Макс Нарышкин - Downшифтер
Она посмотрела на идиота. Смотрела долго, старательно, словно видела впервые. Я никогда не думал, что так долго можно смотреть на человека. А потом вдруг вздохнула… и протянула ко мне руки. Сжав девушку в своих объятиях, я услышал за спиной: «Скорая» приехала, а вон и менты.
Выбравшись из цепких объятий девушки, я вдруг вспомнил о том, что пропустить нельзя было ни при каких обстоятельствах.
Добравшись до «КамАЗа», я распахнул водительскую дверцу — в этой махине черта с два что заклинит, разве что при встрече с «БелАЗом»! — и увидел… невозмутимо спящего мужика. Привалившись боком к спинке и уложив голову на ее верхнюю часть, он причмокивал и всем своим видом показывал, что литр водки для него — раз плюнуть.
Он вылетел из кабины как пробка.
К тому моменту, как два «телепузика» с надписями на спине «ДПС» подбежали к месту нашей встречи со спящим «камазистом», последний уже успел заработать перелом носа и несколько выбитых зубов.
Меня скрутили, его скрутили, и теперь мы имели возможность лишь: я — с ненавистью смотреть на него, а он — плеваться. Выходило у него не очень. Сначала вывалились зубы, а к тому моменту, когда он настроил свой «брандспойт», лейтенант в смешном толстом бушлате уже прижал его к земле. Так что всю кроваво-слюнную жеванину в лицо получил именно он. Вероятно, именно этот фактор и сыграл решающую роль через час, когда стало ясно, что кого-то из двоих после экспертизы нужно непременно отпустить.
У меня Костомаров никаких промилле, понятно, не нашел. Он лишь смотрел на всех округлившимися от изумления глазами, косился на свои залитые кровью и заляпанные машинным маслом рубашку и брюки, надетые на мне, и хлопал ресницами, как молодой олень. Я его понимаю. Несколько часов назад мы попрощались навсегда.
В крови «камазиста» никаких промилле не было. Там булькал чистый спирт. Наш с Лидой несостоявшийся убийца был пьян не просто де-юре, он был совершенно невменяем де-факто. И потому был немедля взят под стражу, хотя ему на это было по-прежнему совершенно наплевать, что он тут же и продемонстрировал, украсив очки миловидной дознавательницы накопленной за время допроса слюной цвета заката.
Но это случится только через час. А сейчас, когда меня сдерживал второй милиционер и я рвался к пьяной скотине, «камазист» вдруг уставил в меня совершенно безумные глаза, в которых не было ни капли разума, блеснул зрачками, закрывшими радужную оболочку, и дико расхохотался сквозь поредевшие, покрытые кровью зубы.
Этот хохот стоит в голове моей до сих пор. И я до сих пор вижу эти глаза и зубы, скользкие даже на вид от сочащейся по ним крови…
Метнувшись к девушке, я упал перед ней, лежащей на носилках, на колени и схватил за лицо. Наверное, я не совсем понимал, что делал. А она разлепила ресницы, и господь снова прикоснулся к ее губам…
— Артур… я должна тебе кое-что сказать…
— Я знаю, я знаю, что ты хочешь сказать, — и я прикрыл ее ладонью рот, чтобы она хранила силы. — Я все знаю…
Лиду, к лицу которой была прижата прозрачная пластиковая маска, увезли к Костомарову, вскоре туда доставили и меня, что было там, уже известно…
Успокоившись относительно Лиды, я собрался с духом и набрал номер сотового телефона отца Александра.
Он выслушал меня стоически, как выслушивает наемного убийцу хранящий от ФСБ тайну исповеди пастырь. Я рассказал о том, как ехал на зеленый, а «КамАЗ» несся на красный, о состоянии водителя, о том, как мы с Лидой выбирались из машины… Я всегда в таких случаях рассказываю правду, чтобы потом не быть уличенным во лжи и не выглядеть идиотом. Другое дело, что кое-чего я всегда недоговариваю, но это не есть ложь, не так ли? Я вспомнил о глазах «камазиста», о смехе его и очках дознавательницы. Священник не заговорил до тех пор, пока я не закончил, уверовав в то, что с Лидой все в порядке.
— Я так и знал, — хрипло проговорил он. Мне же показалось, что где-то далеко, на том конце связи, со скрежетом накренился телеграфный столб.
— Что вы знали? Что у «Волги» с тормозами проблемы и что она ведет себя на скользкой дороге, как блудница на Тверской?
Молчание сначала было мне ответом, но я все-таки дождался:
— Он просчитал вас.
— Кто, пьяный водитель? Не смешите меня! Просчитал… Он суп-то посолить не смог бы.
— Этот водитель ни при чем. Это он вас просчитал…
— А-а, — отозвался я, догадавшись, о чем идет речь. — Зверь, которого я привел в город… Надеюсь, сейчас, зная, что я в морге, он от меня отвяжется?
— Теперь он от вас не отвяжется никогда. Он будет вести вас, пока не убьет или пока вы не прикончите его.
Неприятно, признаюсь, слышать такое, даже если речь идет о сказочных персонажах.
— Я буду начеку.
— Позаботьтесь, Артур Иванович, о Лиде. Она — все, что у меня есть…
— Это я уже слышал.
— Он и ее тоже сейчас ведет.
— Я ему по лапам надаю.
Отец Александр промолчал, не издав ни звука. Я терпеливо ждал. Должен же он хоть что-то сказать, точно зная, что я уже побывал на опушке леса и рылся в земле.
— Лида… — начал опять было он, чем сорвал пломбу с моего терпения.
— Послушайте, священник, эта девушка тоже — все, что у меня есть. И я постараюсь… Я очень постараюсь, чтобы она вас никогда более не увидела.
— Я вас плохо слышу… говорите громче! Что вы сказали, Артур Иванович?
— Все ты слышишь, — говоря даже тише, чем обычно, выдавил я.
— Я не понимаю вас…
Жар залил мое лицо.
— На вашем месте я сказал бы то же самое. Вы, верно, забыли, что я вам говорил. В недавнем прошлом я вице-президент крупной компании, а это должно было подсказать вам, что с вами разговаривает человек с неординарным складом ума. Прогнозы и логические выкладки — суть моей прошлой работы, и будь я проклят, что вместо покоя я вынужден снова и снова возвращаться к своему прошлому! Вы, любитель записывать чужие речи и потом подвергать их анализу!.. Прокрутите пленку свою от начала до конца и найдите там мои слова о бабке Евдокии! Вы не услышите о ней ни слова! Почему же сегодня, когда я признался вам в том, что был у нее, вы сказали, что она «была» хорошим человеком? Разве священник допустит такое выражение к человеку, который здравствует? Но я-то знаю, почему так случилось! В первый же день своего пребывания в этом тихом городке я пришел к ней с душевными проблемами, а сегодня побывал снова. И что я увидел, по-вашему? Полуразложившийся труп старухи! Она умерла сразу после того, как я у нее побывал, то есть сразу после того, как она предсказала мне встречу с серыми волками и посоветовала бояться человека, с которым я познакомился или познакомлюсь! Да ведь это она о вас говорила, святой отец… Впрочем, какой уж святой… Вы и бред мой писали на пленку, так что чего уж проще вам было поговорить со мной в тот момент, когда перед глазами моими рушились дома, и выяснить, где я прячу то, с чем приехал…
— Боже мой…
— Не упоминайте это имя. «Вы ведь не с пустыми руками сюда приехали?» — как ловко это у вас вышло. Ждали, что я подтвержу свой бред в трезвом виде? Одно только непонятно… Почему вы меня до сих пор не сдали Брониславу? Вам нужны все деньги, а не обещанный за мою поимку гонорар?
— Вы сошли с ума, — твердо сказал священник. — Если я, как вы говорите, выведал у вас тайну захоронения восьмисот тысяч, тогда почему бы мне, пользуясь теми же средствами, не выведать тайны местонахождения четырех с половиной миллионов? В бреду вы не говорили и слова о деньгах!
Меня прошиб пот. Дважды на одни и те же грабли…
— А я разве говорил, что тысяч в тайнике было… именно восемьсот?
На том конце связи установилась звенящая тишина.
— Что, опять плохо слышно? — поинтересовался я.
— Приезжайте, нам нужно поговорить.
Я расхохотался.
— Вы не сочтете за бестактность, если я откажу? Лида в больнице, но я не беспокоюсь за нее, потому что уверен, что дочь вы не погубите. Но рано или поздно я заберу ее у вас.
Бросив трубку, я оглянулся. За спиной моей стоял Костомаров и качал головой.
— Наверное, не так ты представлял себе новую жизнь, Артур, верно?
Мы выпили спирта, я рассказал ему о напасти с четырьмя с половиной миллионами.
— А ты брал их?
Я покачал головой.
— Ты считаешь, что поп — тот самый, к кому обратились люди твоего бывшего шефа за помощью?
Я изменил направление качания, теперь уже соглашаясь.
— Видишь ли, Игорь… В тихих городках все знают друг друга, но больше всех обо всех знает… правильно, священник. Все тайны аккумулируются именно под сводами храмов.
Костомаров выдавил в рюмку с медицинским спиртом дольку лимона.
— Но, черт возьми, это же священник…
Я посмотрел на него с сомнением.
— Я трижды был в его храме. И ни разу не видел ни одного прихожанина. Это странно, не так ли? И это в то время, когда в соседней церкви народ не переводится. Там убили священника — и весь поселок уже на крыльце. А если что случится с отцом Александром, то об этом никто и не узнает… Или узнает, но спустя время, точно так же, как я узнал о бабке Евдокии.
