыл, но, когда попал сюда впервые, невольно весь вечер наборматывал эти четыре строчки. Очень уж подходили к обстановочке, к персонажам.
Теперь же он здесь на равных с остальными благодаря Иван Иванычу, что после той памятной поездки к Ленке стал больше чем благодетель – чуть не второй отец. И вот, подзахмелев от коньяка, нежной музыки, женщин, каких на улице не встретишь, Юрий сделал ему комплимент, наивный, неуклюжий, но на тот момент искренний, какой-то по-детски восторженный:
– А вы бы, Иван Иваныч, и президентом быть могли. Народ бы за таким, как вы, пошел.
– Народ, – друг-благодетель усмехнулся, – народ-то бы пошел, да кто ж его пустит, парень? Народ только пусти – он и президента, и сам себя растопчет.
Юрий пожал плечами, а Иван Иваныч, приняв еще фужер «Армянского», разговорился. По языку и стилю угадывалось, что он где-то – помимо армии и своей мусоровозни – пополнил образование.
– В становлении полезной мафии мы отстали, скажем, от Италии почти на век. Уточню – примерно лет на семьдесят. Мафия – благо, а не преступный мир, как в этом пытаются всех убедить.
– Благо?
– Прежде всего это: порядок и ощущение того, что ты есть человек.
– Хм, – теперь уже Юрий усмехнулся, – человек… Я видел фильм про Аль Капоне – так там они друг друга хлопали, как мух.
– Вот потому и хлопали. Люди хлопали людей, а мухи лишь по дерьму способны ползать, опарышей плодить. К тому же Аль Капоне – каменный век. Теперь-то, посмотри, как у них стало насчет этого – совсем, как всё другое, цивилизованно. Без «Томпсонов» и утюгов на животе… – Иван Иваныч наполнил свой фужер по новой, затем, секунду, кажется, посомневавшись, налил и Юрию. – А нам с тобой, парнишка, еще шагать и шагать к такой цивилизации.
– По трупам, – само собой вылетело у Юрия добавление к тосту.
Иван Иваныч, сделав вид, что не расслышал (а может, и действительно не слышал), залпом, как спирт, бросил коньяк в себя. Тоже будто после спирта, шумно отдыхнулся, лизнул дольку лимона, с веселинкой, бодро спросил:
– Ну как, идешь ко мне?
Юрий не понял:
– А?.. – Наверно, благодаря такому разговору, про мафию и Аль Капоне, ему представилось, что друг зовет в команду-банду (или как там у них? – в семью) и, согласись он – тут же выдаст пистолет и фотографию того, кого надо убрать с дороги.
– Что значит – а? – Иван Иваныч удивился. – Мусор по воскресеньям будешь развозить? И заодно с зазнобой… эт самое… хе-хе…
Мусоровоз…
Сесть на мусоровоз. После той пробной поездки это была чуть не самая заветная мечта. Конечно, свалить скорее из альтернативки – заветнее, но ведь и в мечтаниях надо быть каким-никаким, но реалистом.
Да, сесть на мусоровоз. Лишиться выходных в этом случае – одно, а киснуть здесь, в городе, – другое.
Сейчас уже и без штанов побегать можно бы по берегу пруда. Купаться еще, наверно, рано, но без штанов и босичком по берегу… сплошное удовольствие.
«Мусса… мусью… муссон-н… мусорвозик, – напевал Юрий не такую уж бессмысленную белиберду, – всю погань без остатка прочь увозит…»
Теперь уже клубничку проборонить пора. Пора бы. Да и к другой клубничке ох как тянуло. Все – в свое время – обработки требуют, внимания. Житейское, крестьянское… «Весна пришла, весне до-ро-гу», – так он бодрился, но положение его было не из приятных.
Это уж как обычно – только-только вроде начинает житуха выправляться, и тут же новая заморочка дает по морде… Точнее – на самом деле дали не ему и не он, но вроде как он опять оказался виноватым. Крайним. Как тогда, когда громили поместье Ганнибала. Громили человек сто пятьдесят, а срок альтернативки удвоили двоим – ему и тому их «Иван Иванычу» – как зачинщикам и вожакам погрома… И в этот раз, видать, не обошлось без Иван Иваныча – друга, благодетеля.
После того как там, в кабаке, договорились о работе, Юрий вдруг окрылился, почувствовал себя хозяином всего. Почувствовал, что мир в кармане. Хлебал коньяк, забыл про вечернюю поверку… Нет, не забыл, а просто плюнул. Иван Иваныч наблюдал за ним с насмешливым прищуром, поглядывал на часы, подливал в фужеры. Казалось, специально распалял подопечного, чтоб посмотреть, что будет дальше… А дальше, когда Юрий завалился в часть глубокой ночью, его встретил комендант.
– Так! – комендант был зол до веселости, восторга.
Юрий остановил на нем чуть отрезвевший взгляд, увидел почти что перед носом комендатский палец. Это означало: за нарушение распорядка месяц строгого режима, без увольнений, без чайной – в общем, месяц исправления.
– Эх-х, что б ты… – выдохнул Юрий, произнес почти беззвучно, но, сам почувствовал, что и без слов этим выдохом еще усугубил гнев-восторг коменданта – такой того обдал плотнющий столб перегара, вонючейшей коньячной вони.
Вместо одного пальца появилось три. Три месяца.
– Сука, – не выдержал Юрий, – ну и сука ты! Гаденыш.
Комендант подбежал к пульту и вдавил кнопку вызова наряда. Через пяток минут Юрия втолкнули в подвал, служивший гауптвахтой.
А на рассвете на коменданта натолкнулся часовой. Тот ползал по газону возле ворот. Нос его, вместе с губами и верхней челюстью, был вогнан едва ли не в гортань ударом – как потом утверждали сведущие в мордобое люди – ударом кулака, но кулака большого и умелого.
Вопрос отца был как всегда по существу: кто мог такое сделать?
– Говорят, тебя кто-то подвез. – Тут же и подсказка.
Юрий ответил вопросом:
– Это что-то меняет?
– Да. Разумеется! Кто тебя подвез, тот и задержал, и… и напоил. И – мог такое сделать с комендантом.
– Ах он злодей.
– Не место!.. – отец готов был вспылить, сдерживался еле-еле. – Не место и не время для иронии.
И стал, загибая пальцы – это было любимое его занятие, прибрасывать на пальцах – утомительно, дотошно доказывать, почему не время. И почему не место Юрию торчать здесь арестованным, в роли сообщника зверского избиения… Во-первых, просто потому, что это место не красит их обоих, особенно его, отца. «Тебе понятно, почему?!» Во-вторых, сколько он просидит под следствием, на столько отодвинется день возвращения домой – в срок службы ведь отсидка не войдет. А в-третьих…
Юрий не выдержал:
– Брось с пальцами хоть с этими.
– Что?
– Тот тоже показывал на пальцах. Гад.
– Н-надеюс-сь, – голос отца задрожал от гнева, – мне за это голову н-не расшибут?
– А я откуда могу знать…
– Да ты просто становишься… гм… опасный человек.
За дни на гаупвахте Юрий додумался до мысли, что так, наверно, кому-то надо, чтобы он всю оставшуюся жизнь свою работал за столовский комплексный обед. Сколько можно попадать в истории – в дерьмо?.. Опасным человек становится когда? Когда его печет, печет и допечет до ручки. Проймет, достанет до чего-то такого, что надо стать – стать опасным. Иначе дальше просто некуда и все настолько опротивеет, что стыдно самому, как будто наложил в штаны и ходишь. Да, вот именно тогда или становятся опасными – героями, Аль Капонами и ужинают в кабаках, или пожизненно пашут за комплексный обед.
– По диким… у-у-у… – замычал Юрий от своих мыслей, забыв про сидящего рядом, непривычно притихшего отца.
– Так, – тут же подал он голос, – на чем я остановился? – Отец не мог, конечно, не доскрестись хоть до каких-то выводов, не наметить путей выхода из положения. – Что имеется в виду. А мы имеем либо увеличение срока, либо то, что было, но с ужесточением режима до конца службы. А это… – Отец опять прибрасывал, прикидывал и обмозговывал, словно разгадывал кроссворд. – М-м… э… подписка о невыезде из города, отмена увольнений и, возможно, даже выходных… Ну, выходные, я, надеюсь, – отобью. Как же без выходных?.. – Увлекся, наверное, почувствовал себя членом трибунала. – Без выходных уж слишком!..
А Юрий снова замычал:
– По диким у-у… степям межрубежья, где бродят лишь дикие гру-у…
– Какие еще гру?
– Трудно, отец, понять. Может, государственные рецидивисты уголовники. Хм… ГРУ. Чем хуже вашего ОПЦ?
– Ты здесь с ума не спрыгнул?
– Черт меня знает.
Отец поднялся, собрал бумаги в папочку. Ушел… «Интересно, – подумал Юрий как-то отстраненно, будто не его касалось, – пришлет врача или нет? Может, на психическое расстройство станет давить? Тоже ведь – вариант».
«…Сынок! Если ты во всем признаешься и назовешь этого изверга, тебе самому ничего не будет. Так говорит отец. А он знает, что говорит. Когда он, сынок, нас обманывал? Отец тебя любит, так же, как и я. А может, даже больше. А ругает потому, что любит. Он даже плакал по тебе. Вчера мы с ним маленько выпили, поговорили. И вот поплакали.
